Введение

В силу исторических причин современное русскоязычное еврейство сформировалось преимущественно в городской среде. Процесс быстрой урбанизации советских евреев шел на протяжении всего советского периода и продолжился после распада СССР. В постсоветских странах с демографически значимым еврейским населением наблюдается очевидная его концентрация в крупных индустриальных и культурных центрах. Именно в этих центрах в целом характерный для постсоветского еврейства процесс депопуляции к середине нулевых годов во многом прекратился. Сменившись, впрочем, оживлением еврейской эмиграции во второй половине следующего десятилетия.

Аналогичная тенденция имеет место и в странах, принявших еврейскую эмиграцию последних десятилетий: практически везде русскоязычные евреи концентрируются в немногих крупных городах. Даже в Германии, в 1990-х годах проводившей политику сознательной географической дисперсии эмигрантов из бывшего СССР (евреев и немцев), большинство из них проживает сегодня в 4-5 крупнейших мегаполисах. Близкая картина наблюдается и в Израиле, где начале 1990-х правительство с целью укрепления социальной и географической периферии страны попыталось направить «большую алию» из СССР/СНГ в города развития Негева и Галилеи (что, в некотором смысле удалось сделать). Тем не менее, примерно 60% выходцев из стран бывшего СССР осели в 14 наиболее крупных (100 и более тыс. жителей) городах, прежде всего, городских агломерациях Тель-Авива и Хайфы, а также в Ашдоде, Ашкелоне, Иерусалиме и Беэр-Шеве. «Русские» сообщества в этих городах (не учитывая второе поколение репатриантов) насчитывают от 30 до 60 тыс. человек.  

Так, по данным известного демографа Марка Тольца, доля еврейского населения, проживавшего в 2010 году в столичных городах стран бывшего СССР по сравнению с последней советской переписью (1989 г.) практически не изменилась. Например, доля еврейского населения России, проживавшего в Москве и Санкт-Петербурге, в сумме составляла 50% в 1989 году и 51% в 2010-м; более половины евреев Молдовы и Грузии и в 1989-м и в 2010-м годах проживали в столице этих стран — Кишиневе и Тбилиси; соответственно, 35% (в 1989-м) и  40% (в 2010-м) евреев Беларуси жили в Минске, и около 80% (в 1989-м) и три четверти (в 2010-м) евреев стран Балтии жили в столицах этих государств.[1] Из общего ряда выбивались Украина и Азербайджан, где доля столичного еврейского населения к 2010 году по сравнению с 1989-м существенно сократилась — соответственно, с 21% до 17%, и с 80% до 67% от общей численности евреев страны. Сложно сказать, в какой мере тенденция миграции населения постсоветских странах в их столицы последних лет характерна и для местных евреев.[2] Несомненно, однако, что столичным еврейским общинам в демографическом и культурном плане принадлежит особая роль.

В абсолютных цифрах, наиболее значительная концентрация еврейского населения отмечена в Москве и Санкт-Петербурге, столице Украины — Киеве, и Беларуси — Минске. То есть в ведущих культурных и деловых центрах национального, а в случае Москвы — и глобального значения. Логично, что в этих центрах расположены и офисы главных еврейских организаций, представительства израильских и международных еврейских структур, и там же осуществляется значительная часть их деятельности. Исходя из этого, в столичных городах следует ожидать формирования специфического типа еврейской общинной субкультуры — имеющей отличия как друг от друга, так и от «провинциальных» еврейских общин. Но происходит ли это в действительности?

Известны исследования, посвященные месту еврейских общин в постсоветском городском пространстве, например, работа Елены Носенко-Штейн (предложившей концепцию «еврейского восприятия городского ландшафта»)[3], и Владимира Шапиро и его коллег о евреях Санкт-Петербурга 2000-х годов.[4] Есть также труды, использующие полученные выводы для описания русскоязычных евреев, эмигрировавших из бывшего СССР.[5]Но и они, при всей несомненной теоретической и практической важности, дают лишь частичный ответ на интересующий нас вопрос о культурных отличиях евреев в постсоветских столичных центрах. Данная статья является попыткой ответить на этот вопрос, основываясь на результатах проведенного в 2019-м и начале 2020 года по инициативе ЕАЕК и под руководством автора масштабного опроса представителей «расширенной еврейской популяции» в возрасте 16 лет и старше, в пяти странах бывшего СССР — РФ, Украине, Беларуси, Молдове и Казахстане.

