Историк, исследующий феномен антисемитизма в Украине, сталкивается  с очевидным парадоксом. С одной стороны, Украину, наряду с Польшей и Румынией, нередко называют страной «с ужасающе жестоким народным антисемитизмом» — даже в сопоставлении с настроениями масс в фашистской Германии. Достаточно вспомнить о масштабах антиеврейского насилия на украинских землях: революции Хмельницкого 1648 г., Гайдамаччине, погромах 1881 г. и 1919 г., и добавить, что Украина стала одной из главных площадок трагедии Холокоста, чтобы понять истоки этого имиджа[1].

С другой стороны, в украинской истории известны факты совсем иного отношения к евреям. Скажем, законодательство возникшей в 1917 г. Украинской Народной Республики, было одним из наиболее либеральных по отношению к евреям по сравнению с соседними государствами. Позицию же по еврейскому вопросу Западно-Украинской Народной Республики можно считать образцовой. В период между победой Владимира Зеленского на президентских выборах (30 апреля 2019 г.) и отставкой кабинета Владимира Гройсмана (29 августа 2019 г.) Украина являлась единственной (кроме Израиля) страной мира, где и президент, и премьер-министр были евреями.

Таким образом, украинская история одновременно демонстрирует яркие примеры как воинствующего антисемитизма, так и филосемитизма. Сам по себе этот симбиоз не парадоксален, отражая украинскую амбивалентность. Скажем, Владимир Гройсман — выпускник печально известной Межрегиональной Академии Управления персоналом (МАУП), в свое время отличившейся неприкрытым антисемитизмом. Когда такие случаи перестают быть единичными, ситуация требует разъяснения. Нижеизложенное является попыткой такого разъяснения, не претендующей на исчерпывающее и систематическое изложение темы «Антисемитизм в Украине», а лишь выдвигающей несколько тезисов для дискуссии.

Начнем с терминологии. Под антисемитизмом понимают любое проявление предубежденности или ненависти к евреям. Как явление, он известен с момента появления самих евреев — это антисемитизм в широком значении слова. Параллельно существует узкое определение антисемитизма, означающее модерную идеологию и соответствующие политические практики. Как и другие «измы» — социализм, либерализм, консерватизм, феминизм и т.д., — антисемитизм в этом значении возник в ХІХ веке. Условно датой его рождения можно считать издание брошюры «Путь к победе германства над еврейством» (1879) Вильгельма Марра, а вершиной — идеологию и практику нацистской Германии. Как и большинство идеологий, антисемитизм может уживаться с другими «измами» — от марксизма до нацизма. Соответственно, возможен правый, левый («прогрессивный»), либеральный и т.д. антисемитизм. Что, однако, объединяет все эти проявления антисемитизма? Как и все «измы», он идеологичен, то есть базируется на рациональных аргументах (даже если они звучат иррационально).

Разумеется, с перспективы жертвы неважно, по каким мотивам ее преследуют или убивают. Но для академической науки эта разница имеет значение, особенно в украинском контексте. Мой тезис состоит в следующем: история Украины изобилует проявлениями антисемитизма в широком понимании этого слова, но знает относительно мало таких проявлений в узком значении термина. Вышесказанное не означает отсутствие украинских антисемитских текстов. Они есть, и их немало.

Мой опыт изучения трудов ряда левых и либеральных украинских интеллектуалов и общественных деятелей (Иван Франко, Михайло Зубрицкий, Иван Лысяк-Рудницкий) показывает, что и у них при детальном анализе можно обнаружить цитаты с отчетливо антисемитским звучанием. В независимой Украине МАУП издала антологию обнародованных до 1914 года антисемитских статей украинских авторов[2]. Однако бросается в глаза, что все эти тексты являются маргинальными как в творчестве самих авторов, так и в украинской интеллектуальной истории. По своему влиянию ни один из них нельзя поставить рядом с «Путем к победе германства над еврейством» (1879) Вильгельма Марра или «Мыслями современного поляка» (1902) Романа Дмовского — манифестом польского национализма с ярко выраженным антисемитским акцентом.

Единственное исключение — это «Национализм» (1926) Дмитрия Донцова. Донцов, хотя и не вошел в созданную в 1929-м ОУН, сыграл ведущую роль в формировании мировоззрения украинских националистов. В идеологии Донцова прослеживаются явно антисемитские тенденции. Они, однако, не только не укладываются у него в систему, но и не занимают центрального места[3]. Призывы к физическому уничтожению евреев содержатся в «Военной доктрине ОУН» (1940) Михаила Колодзинского, правда, в ее так и не опубликованной части[4].

