(по материалам исследования «Левада-Центра» 2020 года)

«Еврейский вопрос» сегодня не является проблемой, волнующей российское общество. Попытки ряда историков и публицистов рационализировать те или иные аспекты уничтожения евреев или их дискриминации не вызывают отклика и сталкиваются с массовым равнодушием, как, впрочем, и в отношении других травмирующих тем российской истории. Изменения социальной структуры российского общества, произошедшие за 30 лет после распада СССР, в идеологическом плане сильнее всего затронули статус и авторитет «советской интеллигенции». То есть группы, чья двойственная роль в тоталитарном обществе — быть частью государственной бюрократии и одновременно хранителем культуры и нравственности, критиком власти и т.п. — практически исчерпала себя к середине 1990-х гг.

Вместе с уходом интеллигенции «еврейский вопрос» утратил актуальность. Сегодня идеологический антисемитизм сохраняется лишь в качестве остаточных воззрений маргинальных групп русских националистов, организационные структуры которых были разгромлены в 2010-2015 гг. Их непосредственное влияние на массовое сознание незначительно, хотя это вовсе не означает, что его не следует принимать во внимание. Идеологический антисемитизм остается не только своего рода интеллектуальным ресурсом ксенофобии, но и ее архетипической парадигмой, моделью обоснования любой ее разновидности. Без специальных усилий по идеологической проработке все юдофобские предрассудки оседают в сознании социальных низов и воспроизводятся в качестве рутинных механизмов коллективной идентичности.

Насколько распространены подобные настроения в российском обществе? И как они сказываются на состоянии и перспективах крупнейшей еврейской общины постсоветского пространства и евро-азиатского региона в целом? Ответ на этот вопрос призвано дать исследование, проведенное под руководством автора этой статьи московским Аналитическим центром им. Ю. Левады («Левада-Центр») по заказу Российского еврейского конгресса летом 2020 года^[1]. В задачи исследования входили определение параметров массовой ксенофобии и антисемитизма; анализ содержания негативных представлений об «инородцах», их социальных функциях; описание социально-демографических характеристик носителей ксенофобских и — уже — антисемитских предрассудков, а также описание динамики этнических установок и фобий.

Общероссийский опрос общественного мнения прошел с 13 июля по 3 августа 2020 г. по репрезентативной выборке населения России от 18 лет и старше. (Всего было опрошено 1600 человек в городских и сельских населенных пунктах в 52 субъектах РФ). При анализе полученных данных был учтен опыт предыдущих исследований антисемитизма и ксенофобии, проведенных «Левада-Центром» в 1990, 1992, 1997, 2001, 2008, 2015 и 2018 гг.^[2].

Субъективное восприятие евреев российскими гражданами

Еще в конце советской и на заре постсоветской эпохи было понятно, что признак «еврейства» — наиболее приближенной к западному менталитету социокультурной группы, в очень малой степени сохраняющей признаки классической этнической общности — в массовом сознании россиян сливается с вестернизированными и космополитическими (элитарными) идеями. Уже в нашем опросе 1990 года значительная часть (28%) респондентов определяющими в образе еврея считали манеру поведения и склад ума, а не вероисповедание или паспортные данные. «Вопрос, еврей ли Пастернак, Мандельштам, Маркс, Кафка, Фрейд или Эйнштейн, — отмечалось в нашей предыдущей работе, — в этом контексте лишается смысла. (Если только в споре с антисемитами не предполагается акцентировать еврейский компонент в истории культуры или не ставится задача проследить влияние еврейских корней на формирование мышления того или иного деятеля)». То есть, вопрос переносится не в область национальной или этнической идентификации, а в плоскость причастности к большим культурным ареалам, которые условно маркируются как европейские, индийские или китайские и т.п. ^[3]

Сегодня следы былой социальной значимости евреев в российском / советском обществе отражаются в инерции представлений о том, что в России «евреев много». Так, на вопрос: «Как вы считаете, сколько евреев проживает в настоящее время в России?» — «средний» ответ определил эту численность в 4,7 млн человек (примерно столько евреев проживали в Российской империи в начале ХХ в.). Причем, при разбросе мнений (от 2 млн до 6 млн человек) между молодыми людьми/учащимися и пожилыми/пенсионерами, очевидно, что уровень образования не влияет на характер ответов. Нельзя не отметить разительный контраст этих оценок с официальными данными о численности евреев, зафиксированной последней переписью 2010 г. — 150-160 тыс. человек^[4].

Не менее показательно, что 61% респондентов затруднились ответить на этот вопрос, что можно объяснить исчезновением паспортной самоидентификации (пресловутого 5-го пункта) и, соответственно, мнимом растворении евреев в этническом большинстве. То есть, речь идет о стереотипных коллективных представлениях, мифологических образах и архетипах, отражающих «силу еврейского влияния» на общественную жизнь. Живучесть таких предрассудков во многом обусловлена весьма низким уровнем интеракции основной массы россиян с евреями. На то есть немало причин. Например, концентрация евреев в крупнейших городах (три четверти евреев, обозначивших свою национальность в ходе переписи, живут в четырех мегаполисах) — при том, что доля этих мегаполисов в населении РФ не превышает 15%.

И вряд ли, учитывая низкую социальную мобильность (более половины взрослого населения живут там же, где родились), эта картина изменится в ближайшем будущем. На сегодняшний день у 64% членов нашей выборки нет евреев-родственников или евреев среди знакомых. В течение 30 последних лет этот показатель медленно рос, начиная с 52%. Вдвое сократилась и частота упоминания отдаленных знакомых-евреев (с 25-30% до 13% в 2020 г.).

Следует все же заметить, что уменьшение сферы взаимодействия с евреями — контактов с соседями, коллегами по работе или соучениками, в первую очередь свидетельствует о депопуляции этой общности (вследствие ассимиляции и эмиграции). Приводимые ниже цифры (табл. 1) не могут считаться адекватным описанием сетей родства и общения с евреями, поскольку величина статистической точности измерения (+/–3,5%) превышает или совпадает с приводимыми ниже данными. Поэтому их можно рассматривать лишь как векторы процессов сокращения еврейского населения России, а не индикатор готовности россиян общаться с еврейскими согражданами. Учитывая пересекающиеся ответы, мы получим круг близкого общения с евреями, охватывающий примерно 10-20% опрошенных и примерно такой же круг случайных или поверхностных контактов. То есть, параметры общения с евреями остаются все еще значительными.

Таблица 1. Общие характеристики кругов
общения с евреями*

*Здесь и далее данные приводятся в процентах ко всем опрошенным (если не указано иное)

Из табл. 2 следует, что общение и повседневное взаимодействие с евреями преобладает в Москве и больших городах, в социальных стратах «среднего класса» (в большей степени в верхней средней страте), в среде преимущественно образованных, активных и предприимчивых людей и их детей. Менее очевидно последовательное сокращение кругов общения с евреями, их постепенный уход из общественной жизни России в силу ассимиляции или депопуляции.

Таблица 2. Социально-демографические характеристики кругов общения с евреями

Так или иначе, можно сказать, что абсолютное большинство россиян не сталкивались с евреями, и не имеют непосредственного опыта взаимодействия с ними. А потому воспроизводят в собственных представлениях виртуальные, расплывчатые их образы и стереотипы.

Интенсивность антисемитизма и его типы

В исследованиях антисемитизма мы аналитически различаем интенсивность выражения антиеврейских установок и социальные типы антисемитизма. Необходимость подобного различения была установлена уже в первых исследованиях отношения к евреям в СССР^[5].

По интенсивности и агрессивности антисемитизма выделяются:

1) ядро юдофобов (респонденты, последовательно транслирующие максимально полный набор антиеврейских реакций, разной природы и мотивации), сочетающих в аргументации разные стереотипы по отношению к евреям, — идеологические, религиозные, националистические, трайбалистские и пр. Размеры этого ядра оцениваются в 8%-20% населения, в зависимости от степени возбужденности массового сознания, политики сознательного нагнетания внешних и внутренних угроз, а значит — уровня массовых страхов, фрустраций, эйфории и подобных особых состояний;

2) «промежуточный» слой носителей рутинных предрассудков, унизительных для евреев стереотипов, мифов и стертых идеологем, которые сами по себе не обладают потенциалом погромной и агрессивной консолидации. Значительная часть этих образов и представлений отражают механизм поддержания идентичности этнического большинства, нуждающегося в искаженном «образе еврея» для проявления собственных позитивных качеств. Это тоже антисемитизм, по меньшей мере, в глазах самих евреев, но не с точки зрения этнического большинства. «Радиус» этого слоя в спокойном состоянии составляет примерно 35% населения;

3) наконец, внешний, диффузный и слабо выраженный слой отдельных, разрозненных негативных высказываний о евреях, реакций на те, или иные события и артефакты еврейской или общественной жизни, имеющие отношение к евреям. Его пределы — до 60% населения. Такого рода представления не направлены против евреев, а являются связками между разными сегментами культурных, политических или идеологических образований.