Выборка формировалась исходя из соответствия респондентов критериям израильского Закона о возвращении (ЗОВ). Те же критерии  используют и еврейские общины стран бывшего СССР для определения адресной группы своих образовательных, культурных и социальных проектов. В ходе исследования были также проинтервьюированы представители четвертого поколения смешанных браков и другие члены еврейских домохозяйств, не отвечающие критериям Закона о возвращении, но вовлеченные в еврейскую общинную деятельность.

Общее число респондентов, опрошенных методом структурированного личного интервью, составило более 2 400 человек (2 362 из них ответили на все 65 вопросов анкеты). Из них 360 человек были опрошены в Москве, 200 —в Санкт-Петербурге, 301 — в Киеве, и 150 — в Минске. Случайная квотная выборка была сформирована в соответствии с данными о демографической структуре генеральной совокупности этой группы. [6]

Еврейская идентичность  

Исследование показало, что постсоветские евреи сохраняют достаточно высокий уровень национальной идентичности: о своей безусловной еврейской идентичности сообщили 58% всех опрошенных, еще 23% заявили, что еврейское чувство появляется у них «в определенных жизненных ситуациях». Лишь 10% респондентов отметили отсутствие у них какой-либо еврейской идентификации, и 9% признали, что не думали об этом, либо не смогли ответить на данный вопрос. 

Сравнительно большая выборка позволила нам учесть и сопутствующие факторы. Например, устойчивая еврейская идентичность несколько чаще наблюдалась у жителей провинциальных городов, чем у евреев и членов их семей, живущих в космополитической атмосфере столичных центров. Некоторые отличия в этом контексте зафиксированы и между еврейскими общинами разных стран. Собственно, подобные отличия выявило еще первое исследование еврейского населения Москвы, Минска и Киева, проведенное в 1992 году Робертом Бриммом и Розалиной Рывкиной,[7] и масштабное исследование евреев России и Украины, реализованное в конце 1990-х Цви Гительманом, Владимиром Червяковым и Владимиром Шапиро.[8]

Сохранение той же, с некоторыми оговорками, тенденции соответственно, 30 и 20 лет спустя, подтвердило и наше исследование 2019 года, причем отличия между столичными евреями постсоветских стран были наиболее рельефными. Например, доля настаивавших на своей безусловной еврейской идентичности в Минске и Киеве оказалась, соответственно, в полтора и более чем в два раза выше, чем в Москве. Это заставляет предположить наличие «дальнего эха» бывшей черты еврейской оседлости Российской империи, включавшей территорию нынешней Беларуси и большую часть Украины. То есть регионы, где и через столетие после ликвидации Черты, еврейская идентичность подпитывается памятью о восточноевропейской еврейской культуре. Другое возможное объяснение состоит в том, что еврейское население российских столиц отстоит от местечек на три-четыре поколения, а Киева и Минска — на одно-два.

Однако не менее очевидными были различия и между двумя столичными российскими городами: Санкт-Петербургом и Москвой. Доля респондентов с безусловной еврейской идентичностью в Петербурге оказалась вдвое выше, чем среди московских евреев (соответственно, 69% и 33%). Об отсутствии у них еврейской идентификации или неспособности ответить на этот вопрос в Москве заявили около 40% опрошенных — вдвое больше, чем в Петербурге, в 3,5 раза больше, чем в Киеве, и более чем в 6 раз больше, чем в Минске. (С другой стороны, в Минске наиболее высока, из четырех «славянских» постсоветских столиц, доля носителей «ситуативной» еврейской идентичности).

Тот факт, что исторически Петербург был адресом массовой еврейской миграции «литваков» из Беларуси, и большинство петербургских евреев — прямые потомки этих мигрантов, а ядро еврейского населения Москвы сформировали выходцы из Украины, в свете приведенных данных мало что объясняет.  Тем более, что и среди выходцев из Украины тоже немало исторических «литваков», предки которых переселились на территорию нынешней восточной и юго-восточной Украины в XIX веке.