По своей идеологической ориентации ОУН была весьма близка к фашизму. Была ли эта организация фашистской — вопрос дискуссионный. Как бы то ни было,  антисемитизм присутствует в произведениях многих деятелей ОУН, но взгляды украинских националистов им не исчерпываются. На самом деле, идеологический спектр ОУН был весьма широк — от антисемитизма до филосемитизма[5].

Рассуждая об интеллектуальной истории украинского национального движения, включая национализм типа ОУН, трудно делать однозначные обобщения: на каждое утверждение есть свое «но». Уместно говорить, скорее, об эволюции: от относительно низкого уровня антисемитизма до Первой мировой войны к его резкому усилению в межвоенный период. Своего пика он достигает непосредственно перед Второй мировой и в первые годы войны, но интенсивность антисемитизма снова снижается после краха попыток украинских националистов распространить свое влияние на Восточную Украину. Это привело к пересмотру идеологии украинского национализма в сторону идеи мультиэтнической гражданской нации, где евреям вместе с другими этносами нашлось бы место. Однако эволюция эта произошла слишком поздно, уже после Холокоста.

Хочу особо отметить: слабость идеологического антисемитизма не выставляет в положительном свете украинский национализм. Украинские националисты принимали участие в антиеврейском насилии, в частности, в Холокосте. Это участие доказано, и ему не может быть оправдания. Мы говорим лишь о том, что между идеологическим антисемитизмом и антиеврейским насилием нет прямой связи. Этот вывод не нов и не оригинален: заключение об отсутствии прямой связи между антисемитизмом и антиеврейским насилием делается и в отношении других национальных движений. Очевидно, например, что межвоенный польский антисемитизм был сильнее украинского. Поэтому галицкие евреи именно в нем видели большую угрозу.[6] Тем не менее, в годы войны польские националисты не принимали столь активного участия в антиеврейских акциях, как украинские, а некоторые польские антисемиты даже спасали евреев.

Относительную слабость украинского антисемитизма в узком значении этого термина можно объяснить несколькими факторами. Прежде всего, история украинской политической мысли знает не так уж много системных мыслителей.  Исключения представляют лишь Михаил Драгоманов и Вячеслав Липинский, поэтому отсутствие больших антисемитских текстов обусловлено отсутствием системных текстов по любой из проблем, включая еврейскую.  Я, однако, предлагаю еще одно объяснение: отношение к евреям лидеров украинского национального движения и восприятие евреев украинским обществом существенно разнились. Если в народном сознании евреи выступали в роли «абсолютного чужого», то в представлении украинских лидеров это место прочно занимали русские или поляки.

Это подтверждает анализ украинского фольклора, где отразился доминирующий негативный образ еврея. Так выглядит краткий реестр антиеврейских стереотипов: евреи трусливы и бестолковы; они не умеют выполнять самую простую крестьянскую работу; они прибрали к своим рукам всю торговлю, а поскольку ведут ее нечестно, то еврей — это синоним жулика; они «нечисты», что явствует из их внешнего вида, и якобы поголовного распространения заразных болезней (в первую очередь «парши»).

Одного этого перечисления достаточно, чтобы оценить непреодолимость дистанции между местными христианами и евреями. Последние в глазах украинцев выглядели почти как каста, причем, каста неприкасаемых. Однако евреи — каста особенная, поскольку стоит не ниже, а выше христианина: они чрезвычайно сообразительны и жуликоваты, и немилосердно обирают крестьян ради своей корысти. Еврей абсолютно «чужой» для крестьянина и в силу своей религии, смысл которой состоит в угнетении и даже убийстве христиан. Евреям не будет спасения в загробном мире, но они не заслуживают христианского сочувствия и на этом свете, поэтому в украинских поговорках особенно достается христианам, прислуживающим и помогающим евреям[7].

Негативный образ еврея был доминирующим, но не единственным. Известен целый ряд народных поговорок, изображающих евреев в нейтральном (хотя иногда и насмешливом) виде. В отдельных пословицах отражалось уважение к евреям за твердость веры, а некоторые можно воспринимать даже как проявление терпимости.  Тем не менее, в общем балансе этих стереотипов доминирует образ еврея как «абсолютно чужого» — человека, никак не связанного с украинским  крестьянином, и даже враждебного ему. В подобных стереотипах нет специфически национального акцента: они отображают преднациональное состояние сознания, характерное для традиционного (домодерного) общества.