Приводимые параметры, разумеется, очень условны и базируются на ответах респондентов на диагностические вопросы антиеврейских установок, характеризующиеся разной интенсивностью враждебности. Уже средний слой антисемитских стереотипов может включать в себя отдельные позитивные представления о евреях, что образует смесь или амальгаму различных образов и предубеждений.

Подобная шкала антисемитской агрессивности помогает сформировать механизмы противодействия. С «ядром» сделать ничего нельзя, реакции такого рода можно лишь сдерживать и контролировать различными мерами правового характера. Общественное мнение в состоянии работать только с внешним слоем ксенофобских предрассудков, подвергая моральному осуждению и санкциям их носителей. Уже сегодня открытые антисемитские высказывания расцениваются в российском публичном пространстве как «неприличные», вульгарные и характерные для люмпенизированных групп (даже если это известные деятели или публицисты).

Но сама по себе оценка интенсивности ксенофобии оставляет за скобками природу этнической агрессии и мотивы подобного мышления. Прогностические оценки эволюции антисемитизма в России, сделанные в 1992 г., подтвердились в последующие десятилетия. Мы различали следующие виды отношения к евреям:

а) идеологический, или, условно, «доктринальный», концептуальный антисемитизм (или «собственно антисемитизм», представленный в разного рода националистических, нацистских учениях, публикациях русских националистов или в советских трудах по борьбе с сионизмом). Такой тип антисемитов лишен архаических предрассудков (возражений против брака или работы с евреями, соседства и т.п.); он всегда апеллирует к неким историософским или политическим спекуляциям. Носители подобных агрессивно-юдофобских установок чаще представлены среди высокообразованной части населения, однако некоторые из них, наоборот, характеризуются весьма низким уровнем образования. Можно ожидать, что представители этой категории наиболее активно откликнутся на изменения политической ситуации, проявив готовность к прямой агрессии в адрес евреев.

По подсчетам, доля носителей подобных воззрений не превышает 6% респондентов. Однако лишь треть этого контингента может быть отнесена к актуально-агрессивным антисемитам. Остальные представляют, так сказать, их ближайший резерв.

б) полярный ему традиционно-архаический, племенной, трайбалистский антисемитизм, часто коренящийся в религиозном фундаментализме — православном, мусульманском и т.п. Имеется в виду неприязнь и враждебность к евреям как чужим, инородцам, нежелание вступать с ними в брак, соседствовать и т.п. Этот тип негативизма представляет собой до-национальную, этническую неприязнь и по своей природе близок к самой примитивной («зоологической») ксенофобии. То есть предполагает этническое сознание, которому свойственна общая диффузная неприязнь ко всем чужим в языковом, культурном и религиозном отношении.

Такой тип негативизма в отношении евреев преобладает преимущественно в двух, в значительной степени пересекающихся слоях: 1) не затронутых городским образом жизни — низовых стратах периферийных групп общества, чаще — аграрного населения, в том числе национальных автономий; 2) среди пожилых респондентов, значительная доля которых постепенно выключается из активной социальной жизни. При разжигании антисемитских настроений они могут оживиться, однако не следует предполагать агрессивного антиеврейского поведения в европейской части страны среди представителей названных категорий.

в) третий тип — консервативно-националистический, антимодернизационный антисемитизм, который в обиходе также часто называют бытовым. Он питается в значительной степени социальным ресентиментом и завистью к представителям более продвинутых в социальном плане групп, которые можно этнически маркировать. Его функциональная особенность заключается в поддержании позитивных представлений этнического большинства о себе через приписывание другим общностям негативных качеств. Тем самым достигается обесценивание символических достижений других и освобождение от собственной социальной неполноценности или ущербности. Поэтому здесь в ходу любые дисквалифицирующие евреев мифы, сплетни, клише, потребность в которых сохраняется вне зависимости от самих евреев, их численности или истории.

Подобные настроения, носители которых составляют порядка 30%, присущи в наибольшей степени средне-образованным слоям городского населения. В условиях России эта категория, судя по нашим и иным данным, демонстрирует значительную инертность и невосприимчивость к политическому экстремизму любого рода. Ее поведение даже в условиях интенсивного пропагандистского воздействия вряд ли станет агрессивным в отношении такой национальной группы, как евреи. При этом около трети респондентов данной категории включаются также и в группу носителей традиционно-племенных установок, а около четверти демонстрируют нейтрально-позитивное отношение к евреям.

Иными словами, если проявления первого типа антисемитизма распространены среди условно образованных слоев общества — бюрократии, интеллектуалов, националистов, а значит, опираются на рационализированные системы аргументации, то полярный им тип трайбалистской ксенофобии не имеет каких-либо интеллектуальных обоснований и не нуждается в них. Первый тип не может существовать без институционализированных каналов и средств коммуникации — СМИ, Интернета, социальных сетей, и организаций — партий, движений, объединений с их церемониями, символикой и манифестами. Напротив, трайбалистский тип воспроизводится чисто традиционными средствами и неформальными механизмами групповой, общинной или конфессиональной социализации.

Наибольшую сложность для понимания представляет собой самый распространенный — популистский, консервативно-националистический, антимодернизационный антисемитизм, поскольку не совсем ясны механизмы его репродукции. Но именно этот тип в современной России является доминантным. Если поднявшаяся в Европе волна антисемитизма соединяет в себе преимущественно два типа — идеологический (антисионистский, антиизраильский) и трайбалистский, то в России картина совершенно иная.

Антисемитские настроения прочно связаны с уровнем урбанизации. Жители сельских районов демонстрируют в отношении «чужих», в том числе евреев, значительно большую дистанцированность, чем горожане. Так, жители Москвы и Санкт-Петербурга не возражают против браков с евреями, в то время как в сельских районах это вызывает неприятие. Жители столиц бывших автономных республик ничего не имеют против синагог и еврейских школ, тогда как в небольших городах и ПГТ на это смотрят иначе.

Антисемитские представления коррелируют и со сферой занятости. Только работники сельского хозяйства в возрасте 40+ прямо говорят об отрицательном отношении к евреям в целом, считают, что на евреях лежит вина перед другими народами, а уехавшие евреи представляют опасность для нашей страны. Часть менее образованных рабочих полагают, что евреи виновны в спаивании русского и других народов. Корреляционный анализ свидетельствует, что основной объем антисемитских реакций приходится на бытовой, «склочный» антисемитизм, выступающий основным ретранслятором юдофобских установок. В сравнении с другими типами контактов с евреями уровень негативных высказываний в бытовой среде выше в 1,5 — 3 раза. Пик частоты подобных высказываний приходится на «соседские» отношения и контакты с сотрудниками на работе. Так, в целом среди «отрицательно относящихся к евреям» имеют близких родственников-евреев лишь 3%, близких знакомых-евреев — 15%, сотрудников — 11%, соседей — 18%.

О своем отрицательном отношении к евреям заявили, соответственно, 11% из тех, кто изредка сталкивался с евреями, и 15% среди тех, у кого нет родственников, друзей или знакомых среди евреев.

Такая же зависимость прослеживается между частотой конфликтов с евреями и характером социальной дистанции. Среди респондентов, имеющих родственников-евреев, доля конфликтовавших с евреями составляет 3%, у имеющих близких знакомых или друзей-евреев она повышается до 15%, у работающих вместе с евреями — до 40%, а у соседей евреев зафиксирована на уровне 25%. Среди тех, у кого нет знакомых евреев вообще, или взаимодействовавших с ними крайне редко, доля конфликтовавших с евреями составляет 27% и 42% соответственно.

Вероятность конфликтов увеличивается при регулярных контактах, когда «еврей» воспринимается как представитель групповых свойств и черт «евреев вообще». В этих случаях конфликтная ситуация включает те или иные дисквалифицирующие средства из арсенала «вины» евреев, их «алчности», «лицемерия», т.е. включает психологический механизм переноса агрессии на другого.