 Таблица 1. Еврейская идентичность жителей столичных городов «славянских» стран бывшего СССР

Чем же, в таком случае, можно объяснить эти различия? Исследования разных лет подчеркивают корреляцию между этническим происхождением и самосознанием членов «расширенной еврейской популяции» стран бывшего СССР. Например, опросы, проведенные на рубеже 1980-х — 1990-х гг. зафиксировали отличия между этническими («чистокровными»), евреями с достаточно устойчивой еврейской идентичностью и потомками смешанных браков, которые чаще декларировали свою нееврейскую идентичность.[9] Развитие этих процессов отразилось в серии опросов и качественных исследований первого десятилетия XXI века. Так, Элазар Лешем, Розалина Рывкина и автор этих строк независимо друг от друга пришли к сходному выводу: еврейская идентичность зависит от гомогенности этнического происхождения респондентов. Эту идентичность демонстрировали в начале века более 80% этнических («чистокровных») евреев, около 50% потомков смешанных браков в первом поколении, и не более 25% представителей третьего поколения смешанных семей и нееврейских супругов всех трех категорий евреев и их потомков. [10]

Близкая картина была получена и в нашем исследовании 2019 года, где критерием гомо/гетерогенности еврейского происхождения было число евреев среди бабушек и дедушек респондентов по обеим линиям: 3-4 («стопроцентные» или почти «стопроцентные» евреи); 2 («полуевреи»), 1 («четвертинки») и лица нееврейского, или дальнего еврейского происхождения. В итоге, о своем безусловно еврейском чувстве заявили 85% респондентов полностью еврейского происхождения, более 60% «половинок», 38% «евреев на четверть» и менее трети лиц без еврейских корней. Среди «наполовину евреев» и «четвертинок» оказалось больше, чем среди других групп (соответственно, около и более трети) отметивших, что их еврейское чувство проявляется «лишь в определенных обстоятельствах». Наконец, относительное большинство нееврейских членов семей евреев (31% —втрое больше, чем в среднем по выборке) утверждали, что еврейского чувства у них нет вообще. И в этой же подгруппе, а также среди «четвертинок» была наиболее высока доля не задумывавшихся над этим вопросом.[11]

В принципе, прямая корреляция между гомогенностью еврейского происхождения и устойчивостью еврейской идентичности имела место и среди членов «расширенной еврейской популяции», живущих в столичных городах. Однако простое сравнение ситуации в Москве и Петербурге демонстрирует существенную разницу между еврейскими общинами этих городов. Так, доля носителей устойчивой еврейской идентичности в Петербурге среди лиц полностью еврейского происхождения (89%) и «евреев на половину» (59%) была значительно больше, чем в Москве (49% и 17%, соответственно). «Ситуативная» же еврейская идентичность среди «чистокровных» респондентов в Москве наблюдалась в полтора, а среди «евреев на половину» и «четвертинок» — в 2,5 раза чаще, чем среди членов этих категорий «расширенной еврейской популяции», живущих в Петербурге.

Единственным исключением из общей тенденции стало двукратное превосходство у петербуржцев, по сравнению с москвичами (соответственно, 17% и 8%) доли лиц, вообще не чувствующих себя евреями, в подгруппе первого поколения потомков смешанных браков, которые составляют весомую категорию «расширенной еврейской популяции». Напротив, тех, кто не задумывался о своем еврейском чувстве или не смог ответить на данный вопрос, среди «четвертинок»-москвичей оказалось в полтора раза больше, чем среди представителей этой же подгруппы из Петербурга. Данное отличие, на наш взгляд, не случайно. Вероятно, евреи Петербурга в этом смысле похожи на соплеменников из Киева и Минска: еврейская идентичность (или ее отсутствие) является актуальным компонентом их группового и индивидуального мироощущения в намного большей степени, чем в Москве.