Аналогичные образы евреев присутствуют и в фольклоре других народов. Ближайшим к украинскому и наиболее изученным является польский фольклор, сравнение с которым позволяет выделить общие черты. Прежде всего, речь идет о преимущественно (хотя и не исключительно) крестьянском обществе: основополагающим критерием крестьянской идентичности является богоудный тяжкий физический труд. Соответственно, в крестьянском сознании мир делится на своих, «христиан» (то есть, занятых тяжелым физическим трудом), и «господ» (помещиков и всех, кто не занят таким трудом, при этом интеллектуальная деятельность работой вообще не считается). Разделение на «своих» и «чужих» не дихотомично («либо/либо»), а скорее представляет собой длинный спектр, в котором чужим может быть крестьянин-сосед или крестьянин из соседнего села. Евреи же находятся на самом краю этого спектра, дальше господ, отличаясь от крестьянина во всех отношениях, особенно в религиозном (иудеи — не просто нехристиане они еще и христо-убийцы).[8]

Анализ фольклора отражает пропасть, лежавшую между традиционным миром крестьян и модерным миром украинских общественных деятелей: с точки зрения первых, вторые были «господами», то есть принадлежали к враждебному лагерю. Несмотря на то, что украинская культура часто представляется как традиционно крестьянская, на самом деле она творилась интеллигенцией. Как показывают исследования, на рубеже ХІХ — ХХ вв. крестьяне испытывали проблемы с восприятием даже такого «крестьянского поэта», как Тарас Шевченко[9].

Украинская элита эксплуатировала антисемитские образы для мобилизации  крестьян под свои знамена. Это отчетливо демонстрируют популярные издания, такие, как галицкие «Зеркало», «Батьківщина» или межвоенный «Комар». Они полны антисемитских стереотипов, которые практически отсутствуют в изданиях для «высоколобой публики».

Эти же деятели были вынуждены одновременно разъяснять, что не евреи — главный враг украинцев[10]. Роль такого врага отводилась группам, в которых украинское движение видело основных соперников по национальному самоопределению украинской этнической территории. Речь идет о поляках (отождествляемых с польским национализмом) и русских (символизировавших имперскую власть и русский национализм). В этом контексте евреи в худшем случае рассматривались как «второстепенный враг», в лучшем — союзник, особенно когда речь шла о сионизме. Сионизм не только не оспаривал территориальные претензии украинского движения, но и, превращая евреев в политическую нацию, противостоял их ассимиляции среди поляков и русских, препятствуя усилению главных врагов украинского движения. Отсюда и многочисленные примеры сотрудничества между украинскими и сионистскими деятелями.

Можно сказать, что украинское движение сделало интеллектуальную рокировку на шахматной доске национальной политики. Его лидеры передвинули евреев с позиции, в традиционном обществе закрепленной за «абсолютно чужим», на место второстепенного врага или (в отдельных случаях) даже союзника.

Слабость украинского антисемитизма как идеологии отчасти объясняет парадокс, отмеченный в начале статьи. Это объяснение, однако, недостаточно, поскольку украинский антисемитизм не сводится к  стереотипам и идеологии. Социально-экономические факторы сыграли несравнимо большую роль в антагонизме между еврейским и нееврейским населением, чем мировоззренческие и идеологические[11].

Даже такое расширение исследовательской перспективы не исчерпывает всех аспектов проблемы. Основу украинской нации составляло крестьянство, которое, вопреки распространенным взглядам, крайне сложно спровоцировать на насилие. Крестьяне могут пассивно признавать несправедливость мира, в котором живут, но для перехода к активным действиям необходим глубокий кризис[12]. Бросается в глаза, что все эпизоды  массового антиеврейского насилия на украинских землях приходятся именно на периоды масштабных политических пертурбаций. Среди них: кризисы власти в Речи Посполитой в 1648 г. и 1768 г., убийство российского царя в 1881 г., революции 1905 — 1907 г. и 1917 — 1920 г., отступление Красной армии летом 1941 г.

Позволю себе лишь один пример, подтверждающий тезис о том, что крестьян нелегко спровоцировать на резню. В начале 1880-х годов антиеврейские настроения в украинской части австрийской Галиции были не менее распространены, чем в соседних российских губерниях по другую сторону границы. Поэтому тут ожидались массовые погромы не меньшей  интенсивности, чем погромы 1881 г. в украинских губерниях Российской империи. Эти ожидания, к счастью, не оправдались, поскольку, в отличие от Российской, Австро-Венгерская империя не переживала политический кризис.