Неразвитость демократических и социальных установлений ведет к оживлению в определенной среде негативных клише и стереотипов, провоцирующих враждебность к евреям. В чистом виде эта особенность проявляется у лиц, вообще не имеющих знакомых евреев, но заявляющих о своих конфликтах, столкновениях или ссорах с евреями (т.е. речь идет о негативной предустановке).

В общественном и, главное, политическом плане доктринальный антисемитизм подавлен (хотя, разумеется, не исчез полностью, поскольку образует важнейший ресурс для консолидации и идентичности русских националистов). Во всяком случае, в качестве государственной политики он сегодня практически не существует, что признается самими евреями. Соответственно, любые публичные агрессивные антисемитские выпады могут быть квалифицированы как «разжигание межнациональной розни» (что, собственно, и было основанием для разгрома радикальных движений русских националистов). В политическом плане сегодня малозначимы и низовой трайбалистский антисемитизм, и ксенофобия — не потому, что их нет, а поскольку они не представлены в публичном пространстве. И архаическое православное юдофобство, и этническая ксенофобия (особенно в провинции) не слишком заботят ни либеральную общественность, ни власти, ни самих евреев.

Остается рутинный антимодернизационный антисемитизм, связанный с национальной идентичностью самих русских. Отмирание идеологического антисемитизма, собственно говоря, и создает впечатление снижения уровня антисемитизма в целом. И это верное впечатление, поскольку без опоры на институциональные механизмы государства аморфный консервативный антисемитизм не имеет шансов превратиться в массовое движение, политику открытой дискриминации евреев (или другой этнической группы^[6]), т.е. не обладает погромным потенциалом. Но это же означает, что никакие просветительские усилия в отношении истории еврейского народа, преследований, трагедии Холокоста не дадут серьезного результата, поскольку дело упирается в общий консервативный тренд российского общества — трудности преодоления советского прошлого. Без глубокой проработки прошлого, как это было в Германии, как это с большим трудом происходит в странах Восточной Европы — Польше, Литве, без изменения институциональной системы России, ее расчета с остатками советского тоталитаризма решение проблемы антисемитизма невозможно. Говоря о «решении проблемы», мы имеем в виду возникновение действенных механизмов — правовых, публичных, репутационных — по контролю над особенно агрессивными, опасными, оскорбительными, дискриминационными формами ксенофобии и антисемитизма, которые могут стать основой для этнической мобилизации большинства при определенных условиях.

Постоянно отмечается (и фиксируется исследованиями), что с исчезновением государственного антисемитизма начинает снижаться и бытовой антисемитизм. Однако еще в советское время и для евреев, и для армян, и для азиатов, существовал устойчивый набор негативных стереотипов, весьма живучий в массовом сознании.

Отношение к евреям

В массовом сознании закрепилось мнение, что евреи «не такой народ, как другие» (в 1992 г. так считали 64%, в 2020-м, — уже 71% респондентов). Устойчивость таких представлений обусловлена убеждением, что: а) этот народ просуществовал последние две тысячи лет без своей территории и государства (по крайней мере, до образования Государства Израиль); б) несмотря на это, он сохранил свою культуру, язык и память о прошлом, вопреки гонениям, враждебности народов и Холокосту; в) евреи — высокостатусная группа, принципиально отличающаяся от «нижних социальных слоев» (крестьянства, рабочих), не имеющая люмпенизированных страт. Эти представления сложились в позднесоветское время и сохраняются до сих пор. Они поддерживаются пониманием, что «евреи внесли большой вклад в развитие мировой науки и культуры» (61% согласны с этим, не согласны — 25%). По мнению респондентов, активнее всего евреи проявляют себя в бизнесе и финансах (так считают 40%), науке (30%), медицине (30%), политике (29%), торговле (27%), искусстве, музыке и литературе (25%).

Вместе с тем эти представления лишены необходимой конкретности. Некоторую ясность в то, кого массовое сознание в России считает выдающимися евреями, дают ответы на вопрос о деятелях, «внесших наибольший вклад в мировую науку и культуру». 67% опрошенных не смогли назвать ни одного имени (в 1990 г. таких было 61%).

Таблица 3. В каких сферах профессиональной деятельности, в качестве кого евреи достигают наибольших успехов?

*Ранжировано по 2020 г.

Среди более 100 названных имен лишь Альберт Эйнштейн собрал 15%. Еще около десяти фамилий упомянули от 1% до 2% опрошенных, остальные образуют россыпь единичных упоминаний. В том числе названо много фамилий неевреев (И. С. Бах, И. Кант, Л. Берия, М. Кюри, А. Нобель, Э. М. Ремарк, А. Солженицын, Д. Шостакович, К. Циолковский и др.). Опрошенные приводили имена нерусских знаменитых людей, которые, по их мнению, были евреями. Таких персонажей насчитывается 6-7% среди всех имен.

Ядро этих представлений составляют ученые и поэты, здесь почти нет политиков, общественных деятелей, израильских лидеров, религиозных деятелей. Этот список практически не меняется на протяжении 30 лет. По существу, речь идет о попкультурных представлениях, характерных для средне-образованных городских жителей России, или феноменах массовой культуры, окрашенных в «еврейские тона». Несколько большими познаниями о еврейских достижениях обладают лица с высшим образованием и жители мегаполисов, но переоценивать их информированность трудно. Представления о еврейской культуре, религии и традициях полностью лишены исторической глубины. И это обстоятельство следует учитывать при обсуждении судеб российского еврейства.

Евреи в современном массовом сознании — это не столько образ реального народа или этнической общности, сколько смесь архаических представлений о группе, бывшей носительницей ценностей в период резкой модернизации. Основа этого образа — набор стереотипов, сложившихся 70-100 или более лет назад, когда евреи массово покидали территории черты оседлости. Набор этих предрассудков сегодня дополняется комплексами национальной неполноценности русских, порожденных крахом коммунистической утопии и эрозией идеологии «Великой державы».

Любой этнический образ народа состоит из характеристик социальных ролей, статуса и профессиональных занятий данного этноса, а также представлений о его отношении к ценностям коллективной идентичности основной части населения. Этот образ нельзя рассматривать в отрыве от социального и культурного контекста общества, поскольку в значительной степени он является проекцией «себя» большинства населения. Посредством переноса на «Других» («воображаемых Других») негативных качеств этническая группа не просто выражает собственные надежды, страхи, но и конструирует свои взгляды на идентичность и историю общества.

Вопреки ожиданиям исследователей образ евреев за последние 30 лет не претерпел значительных изменений. Устойчивость массовых стереотипов (при крайней ограниченности реального взаимодействия) указывает на то, что потребность в таком образе «Другого» задана внутренними механизмами поддержания коллективной идентичности русских и иных этнических групп. Изменения баланса в системе этнических представлений о себе, обусловленные кризисными процессами в стране, отражаются в акцентировании тех или иных ценностей, задающих отношение к евреям как народу. Речь при этом не идет об изменениях исключительно по отношению к евреям.

Подчеркнем это важное обстоятельство — колебания такого рода (рост или спад агрессивности) отражают изменения общего уровня этнического негативизма. Он равным образом повышается и в отношении кавказцев, выходцев из Средней Азии, русских, литовцев, эстонцев и т.п. Его взаимность имеет общие корни и причины — чувство потерянности, кризисности, фрустрированности, ослабление сдерживающих начал морального толка.

Ксенофобия вытекает из особенностей национальной идентичности русских как «государствообразующего народа». Его главные опорные моменты: имперское или великодержавное сознание и латентное представление о силе как основе уважения к себе других народов^[7]. Поэтому определенный уровень негативных представлений о других как основа для оправдания собственной агрессивности априорно предполагается коллективным сознанием в России. Это обстоятельство играет крайне важную функциональную роль в генерации этнофобии.

Подобная взаимосвязь слабеет в группах или социальных средах, где идентификация граждан с государством ослабевает, и вступают в действие другие ценности, составляющие базу для самоуважения и удовлетворения жизнью. Напротив, в группах бедных, испытывающих внутренний дискомфорт в силу низких доходов и социального статуса, усиливается потребность в компенсаторном объяснении своих неудач.