Вопрос о столь существенном расхождении национальной идентичности евреев Москвы и Петербурга заслуживает углубленного антропологического исследования. В качестве предварительной гипотезы можно предположить, что в 1920-х — 1930-х гг. еврейские миграционные потоки, направлявшиеся в Москву и Ленинград, качественно различались. В Ленинград, полагает Валерий Дымшиц, ехали в поисках квалифицированной работы и высшего образования представители интеллигентных и полуинтеллигентных семей. В Москву бежали от ужасов Гражданской войны и Голодомора (многие московские евреи — потомки спасавшихся от голода украинских евреев) жители небольших украинских местечек. Из чего может следовать, что в то время, как первая группа демонстрировала характерную для интеллигентского сознания национальную идентичность, среди еврейских мигрантов в Москве преобладали носители (подвергнувшегося быстрой эрозии уже в следующем поколении) традиционного представления о сущности еврейства. Так ли это — вопрос, требующий дальнейшего исследования. 

Таблица 2. Еврейская идентичность жителей столичных городов РФ в соответствии с этническим происхождением респондентов

Очевидно, что существенные, в ряде случаев — фундаментальные отличия социокультурного ландшафта этих городов, формируют и различия в среде непосредственного общения и интересов горожан того или иного происхождения, в том числе, и евреев. В самом деле, лишь 9% респондентов- москвичей признались, что большинство их близких друзей — евреи (среди минчан этот показатель выше в полтора раза, у петербуржцев — в два раза, а у киевлян — почти в три). И наоборот, члены «расширенной еврейской популяции» в Москве, заметно чаще, чем в других городах, сообщали, что их близкие друзья — преимущественно не евреи; среди них также оказалась наиболее высока доля тех, кто «не знает этнического происхождения друзей, поскольку никогда не интересовался их национальностью». Отметим, что в Петербурге доля таких респондентов была ниже, чем в других городах — всего 9%, что в полтора раза меньше, чем в Киеве и вдвое меньше, чем в Минске и Москве. 

Таблица 3. Этническая среда общения членов «расширенной еврейской популяции» столичных городов

Круг общения не может не влиять на устойчивость ощущения принадлежности к еврейскому коллективу и другие параметры формирования устойчивой национальной идентичности. Не случайно, среди респондентов-москвичей была наименьшая доля (18%) заявивших, что «еврейское ощущение» появилось у них благодаря окружению, друзьям и сфере общения — в среднем по выборке таких оказалось 24%.

Что имели в виду респонденты, отмечая наличие или отсутствие еврейской идентичности? Считается, что различные типы современной еврейской идентичности в диаспоре сводятся к трем основным моделям: этнической, религиозной и «израильско-ориентированной» (т.н. «сионизм диаспоры»), и те же три схемы, как показали наши и иные исследования, характерны и для постсоветского еврейского пространства.[12] 

В странах бывшего СССР в еврейской идентичности доминирует первая, этническая модель, в силу исторических причин утвердившаяся на секулярной основе.[13] Несмотря на подавление внешних проявлений еврейской самоидентификации и массовую аккультурацию советских евреев в русской среде, сформировался особый тип советской еврейской идентичности, получивший продолжение и в постсоветскую эпоху, как в регионах бывшего СССР, так и странах «новой русско-еврейской диаспоры». Все сказанное применимо и к той части «еврейской общины» СНГ, которая состоит из лиц смешанного происхождения.[14]

Религиозный фактор

Другие модели идентичности, например, религиозная, занимают весьма скромное место в коллективной идентификации советского и постсоветского еврейства, значительно уступая этно-национальным измерениям этого феномена.[15] (Исключением являются сравнительно малочисленные субэтнические группы грузинских, бухарских и, в меньшей степени — горских евреев). Разумеется, говорить о полном исчезновении иудаизма из социокультурного ландшафта советского еврейства не приходится: религия оставалась позитивным, но не актуальным в повседневной жизни символом. Еврейский  интеллигент в мегаполисе «как бы оставаясь материалистическим атеистом, одновременно проявлял уважение к верующему, не присоединяясь к какому-либо религиозному учению» (М. Членов).[16] Именно в столицах наиболее выпукло проявилась и тенденция оживления интереса к религии в перестроечные и первые постсоветские годы, охватившая и евреев. Последние, к тому же стали объектом активной «миссионерской деятельности» зарубежных еврейских религиозных организаций и их попыток привить характерный для еврейских общин Запада взгляд на еврейство как прежде всего конфессиональное сообщество.      