Эта же территория летом 1941 года стала ареной антиеврейской бойни. Хотя украинский национализм был замешан тогда на антисемитизме, он непосредственно ответственен лишь за небольшую долю погромов[13]. В остальных случаях нет объяснения, почему погромы охватили именно эти регионы. Кроме того, что всех их объединяла волна массового насилия на территориях между Балтийским и Черным морем, оккупированных в 1939 — 1940 гг. Красной армией и ставших объектом масштабных советских репрессий[14].

Если допущение относительно кризиса как решающего фактора антиеврейского насилия верно, то динамика и интенсивность антисемитизма в Украине зависят в первую очередь от политической конъюнктуры, а не идеологических или экономических факторов. Что, в свою очередь, позволяет сделать вывод о доминировании краткосрочных факторов над долгосрочными.

Но и это обобщение верно лишь отчасти, поскольку не учитывает другой долгосрочный фактор, а именно — геополитическую нестабильность украинских земель. После ослабления Киева как геополитического центра этих земель в ХІІІ в. они, вплоть до провозглашения украинской независимости, были пограничьем нескольких государств: Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, Российской и Австрийской (Австро-Венгерской) империй, межвоенных Польши, Румынии, Чехословакии, Германского Рейха и СССР. Пограничный статус, среди прочего, обусловил полиэтнический и мультикультурный состав населения. Что привело к переплетению  нескольких конфликтов: геополитических, политических, этнических, религиозных, социальных, превращавших украинские земли в крайне нестабильное пограничье с повышенным потенциалом насилия.

Например, если между 1914 — 1920 годами власть в центре Российской и Австро-Венгерской империй менялась 1-2 раза, то в Киеве — 11 раз, во Львове — 5 раз, а на маленькой железнодорожной станции за одну лишь половину 1919 года — целых 29 раз! Каждый такой «переворот» сопровождался репрессиями и приводил к утрате государственной монополии на насилие. Частоту смены власти стимулировал целый клубок конфликтов:

• До конца 1918 года шла Первая мировая война, и Украина была одним из главных ее театров;
• С конца 1918 года украинские земли стали ареной польско-украинской и польско-советской войн;
• С 1917 года украинские территории входили в сферу влияния российской революции и российской гражданской войны;
• Одновременно на этих землях велась национально-освободительная борьба за создание украинского национального государства;
• В контексте этой национально-освободительной борьбы шла гражданская война между украинскими левыми и украинскими правыми;
• И, наконец, не прекращалась крестьянская война за землю, имевшая сильные социальные и национальные мотивы, и характерная проявлениями антисемитизма[15].

Каждый из этих конфликтов так или иначе был связан с другими, а все вместе они усугубляли друг друга и приводили к ситуации «войны всех против всех». Горькая  ирония заключается в том, что наибольшую остроту эта война приобрела после завершения Первой мировой, то есть в 1919 году. Не случайно, именно на этот год приходится пик антиеврейских погромов,  проходивших в условиях паралича или отсутствия центральной власти.

Похожая «пограничная» ситуация сложилась в Украине и во время Второй мировой войны, с той существенной разницей, что одним из движущих ее сил был оккупационный режим, поставивший целью полное уничтожение еврейского населения. Холокост стал пиком массового насилия на украинских землях, но не единственным его примером. Между 1932-м и 1947-м годами по этим территориям прокатились несколько волн геноцида: голод 1932 — 1933 г., массовое истребление нацистами советских военнопленных, Холокост, Волынская резня 1943 года, депортация крымских татар и польского населения с украинских этнических земель и, наконец, операция «Висла».

Послевоенные десятилетия привели к геополитической стабилизации, продолжавшейся до распада СССР. Провозглашение независимой Украины обозначило новый период стабильности, прерванный российской агрессией 2014 года. Правда, кризис 1989 — 1991 г. и ситуация после 2014 года отличались от периодов обеих мировых войн не только отсутствием «горячей» войны, но и совершенно новым статусом украинцев и евреев, и иным балансом взаимоотношений. Прежде всего, Сталин уничтожил традиционное украинское село, а Гитлер — мир традиционного восточно-европейского еврейства. Украинцы стали преимущественно городской нацией, а евреи превратились в малочисленное меньшинство. Соответственно, исчезли корни старых антагонизмов. Это не привело, разумеется, к исчезновению антисемитизма, но превратило его  в относительно маргинальное явление.