Собственно, такого рода реакции воспринимаются как рутинный национализм и ксенофобия, редуцирующие внутреннюю фрустрацию и смещение агрессивности к образам «врагов» или «чужих». Наличие такой зависимости подтверждают определенные периоды, когда уровень ксенофобии снижался: например, в 2018 году острая негативная реакция на политику государства (в первую очередь пенсионную реформу) заметно снизила уровень артикулируемой ксенофобии. Понадобилось почти два года, чтобы он начал восстанавливаться.

Общий вывод состоит в том, что антисемитизм не уходит, он воспроизводится, хотя видимых институциональных каналов, тем более государственных институтов, для ретрансляции подобных установок нет (точнее, они не очевидны). Социальная среда, в которой сохраняются антисемитские и другие ксенофобские представления, задана рутинными, повседневными, неформальными отношениями в первичных коллективах. Они передаются от индивида к индивиду без какой-либо рефлексии и оценки, привычно и почти автоматически. Поэтому правильнее было бы говорить о «спящем антисемитизме», поскольку структура предрассудков такого рода воспроизводится от поколения к поколению почти без изменения.

Теоретически это составляет одну из важнейших проблем. Каким социальным механизмом воспроизводятся подобные представления, если государство, в лице своих формальных институтов, таких как школа, СМИ, армия, полиция, политическая элита и пр., не имеет к ним прямого отношения? Общий тон приоритетности интересов и статуса русских как «государствообразующего народа», в официальной терминологии нынешней власти, задает контекст национального неравенства в России. Эти идеологемы уходят корнями в дореволюционное прошлое, а также в советскую национальную политику (иерархия союзных, автономных республик, округов, этносов и проч.), реализующуюся в кадровой политике, в административном регулировании горизонтальной и вертикальной мобильности (места жительства, допуска к значимым социальным позициям и проч.). Именно эти моменты являются предпосылками и социальной почвой воспроизводства этнических предрассудков.

Одной из причин ослабления антисемитизма в России стало отделение «западничества» (как совокупности образцов современной культуры) от «еврейства». Образ евреев как агентов или носителей («дрожжей») российской модернизации вызывал стойкие негативные ассоциации у конкурентных элитарных групп и консервативного аграрного или низового городского населения. Государственный антисемитизм 1940-1970-х гг., характерный для закрытого тоталитарного общества-государства, держался на тесной связи представлений о евреях как народе, не имеющем собственной территории, государственности, а потому выступающем в качестве носителя универсалистских ценностей, мотиваций и ориентации на личные достижения. Эти качества в идеологии русского имперского национализма ассоциировались с Западом как вектором мирового развития и воплощением универсальной (глобалистской) современности.

Модерность (западность) евреев вступала, с одной стороны, в противоречие с идеологией «Великой державы» с ее милитаристской культурой и этнонациональной иерархией входящих в нее народов и территорий, а с другой — с советскими претензиями на особую миссию и лидерство. Это противоречие осознавалось как чужесть евреев, их особость, эгоизм, неготовность отстаивать коллективные интересы и ценности страны. Крах СССР ослабил эту традиционную связку евреев и западного мира, что постепенно нейтрализовало напряженность отношений между элитными группами. С тех пор образ евреев обрел в глазах общества самодостаточность и традиционализм (такая характеристика евреев, как религиозность, поднялась с 13% в 1989 г. до 39% в 2020 г., став наиболее часто называемой чертой евреев^[8], табл. 4).

Деактуализация еврейского вопроса не означает, что негативизм по отношению к евреям полностью ушел, он просто остается невыраженным. Поэтому для выявления скрытого, латентного антисемитизма в наших исследованиях использовался особый механизм, позволяющий обнажить эти нерефлексивные слои массового сознания. Для этого уже в 1989 г. был разработан специальный список качеств, используемый для описания (и самоописания) различных этнических групп. С тех пор было проведено немало подобных замеров и сформированы «портреты» разных народов и национальных общностей.

Сравнение описания евреев и русских, полученные в ходе нашего исследования 2020 г. (табл. 4), показывают, что в общественном сознании эти общности характеризуются четкими различиями. Доминантные черты евреев, с точки зрения респондентов: религиозные, рациональные, культурные и воспитанные, лицемерные и хитрые, скрытные. Доминантные черты русских: гостеприимные, открытые и простые, терпеливые, готовые прийти на помощь, надежные, верные. Ось противопоставления: простота — сложность, близость — чужесть. Присущий евреям интеллектуальный и культурный ресурс воспринимается русскими, рассматривающими себя как лишенных подобного символического капитала и находящихся в зависимом положении (вопрос — от кого?), с настороженностью и подозрением.

Таблица 4. Характерные качества евреев и русских

*Ранжировано по убыванию по столбцу «евреи»

Структура и основные смысловые характеристики, составляющие образ евреев в России, сохраняются на протяжении последних 30 лет, хотя соотношение отдельных стереотипов и интенсивность их выражения менялись. Главный компонент — связь евреев с западными представлениями о человеке, ценностями самодостаточного, ориентированного на достижение индивидуума. Такой человек обладает чувством собственного достоинства, обусловленного значимостью культуры (включая религию) и причастности к ней, а не лояльностью, идентификацией с государством, как полагают респонденты. Он в минимальной степени готов участвовать в акциях коллективной мобилизации, сливаться с массой, что вызывает со стороны окружающих подозрение и недоверие. Описанный набор определений евреев приобретает более выраженный характер в моменты острого кризиса коллективной идентичности россиян (1999 г.) и слабеет в годы роста коллективного самоуважения и оптимизма (1994 г. и 2003 г.). Но в целом этот круг представлений достаточно стабилен.

Оборотная сторона этих качеств евреев — их несоответствие коллективной самоидентификации русских, важной частью которого является ощущение себя жертвой, обусловленное противоречиями двойственной идентификации с авторитарным государством. То есть, чувство имперской гордости (по другим мнениям, «великодержавного высокомерия») сочетается с глубокой неуверенностью в личной безопасности из-за произвола государства, что порождает ощущение хронической зависимости, беспомощности и страха. Отсюда высокий процент маркирующих русских как «терпеливых» и «простых». Поэтому любые этнические образы людей «современной культуры» вызывают стойкий ресентимент (зависть, страх) и отчуждение. Следует, однако, подчеркнуть, что именно этот компонент образа евреев (отчуждение, восприятие евреев как «культурно чужих») за 30 лет заметно ослаб: его выраженность уменьшилась к 2020 г. в 1,5 раза: с 36%-37% (1989 г.) до 23% (табл. 4, ср. с табл. 5).

Отчасти это было обусловлено распространением в эти годы представления о религиозности евреев, что для светского в массе своей российского еврейства не слишком характерно. Видимо, сказалась нормализация отношений еврейских общин с государством, выразившаяся в прекращении «борьбы с сионизмом» и признании иудаизма одной из традиционных религий России. Остальные типологические компоненты коллективных представлений о евреях в России не изменились.

Поскольку в массовых опросах мы имеем дело преимущественно с русским населением, были выделены три оси координат, отражающие наиболее чувствительные моменты национальной идентичности русских: современные — традиционные; свои — чужие; властные — подчиненные. В категорию «модерные»включались следующие семантические характеристики: энергичные, рациональные, культурные, с чувством собственного достоинства, трудолюбивые. В категорию «традиционалисты» — ленивые, непрактичные, безответственные, религиозные, почтительные со старшими. В категорию «свои» — гостеприимные, открытые, простые, надежные, готовые помочь. Соответственно в «чужие»: лицемерные, завистливые, скрытные, эгоисты, скупые. Категорию «властные» составляли свободолюбивые, заносчивые, жестокие, властолюбивые, навязывающие свои обычаи другим. И, наконец, в «подчиненные» входили миролюбивые, терпеливые, забитые и униженные.

Таблица 5. Типологические образы разных этнонациональных групп (2020 г.)

Таким образом, мы можем проанализировать динамику типологических образов различных этносов. Сравним четыре таких этнических портрета, где американцы будут представлять образ геополитического соперника России, а цыгане — предельный традиционализм и культурную дистанцированность^[9]. Заметим, что число ответов о русских на 30% больше, чем о евреях и американцах, и на 38% больше, чем цыган. Иначе говоря, основной этнос в России охотнее говорит о себе, чем о других.

Сравнивая последний по времени замер 2020 г. с данными 1989, 1991, 1994, 1999, 2003, 2005 и 2008 гг. мы приходим к выводу: меняются не «евреи» или «американцы», а самооценки и представления русских о себе под воздействием текущих социальных процессов. Речь идет об изменении конфигураций надежд, разочарований, перспектив, степени удовлетворенности существующим положением, динамики доходов и потребления, фрустраций, страхов, пропаганды и прочих факторов, влияющих на коллективные мнения. Кроме того, за 30 лет после краха СССР возникли другие источники заимствованных представлений о модернизации, в первую очередь через распространение потребительских запросов и ценностей массовой культуры, что существенно ослабило их прежнюю связь с еврейством. В свою очередь эти изменения влияют на интенсивность выражения тех или иных стереотипных представлений о других, в частности, евреях. Это важно учитывать при обсуждении факторов динамики ксенофобии. Спад или, напротив, подъем антисемитизма отражает внутренние процессы в российском обществе, а не действия евреев или другой этнической общности.

Во всех случаях удельный вес негативных характеристик в образе евреев, как и склонность к трансляции антисемитских штампов, заметно выше у тех, кто никогда не имел дела с евреями. Процент резко отрицательных или оскорбительных оценок у таких респондентов в 1,2-1,5 раза выше, чем у лиц, состоящих с евреями в родстве, или дружеских/рабочих отношениях. Это не значит, что наличие еврейских родственников или друзей, коллег, соседей лишает респондента антисемитских установок, но все-таки существенно снижает частоту их выражения.

Антисемитизм, его природа и структура

Проблема борьбы с ксенофобией и антисемитизмом волнует очень незначительную часть российского общества. Дело не только в равнодушии или моральной бесчувственности населения (хотя и это имеет место). Более существенны в этом плане последствия кризиса русского национального сознания после краха коммунизма и СССР.

Другая причина — низкий уровень агрессивного антисемитизма (особенно если сравнивать российскую ситуацию с усиливающимся антисемитизмом в европейских странах). Отсутствует реальная угроза погромов, как и условия для их протекания. Евреи сегодня не расселены компактно, не заняты в определенных сферах, которые в качестве еврейских фокусировали бы на себе массовую злобу, нет и оснований для государственной политики антисемитизма, которая может канализировать агрессию.

Такой вывод, однако, не означает, что в России отсутствует антисемитизм или ксенофобия. И на государственном ТВ, и в Интернете или в социальных сетях можно встретить юдофобские высказывания или материалы. Для канализации этих настроений в агрессивные формы поведения необходим ряд условий. Прежде всего, наличие националистических лидеров, маркирующих другие этносы как источник неблагополучия, государственная шовинистическая пропаганда, высокий социальный статус группы, ставшей объектом враждебных чувств и падение уровня жизни слоев, которых натравливают на другие национальные общины.

По отношению к евреям ряд подобных условий сегодня отсутствует. Об этом свидетельствует специфический разрыв между негативными определениями евреев (их связь с деньгами, богатством, избегание физического труда), с одной стороны, и несогласие с утверждением, что евреи являются источником межнациональной розни, — с другой.

Параметры негативизма к евреям

Для оценки динамики этнических стереотипов в исследовании были использованы два набора различных стереотипных высказываний о евреях, тестированных в предыдущих опросах (табл. 6А и 6Б).

Таблица 6А. Согласны вы или не согласны со следующими высказываниями?(А — согласны, Б — не согласны; без затруднившихся с ответом)

Таблица 6Б. Согласны ли вы или не согласны со следующими высказываниями? (А — согласны, Б — не согласны)

«–» этот вариант вопроса не задавался в год данного опроса

Изменения в отношении к евреям идут в двух противоположных направлениях, поскольку носители таких взглядов принадлежат к разным социальным общностям. Впрочем, значительная часть обоих массивов пересекаются друг с другом. Итак, во-первых, было отмечено незначительное усиление низового ресентимента: завистливого и неприязненного отношения социальных низов к более успешным и статусным этническим группам. Во-вторых, зафиксирован заметный рост филосемитских установок, выраженный в увеличении доли позитивных характеристик евреев и в уменьшении негативных стереотипов.

Антисемитские установки сохраняются в социальных слоях и средах, испытывающих серьезный дефицит самоуважения, фрустрации от нестабильности и угрозы потери социального положения, материального достатка. Доля агрессивных мнений снижается, отношение к евреям в целом становится терпимым, а сам образ евреев утрачивает прежнюю значимость и провокативность для национальной идентичности основной массы населения.

Важно подчеркнуть, что все эти изменения происходят за счет молодых поколений, не подверженных идеологическим клише советского государственного антисемитизма. Рутинные предрассудки доходят до молодых людей только через этнические стереотипы их родителей, а не государственные институты социализации и пропаганды. Поэтому дистанцированность по отношению к евреям у молодых слабее, чем у пожилых. Так, респонденты 18-24 лет чаще отмечают, что евреи — гостеприимные люди, надежные, верные, открытые и простые, миролюбивые и т.п., чем люди старшего возраста (25% и 14%, 14% и 6%, 12% и 5% и т.п. соответственно).

Этот стереотип (для евреев «деньги важнее человеческих отношений») сильнее выражен у предпринимателей (преимущественно средних и мелких, поскольку крупный бизнес по причине своей малочисленности не попал в выборку), у рабочих, безработных и мелкого чиновничества, пенсионеров, т.е. среды, где социальный ресентимент распространен шире, чем в других группах. Реже всего он отмечается у молодежи — студентов, учащихся (в среднем вдвое реже).

В исследовании была выдвинута гипотеза о влиянии на уровень ксенофобии и антисемитизма хронической тревожности и фрустрации у респондентов. На первый взгляд, большинство опрошенных (68%) характеризует спокойное, ровное восприятие жизни, еще 15% заявили о своем «прекрасном настроении». Однако 17% сообщили, что они постоянно испытывают страх, тоску, раздражение. Российское общество отличается высоким уровнем диффузной или фоновой тревожности, связанной с социальной незащищенностью, административным произволом и неуверенностью в будущем.

Практически все виды испытываемых страхов не являются ситуативными реакциями на какие-то конкретные угрозы. Речь идет именно о хронических, устойчивых и социализированных страхах как норме ориентаций. Все эти ожидания неприятностей не контролируются сознанием индивида, скорее, образуя горизонт повседневного существования. При слабости механизмов социальной гратификации (вознаграждений за соответствующие достижения или «правильное поведение») страхи артикулируют то, что считается респондентами самым важным в жизни. Другими словами, это важнейший механизм удержания представлений о ценностях, осознаваемых только в контексте их возможной утраты. Эти страхи — подсознание повседневной жизни. Стойкое психологическое напряжение и ожидание несчастья прорываются в виде негативных проекций на «виновников» этих несчастий, что является удобным поводом для психологической разрядки.

Сопоставление ответов респондентов о страхах и тревогах различной природы и наличии у них этнических предрассудков и фобий позволяют делать уверенные заключения о взаимосвязи подобных факторов. Повышение этнической неприязни в ответах респондентов с высоким уровнем тревожности составляет 10-60% (в зависимости от характера тревоги).

Из результатов наших замеров следует, что минимальный уровень ксенофобии и антисемитских (как и антиамериканских, антицыганских, антикавказских и проч.) установок фиксируется у самых успешных и благополучных категорий населения. Он медленно растет по мере снижения удовлетворенности жизнью. Уровень неприязни к «другим» сравнительно низок у адаптированных («все не так плохо, жить можно»), затем резко (в 1,5-2 раза) возрастает в группах депремированных, но пассивных респондентов и достигает максимума у дезадаптированных. Такая зависимость не означает отсутствие предрассудков у самых адаптированных групп (это и есть спящий характер антисемитизма), но указывает на факторы, провоцирующие рост ксенофобии. Агрессивные антисемитские настроения становятся общественно опасными, лишь когда их носители осознают себя выразителями интересов большинства. Это может быть как мнимым ощущением, так и реальной поддержкой со стороны влиятельных групп или институтов (как это происходило в рамках советской «борьбы с сионизмом»). В первом случае подобные тенденции нейтрализуются общественным мнением и публичной критикой, а также судебными решениями, во втором — превращаются в дискриминацию евреев.

Таблица 7. Как вы считаете, много ли людей в России настроено против евреев?