Все эти тезисы, повторяю, являются лишь попыткой объяснить украинский антисемитизм в историческом контексте. Речь идет о гипотезах, которые должны быть подтверждены будущими исследованиями. Но если признать, что для усиления антисемитизма первоочередное значение имеет политическая конъюнктура, а не антисемитские стереотипы или идеология, то это приводит  нас к тревожному выводу: нет никаких гарантий, что Украина снова не превратится в территорию интенсивного антисемитизма. Скажем, если политика Владимира Зеленского и его команды обусловит падение жизненного уровня или, еще хуже, острый политический кризис, президенту могут «припомнить» еврейское происхождение, а в стране окрепнет вера в «еврейский заговор».

Как бы то ни было, пример Украины еще раз демонстрирует, что антисемитизм — слишком сложное и многомерное явление для упрощенных трактовок. Каждая такая «упрощенная интерпретация» искривляет историческую перспективу и может усыпить нашу бдительность перед лицом новых угроз.

[1] Не все антисемитские эксцессы имели отношение к украинцам или украинскому вопросу. Так, главными погромщиками в 1881 г. были промышленные рабочие, среди которых украинцы составляли явное меньшинство.  См. Omeljan Pritsak, “The Pogroms of 1881”, Harvard Ukrainian Studies, Vol. 11, No. 1/2 (June 1987), p. 8-43.

[2] Пантелеймон Куліш, Микола Костомаров, Іван Франко. Жидотрєпаніє… Київ: МАУП, 2005.

[3] Исчерпывающее исследование идеологии Дмитрия Донцова см.: Зайцев О. Націоналіст у добі фашизму. Львівський період Дмитра Донцова: 1922 — 1939 роки. Начерк інтелектуальної біографії. Київ: Критика, 2019.

[4] Публикацию полного текста см.: Зайцев О., «Воєнна доктрина Михайла Колодзінського». Україна Модерна (тематичний випуск«Фашизм і правий радикалізм на сході Европи»), № 20, 2013. с. 245-256. https://uamoderna.com/arkhiv/um-2013-20

[5] Myroslav Shkandrij, Ukrainian Nationalism. Politics, Ideology, and Literature, 1929 — 1956. New Haven & London, Yale University Press, 2015.

[6] Это один из выводов книги: Christoph Mick, Lemberg, Lwów, L’viv, 1914 — 1947: Violence and Ethnicity in a Contested City. West Lafayette, Ind.: Purdue University Press, 2016.

[7] Я представил обзор этих стереотипов в книге: Грицак Я., Пророк у своїй батьківщині: Іван Франко і його спільнота. Київ: Критика, 2006, с.344-345.

[8] Kai Struve, “Gentry, Jews, and Peasants. Jews as Others in the Formation of the Modern Polish Nation in Rural Galicia during the Second Half of the Nineteenth Century”, in: Nancy M.Wingfield, ed., Creating the Other. Ethnic Confict and Nationalism in Habsburg Central Europe. New York, Oxford: Berghahn Books, 2003, p.103-126.

[9] Грінченко Б., Шевченків «Кобзар» на селі. Київ, 1914.

[10] См., например: Франко І., Радикальна тактика. Ч.II. Радикали і жиди. Львів, 1898, с. 9-15.

[11] Slawomir Tokarski, Ethnic Conflict and Economic Development: Jews in Galician Agriculture 1868 — 1914. Warzawa: Wydawnictwo TRIO, 2003; Charles Wynn, Workers, Strikes, and Pogroms. The Donbass-Dnepr Bend in Late Imperial Russia, 1870 — 1905 (Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1992).

[12] Eric R. Wolf, “On Peasant Rebellions,” in: Teodor Shanin, ed., Peasants and Peasant Societies. Selected Readings. Second Edition (Oxford, New York: Basil Blackwell, 1987), p. 367.

[13] Jeffrey Kopstein, The Pogroms of 1941 in Western Ukraine. Paper presented at the conference on World War II in Ukraine, Potsdam (Cecilienhof) and Berlin, June 27-30, 2011.

[14] Марк Мазовер считает этот факт решающим. См.: Mark Mazower, Hitler’s Empire. Nazi Rue in Occupied Europe. London, New York: Penguin Books, 2008, p.178.

[15] Лучшим исследованием этой войны стала книга: Грациози А., Большевики и крестьянство на Украине, 1918 — 1919 годы: очерк о большевизмах, национал-социализмах и крестьянских восстаниях. Москва: Аиро-ХХ, 1997. В частности, автор показывает, что термин «жидокоммуна» изобрели не националисты или нацисты, он использовался и в ходе крестьянских восстаний против большевиков.