Как следует из табл. 7, представление о существовании антисемитского большинства в России (а значит, закрепление соответствующих взглядов) медленно слабеет, но не уходит окончательно. За 30 лет оно превратилось в идеологический ресурс маргинальных групп. Как и в предыдущих опросах, все указывает на концентрацию антисемитских представлений в социальных группах, неудовлетворенных своим положением. К ним относятся, прежде всего, плохо образованная молодежь в Москве и крупных городах, не имеющая перспектив; безработные, а также последователи традиционных религий, в первую очередь мусульмане. Однако, небольшая часть респондентов этой категории, наоборот, идентифицирует себя с евреями, их страхами и историческим опытом преследований. В целом это очень незначительная доля по сравнению с ищущими подтверждение своему юдофобству в апелляции к «большинству» как носителю «истины». Напротив, успешные и образованные респонденты чаще указывают, что антисемитские взгляды разделяют в России «очень мало» людей.

В любом случае можно с осторожностью говорить об ослаблении влиятельности носителей антисемитских взглядов. Относительное большинство респондентов склонно считать, что антисемитов становится меньше (с 1992 по 2015-2020 гг. доля таких ответов возросла с 18% до 45%-46%, причем затруднившихся с ответом стало втрое меньше — 14% по сравнению с 46%).

Таблица 8. Как изменились антиеврейские настроения в России за последние два-три года?

Однако снижение интенсивности проявлений антисемитизма может быть обманчивым. Анализ ответов в табл. 8 позволяет сделать следующий вывод: речь идет не о действительных оценках уровня антисемитизма, а лишь о снижении значимости этой темы в общественном сознании. Высокая доля затруднившихся с ответом (в среднем 23-24%, у молодежи она достигает трети, среди лиц с низким образованием — более половины) и нейтральных ответов («такой же, как и в советское время» — 22%,) демонстрирует, что людям просто не с чем сопоставлять этот уровень. Лишь одна категория респондентов — руководители, обладающие социальной памятью, — дает более определенные ответы (сегодня антисемитизм не так выражен, как «в советские годы», соотношение «больше/меньше» составляет 0,45).

Тройное увеличение (с 17% до 51%) доли респондентов, выбравших схожий ответ («остался на прежнем уровне») — можно интерпретировать не как продолжение в современной РФ политики государственной дискриминации евреев, а как утрату юдофобской тематикой своей значимости и лишение ее институциональной санкции. Часть предрассудков остается, но они не обладают консолидирующей способностью негативной интеграции, как, впрочем, и потенциалом для понимания причин антисемитизма и его последствий для общества. Работает важнейший фактор подавления осознания проблемы — упреки в адрес евреев, мол, они сами виноваты в преследованиях.

Таблица 9. Согласны ли вы с тем, что евреи в ходе своей истории не случайно так часто подвергались преследованиям, что они хотя бы отчасти сами виноваты в этом?

Основная масса респондентов уходит от однозначной моральной оценки антисемитизма, склоняясь к более двусмысленной позиции «с одной стороны, с другой стороны». Это означает как скрытый отказ от ответственности за враждебность других, но «своих», так и инертную устойчивость антиеврейских установок. Такой вывод подкрепляется еще одним соображением — готовностью принизить степень преследований евреев в прошлом и настоящем, равно как и нежеланием считать «антисемитизмом» отрицание Холокоста или утверждение о преувеличении масштабов уничтожения евреев. Доля разделяющих это мнение уже в нашем первом опросе 1990 г. была в 2,5 раза выше, чем доля приверженцев противоположного подхода (39% и 14%), и продолжала медленно расти, составив 43% в 2020 году. Согласие с этим утверждением активнее выражают наиболее бедные и обделенные группы населения, уязвленные тем, что кто-то требует большего сочувствия к себе, чем они сами, — 46%.

Впрочем, в те же годы росла, причем намного более заметно (в основном, за счет затруднившихся с ответом), и доля несогласных с таким мнением, составив в 2020 г. 35% всех опрошенных — по сравнению с 14% в 1990 г., 16% в 1992 г., 21% в 1997 г., и 31% в 2015 г.

Вопрос о будущем государственного антисемитизма

В отличие от массового сознания многим евреям прекращение властями антисемитской политики кажется случайностью, временным явлением.

Подобные тревоги представляются нам не слишком убедительными и обоснованными. Скорее, речь идет об инерции мышления и травматическом опыте вековой дискриминации. И дело вовсе не в том, что уровень антисемитизма в современной России низкий или даже, как утверждают многие, нулевой. Наши исследования позволяют утверждать, что антисемитские предрассудки сохраняют силу и воспроизводятся без какой-либо поддержки со стороны государственных институтов или намерений власти. Почему же тогда после многих реформ, катаклизмов и распада СССР в демократической, а потом консервативно-авторитарной России, восстанавливающей ряд важнейших репрессивных институтов советской системы, государственный антисемитизм прекратился?

Мотивы сворачивания антисемитской политики были разными в те или иные периоды. Можно разделить новейшую историю посткоммунистической России на три периода: горбачевский (перестройка, гласность и борьба со старой коммунистической номенклатурой), ельцинский — попытки демократизации и институциональных реформ, незавершенных, и в целом половинчатых и малоудачных, и, наконец, путинский.

Михаил Горбачев не собирался разрушать СССР, но, чтобы убрать старую номенклатуру, вынужден был провести ряд конституционных изменений, отменив 6-ю статью, закрепляющую монополию КПСС на важнейшие назначения. Это, с одной стороны, способствовало приходу новых людей, ставших опорой Горбачева, с другой — разрушило ключевые институты тоталитарной системы, после чего все пошло вразнос — плановая экономика, ожесточенная критика советского прошлого, включая проблемы национальной дискриминации и преследований репрессированных народов. Антисемитизм в этом ряду был подвергнут осуждению и запрещению.

Борис Ельцин в борьбе с Горбачевым провозгласил курс на радикальную демократизацию и «возвращение России на общемировой путь развития», а значит — на ликвидацию прежней национальной иерархии и реализацию политики равноправия и защиты прав человека. Консервативное сопротивление его действиям и защита советского прошлого были окрашены в открыто антисемитские тона. Достаточно вспомнить генерала А. Макашова, выступления больших «русских писателей» В. Астафьева и В. Распутина, труды И. Шафаревича и т.п. Возникло множество юдофобских или даже нацистских, мелких изданий и объединений (РНЕ было лишь самым заметным в этом ряду). Другими словами, антисемиты внезапно оказались с точки зрения властей врагами формирующейся государственности, противниками режима, подлежащими подавлению или, по меньшей мере, изоляции и нейтрализации. Именно в этот период антисемитизм получил маркировку экстремизма, антиправительственной, антигосударственной, антиконституционной и недопустимой деятельности. Ельцин еще в большей степени, чем Горбачев, нуждался в новых инициативных и компетентных кадрах, которые могли прийти лишь из прежних еврейских «отстойников» — академической науки, серой экономики, публицистики, из среды талантливых авантюристов, комсомольских активистов и т.п., многие из которых стали опорой нового режима — администраторами, банкирами, финансистами и т.п.

Для русских националистов (как это было в Польше или Венгрии) одним из привычных предметов критики являлись «евреи», «революция», «космополиты», а для действующей власти антисемитские идеи были не просто чужды, но таили антирежимный потенциал независимых от власти движений и партий, обличающих коррупцию элиты и ее плутократический характер. Власть вполне сознавала бескомпромиссный характер русских националистов, их готовность (скорее всего преувеличенную) идти на жертвы ради «народа», боялась повторения действий радикальных революционеров конца XIX — начала ХХ в. Кроме того, с трудом подавив процессы децентрализации, кремлевское руководство чрезвычайно опасалось этнизации социальных конфликтов и противоречий между разными группами населения. Поэтому вопрос о защите русских при В. Путине практически не поднимался до самого последнего времени, власть ограничилась заявлениями о «государствообразующем народе» и всячески старалась избежать поводов для консолидации национальных меньшинств.

И, наконец, нам думается, что опасения возвращения политики государственного антисемитизма обусловлены потребностью сохранения своей идентичности, а не реальными угрозами дискриминации.

Проблема Холокоста

Людей, отрицающих сам факт Холокоста, в России сравнительно немного, но они есть. «Постоянно» сталкиваются с высказываниями такого рода (отрицание Холокоста) 2-3% респондентов, еще 4% — «часто»; 14% — «иногда». При этом 79% ни о чем подобном никогда не слышали. Этот процент участников опроса (пятая часть) примерно соответствует доле респондентов, отрицательно ответивших на вопрос: «Когда, в какие эпохи евреи подвергались особым притеснениям?».

Подавляющее число опрошенных (87%) знают о массовом уничтожении евреев. 12% никогда не слышали о еврейском геноциде или узнали об этом впервые из вопросов анкеты. Распространенность знаний о Катастрофе на протяжении последних десятилетий медленно снижается за счет индифферентности молодых. Лучше других осведомлены об этой трагедии более образованные категории населения, в первую очередь москвичи (97%), среди которых половина имеет высшее образование, респонденты в самом активном возрасте 25-39 лет (81%), и особенно люди старше 40 лет (92-93%). Но четверть молодежи (18-24 лет) впервые услышали о геноциде евреев во время самого опроса (среди последних больше женщин — 16%, чем мужчин — 6%). Познания такого рода снижаются по мере перехода от урбанизированных социальных сред к селу, хотя даже в селе об этом знают 82% опрошенных. 1% слышал о массовом уничтожении евреев в годы Второй мировой войны, но не верит этому (среди молодежи этот показатель составляет 3%).

Вопрос о масштабах трагедии евреев вызвал сильнейшие затруднения у опрошенных. Больше половины респондентов (58%) затруднились или отказались отвечать на него (среди женщин — 65%, мужчин — 50%; в категории лиц с уровнем образования ниже среднего — 87%). Но даже среди самых образованных групп более половины респондентов (54-56%) не стали отвечать на вопрос о количестве уничтоженных евреев в годы Второй мировой войны. Это значит, что сами масштабы Холокоста остаются за рамками эмоционального сопереживания, скорее как общеизвестный, но давно выхолощенный и не трогающий душу факт. Оставшиеся 40% опрошенных называли от 3,5 до 6 млн погибших.

Отношение к этой теме далеко не однозначно: больше половины (55%) респондентов считают важным рассказывать на школьных уроках истории о Шоа, равно как и о притеснении евреев в Российской империи и в советские времена. Но около трети опрошенных (31%) возражают против уроков Холокоста, считая это лишним для воспитания молодого поколения, формирования национальной гордости и патриотизма.

Среди считающих, что на уроках истории надо говорить не только о Холокосте, но и о традициях антисемитизма и притеснениях евреев, больше молодежи, учащихся и студентов (64%).

Здесь мы сталкиваемся с неявной конкуренцией двух идеологий. Одна — либеральная, гуманистическая, другая — государственно-националистическая, нацеленная на индоктринацию имперского русского национализма с его пафосом самопожертвования и низкой ценой отдельной человеческой жизни. В этом контексте разговоры о ксенофобии и антисемитизме в России считаются «неприятными» для русских националистов.

В таком отношении к Холокосту или дискриминации евреев нет ничего специфически российского — сопротивление рационализации нежелательного прошлого проявляется (причем, гораздо сильнее, чем в России) в регионах бывшей черты оседлости — в Литве, Польше и др.

Представления о периодах дискриминации евреев

Представления россиян о характере и периодах ущемления прав евреев в России отличаются фрагментарностью и отсутствием интереса к прошлому. 43% согласны с тезисом, что «раньше евреи жили в атмосфере неприязни и оскорблений», но почти столько же (39%) не согласны с ними, а 18% затруднились с ответом. Такое распределение мнений говорит о незначимости этой проблематики.

Таблица 10. Когда евреи подвергались особым притеснениям?

Относительное большинство склонно считать пиком антисемитизма «времена Сталина» (41%). Возможно, эти респонденты даже не имели в виду «борьбу с безродными космополитами» 1948-1953 гг., а просто воспроизводили общераспространенные стереотипы о массовых репрессиях при сталинизме. Чаще такой вариант ответа выбирали москвичи (50%), чуть реже — горожане, живущие в провинциальных центрах, или сельские жители (от 42% до 46%). Второй по частоте ответ (20%) — «во время революции и Гражданской войны» — характерен для более образованных слоев или молодежи, сохранившей школьные сведения о еврейских погромах в этот период. 17% опрошенных полагают, что особым притеснениям евреи подвергались только в царское время. Совсем небольшие группы указали на политику государственного антисемитизма в правление Хрущева и Брежнева — 5-6%. 15% отрицают сам факт притеснения евреев в послереволюционной России (среди них вдвое больше мужчин, чем женщин, — 20% и 11% соответственно), 6% опрошенных не верят, что «притеснения евреев вообще были когда-то». 19% затруднились или отказались отвечать на вопрос, в первую очередь, люди с низким уровнем образования, чаще — пожилые женщины, сельское население (24%).

Иначе говоря, на историю евреев накладывается общая схема советской истории, в которой не было места феномену этнической дискриминации и этнократической иерархии, характерной для имперского государства, каким являлось и царская Россия, и СССР.

Мы уже отмечали слабое знание еврейской истории, культуры и традиций. Лишь 8% респондентов представляют, что такое «черта оседлости», и какие социальные последствия имело это явление.

Очень немногие участники опроса назвали дату основания Государства Израиль. Пожилые и образованные респонденты с этим справились лучше, среди них больше и лиц, обозначивших главные священные книги евреев (12% назвали Тору и 18% — Талмуд). Подобными знаниями обладает в основном уходящий слой интеллигенции, сосредоточенный в крупнейших городах, в Москве, например, назвали эти книги 24-32%, среди молодых респондентов — лишь 2-3%.

Большинство россиян поддерживает специальные меры по защите евреев от дискриминации (табл. 10), как и необходимость рассказывать о преследованиях евреев в прошлом (имеются в виду уроки в школах, посвященные истории Холокоста). По замыслу, они должны способствовать не просто восстановлению исторической справедливости, но и предотвращению подобных трагедий в будущем. Против подобной государственной политики высказываются главным образом малообразованные люди. Правда, не стоит преувеличивать степень поддержки наказания за открытый антисемитизм, — речь в данном случае идет о формальном согласии с предложенными в анкете опциями и характерном для масс нежелании давать отрицательные ответы. Как и в отношении десталинизации, пересмотра советской истории, здесь при внешнем одобрении такой практики более сильным оказывается массовое равнодушие и общественная незаинтересованность.

Общий тренд за 30 лет указывает на снижение представлений об универсальности правовых норм. Так, доля согласных с тем, что оскорбление человеческого достоинства подлежит наказанию, «невзирая на статус» правонарушителя, последовательно сокращалась с 68% до 42% в 2015 г. — это пик националистической эйфории и подъема великодержавного ресентимента в России (позже этот показатель немного восстановился — до 52% в 2020 г.). Исходя из полученных данных, можно предположить, что мы имеем дело с двойным процессом: а) ослаблением антисемитизма; б) нежеланием разделять ответственность за прошлые антисемитские кампании государства и общества, а также стремлением затушевать эти вопросы. Другими словами, сопротивление ксенофобии и антисемитизму ослабло, равно как и понимание связанных с ними угроз.

Запад прошел путь включения в общественное сознание трагической истории еврейского народа, особенно, Холокоста. На эти темы существует несчетное количество книг и исследований, фильмов и сериалов, рассчитанных на разные аудитории. Проблематика Катастрофы включена в систему образования всех уровней, в книгоиздание, политическую и правовую культуру и — шире — в культуру в целом, как часть проработки тоталитарного прошлого и выработки общественного противоядия подобным идеям и практикам. В России ничего этого не было, и за согласием респондентов с необходимостью особых усилий по ознакомлению молодежи с Холокостом и преследованием евреев, не стоит понимание важности переоценки прошлого и причин, порождающих идеологию и практику геноцида.

Отчасти поэтому абсолютное большинство (76%) решительно отвергает предположение, что «евреи и сейчас живут в атмосфере неприязни и оскорблений», еще 14% затруднились ответить, поскольку никогда не сталкивались с евреями и, соответственно, не имеют оснований судить об этом. Но 8% согласны, что антисемитские настроения и эксцессы сохраняются. Такие мнения чаще высказывают имеющие родственников-евреев или сами евреи.

Невозможно отделить в социологическом опросе ответы, основанные на реальном опыте столкновений с антисемитами, от инерционных мнений (вроде следующего: «В России антисемитов большинство, и так было всегда»). Характерно, что люди старшего возраста чаще дают отрицательный ответ, поскольку имеют возможность сравнить с тем, как обстоят дела сейчас. Зрелые респонденты несколько чаще (79%-81%) утверждали, что сегодня в России нет ярого антисемитизма. Среди молодежи (18-24 года) так считают 71%; молодые люди затруднялись ответить чаще, чем респонденты других возрастных групп.

Для объяснения неоднозначного характера динамики антисемитизма в России (ослабление агрессивных идеологических форм при сохранении или даже расширении зоны рутинного антисемитизма) можно предложить две версии: 1) постепенное забывание, вытеснение практик дискриминации евреев в советское время (особенно заметное у молодых); 2) почти не осознанное стремление нейтрализовать аспекты этнонациональной проблематики других общностей на фоне националистической мобилизации, массовой эйфории и великодержавной гордости после присоединения Крыма и войны в Донбассе. В этом контексте речь идет не о собственно еврейском вопросе, а подавлении проблематики любого вида ксенофобии.

Абсолютное большинство россиян уверены, что «евреи в России имеют такие же права и возможности, как и другие российские граждане» (в 2015 г. так считали 83%, не согласились с ними лишь 9%, среди которых преобладали респонденты, имеющие евреев-родственников, а также незначительное число антисемитски настроенных маргиналов, считающих, что у «евреев слишком много власти и привилегий»). Поэтому, хотя на первый взгляд, устойчивая тенденция снижения уровня защиты евреев и кажется странной, она объяснима в логике предложенных интерпретаций.

Заключение

В целом можно с осторожностью говорить о росте общей толерантности, прежде всего, благодаря молодому поколению, менее подверженному традиционным предрассудкам и антипатиям. Такое замечание необходимо, чтобы избежать одномерности описания массового отношения к евреям, поскольку в данном отчете мы сосредоточиваемся именно на негативных особенностях таких отношений.

Антисемитизм в Европе и в России был всегда, он лишь менял свои формы. Развитые политические культуры Запада балансируют сейчас между кризисом демократии и либерализма и бурным ростом крайне правых политических партий. В России идеологический антисемитизм разного толка присущ лишь отдельным националистическим партиям и движениям, оказывающим влияние на очень узкий слой радикально настроенных сограждан.

Можно говорить о том, что в постсоветский период, особенно начиная с 2000-х, прежний государственный антисемитизм трансформировался в процессы дефектной социализации; темы прошлого, сталинского периода, репрессий, гонений на евреев в Российской империи, погромов, коллаборационизма с нацистами на оккупированных территориях, равнодушия наблюдателей не вошли в культуру страны, в восприятие еврейства россиянами, значительная часть которых имеет и далекие еврейские корни (если учесть, что в 1970-е гг. евреев в стране было около 2,5 млн).

Сегодня эти проблемы в контексте проработки истории значимы лишь для узкого слоя оставшейся еврейской интеллигенции и интеллектуалов (хотя применять это понятие к российской действительности очень спорно). Для большинства россиян Холокост — не важная, не отмеченная тема, несмотря на какое-то смутное представление об этой трагедии. Катастрофа не играет особой роли в отношении к евреям — это одно из условий воспроизведения латентного антисемитизма, по сути — низовой ксенофобии.

Сегодня в России нет признаков усиления агрессивного и радикального антисемитизма, прогноз в этом смысле вполне благоприятный.

Основная масса населения России относится к евреям благожелательно, с уважением, поскольку те воспринимаются как высокостатусная социальная группа, обладающая признанными достижениями в сферах, особенно ценимых обществом, — в медицине, культуре, науке, финансах, СМИ. Антисемитизм в этом плане воспринимается как проявление низкого социального статуса или социальной неудачи. Такое отношение сдерживает выражение антипатии к евреям.

Вместе с тем антисемитские представления воспроизводятся практически в неизменном виде на протяжении всех 30 лет мониторинга, проводимого социологами «Левада-Центра». Этот вид консервативного антисемитизма может быть назван спящим, латентным, диффузным и без специальной пропаганды не представляет непосредственной общественной угрозы. Поэтому создается впечатление о низком уровне антисемитизма как такового в России, что неверно.

Меняются не представления о евреях, а само российское общество, и изменения, довольно неоднозначные и противоречивые сами по себе, отражаются на отношении к евреям. Вероятность возвращения в обозримом будущем к политике государственного антисемитизма представляется низкой.

Борьба с антисемитизмом и ксенофобией в России может быть относительно успешной лишь в контексте преодоления советского прошлого с его этнической иерархией народов и государственным антисемитизмом. Отдельные направления просветительской работы (такие, как уроки Холокоста в школах, рассказы о праведниках и т.п.) могут дать лишь частичный эффект. Проблема заключается в общей гуманизации российского общества и формировании правовой культуры, с чем дело обстоит довольно сложно.

---

1 |  В рабочую группу исследования входили Н. А. Зоркая, Е.В. Кочергина, К.Д. Пипия и А.И. Рысева

2 |  Гудков Л., Левинсон А. Отношение населения СССР к евреям и проблема антисемитизма в СССР: Отчет об исследовании. — Москва, окт. 1990.; Гудков Л., Левинсон А. Отношение населения бывшего СССР к евреям. 1992; Lev Gudkov and Alexey Levinson, “Attitudes Toward Jews in the Soviet Union: Public Opinion in Ten Republics”, in D. Singer, ed. Working Papers on Contemporary Antisemitism (N.Y.: Institute of Human Relations, American Jewish Committee, 1993); Lev Gudkov and Alexey Levinson, “Attitudes Toward Jews in the Commonwealth of Independent States”, in D. Singer, ed. Working Papers on Contemporary Antisemitism (N.Y.: Institute of Human Relations, American Jewish Committee, 1994); Гудков Л. Отношение населения России к евреям и проблема антисемитизма в СССР Отчет об исследовании. 1997; Левинсон А. Антисемитизм в современной России: Отчет об исследовании российских евреев. — М., 2016; Гудков Л., Зоркая Н., Кочергина Е., Лезина Е., «Антисемитизм в структуре массовой ксенофобии в России: негативная идентичность и потенциал мобилизации». Вестник общественного мнения. 2016. № 1-2, с. 140-197; Гудков Л., Пипия К. «Параметры ксенофобии, расизма и антисемитизма в современной России». Вестник общественного мнения. 2018. № 3-4 (127), с. 33-64

3 |  Гудков Л., Левинсон А. Отношение населения СССР к евреям и проблема антисемитизма в СССР, ١٩٩٠, с. 8-9

4 |  Примечание редактора. С учетом продолжающегося сокращения населения, и одновременно — евреев, не охваченных переписью, израильские демографы-«минималисты» оценивают численность этнического ядра еврейского населения РФ в ١٥٥ тыс. (Mark Tolts, Annual estimates of Jewish population in Russia and Ukraine (Dataset). Hebrew University of Jerusalem, 2020 (https://archive.jpr.org.uk/10.13140/RG.2.2.29107.25127/2). А «расширенную еврейскую популяцию», включая лиц смешанного происхождения и нееврейских членов семей евреев, в ٤٦٠ тыс. человек. (Sergio DellaPergola and L. Daniel Staetsky, Jews in Europe at the turn of the Millennium. Population trends and estimates. London: Institute for Jewish Policy Research (IJPR), October 2020, p. 69)

5 |  Lev Gudkov and Alexey Levinson, “Attitudes Toward Jews in the Soviet Union: Public Opinion in Ten Republics”, Working Papers on Contemporary Antisemitism (New York: Institute of Human Relations, American Jewish Committee, 1992), p. 22-24; Lev Gudkov and Alexey Levinson, “Attitudes Toward Jews in the Commonwealth of Independent States”, Working Papers on Contemporary Antisemitism (New York: Institute of Human Relations, American Jewish Committee, 1994)/

6 |  То, что такой оборот вполне возможен в современных условиях, демонстрирует история с депортацией грузин из России, проведенная несколько лет назад.

7 | «Военная мощь, ядерное оружие» — самый популярный ответ на вопрос о том, что, прежде всего, вызывает сегодня уважение к России у других государств. Пресс-релиз «Левада-Центра»: https://www.levada.ru/2016/11/14/obraz-rossii-na-mezhdunarodnoj-arene/.

8 |  Это вызывает удивление, если учесть масштабы секуляризации советского еврейства, как, впрочем, и основной массы русского населения. В 1989-1990 гг. считали себя верующими всего 16-19%, сегодня — 70%.

9 | В других исследованиях русские и евреи сравнивались с узбеками, чеченцами, таджиками, литовцами, англичанами, немцами, китайцами, шведами, финнами и рядом других национальных общностей.

*«–» этот вариант вопроса не задавался в год данного опроса