В итоге сегодня религиозная идентичность составляет немалый (а по некоторым наблюдениям, даже возрастающий) компонент русско-еврейской идентификации. Однако она по-прежнему значительно уступает по влиянию этно-национальному компоненту,[17] и охватывает периферийные зоны коллективного самосознания постсоветских еврейских общин. Этот факт подтвердил и опрос 2019 года: лишь 27% респондентов объявили себя религиозными людьми, 48% — «светскими», четверть не смогли ответить. Характерно, что 15 лет назад, в ходе нашего предыдущего исследования в России и Украине эти варианты ответов выбрали, соответственно, 23%, 46,5% и чуть более 30% респондентов, то есть, ситуация почти не изменилась.

И тогда, и сегодня различия в устойчивости еврейской идентичности между категориями «уверенно-религиозных», «светских» и сомневающихся в своей религиозности не настолько заметны, чтобы отнести уровень религиозности к главным факторам, формирующим еврейское самосознание респондентов. Скорее, имеет место обратный процесс: устойчивость еврейской или иной идентичности в атмосфере идеологических исканий побуждала многих евреев заполнить эту нишу, в том числе и религиозной составляющей. «Географические» различия между жителями постсоветских столиц и в этом пункте очевидны: наивысший уровень религиозности демонстрировали москвичи (34%), за которыми шли киевляне (29%), и далее — жители Петербурга и Минска (соответственно, 21% и 18%). Одновременно, петербуржцы показали наиболее низкий среди евреев постсоветских столиц уровень религиозности, а в Киеве и Минске значительная доля респондентов затруднилась ответить на этот вопрос.     

Таблица 4. Религиозная идентичность членов «расширенной еврейской популяции» столичных городов «славянских» стран бывшего СССР, 2019 г.

Надо также учитывать, что, говоря о своей религиозности, респонденты не всегда имеют в виду иудаизм. Так, две трети религиозных участников опроса назвали в 2019 году своей религией иудаизм, четверть — христианство, и еще 1% — «другую религию». Среди затруднившихся определить свое отношение к религии, «иудеи» и «христиане» составляли в полтора (44%) и в два (12%) раза меньшую долю. Но в этой же категории оказалось относительное большинство (24% по сравнению с 10% среди религиозных и 12% у светских) тех, кто в качестве своей назвал обе религии. В сегменте нерелигиозных респондентов почти треть считают своей религией иудаизм, 14% — христианство, но наибольшей в этой подгруппе была доля «последовательных атеистов» (38%).

Таблица 5. Религиозность и религиозно-культурный выбор

Можно предположить, что для религиозных респондентов выбор «своей» религии тождественен заявлению о собственно вероисповедании; для секулярных — это, скорее, выбор национально-культурной модели, а для затрудняющихся ответить — некий симбиоз обоих факторов.[18] Этим, судя по всему, и объясняется вдвое более высокая, чем в Петербурге, и почти втрое более высокая, чем в Москве, доля респондентов Киева и Минска (городов исторической зоны расселения евреев, где в большей степени сохранились остатки традиционной еврейской идентичности) затруднившихся определить уровень своей религиозности. 

При этом 60% опрошенных киевлян (то есть в полтора раза больше, чем в Петербурге, вдвое — чем в Минске, и втрое — чем в Москве) назвали своей религией иудаизм. И именно там оказалось 22% — вдвое больше, чем в Минске (11%) и, соответственно, втрое и вчетверо больше, чем Питере и Москве, тех, кто обрел «еврейское чувство» «в синагоге, и благодаря приобщению к иудаизму и религиозным церемониям». В Минске же, где общая численность еврейского населения и концентрация религиозно-культурных институтов меньше, чем в Киеве, респонденты втрое чаще, чем в остальных столицах, называли в равной мере «своей» религией иудаизм и христианство.       

Таблица 6. Религиозно-культурный выбор столичных евреев бывшего СССР

Впрочем, различия между петербуржцами и москвичами также заметны и во многих случаях статистически значимы. Так, если относительное большинство религиозных и затруднившихся определить свое отношение к религии членов «расширенной еврейской популяции» в Петербурге, «своей» религией назвали иудаизм (46% и 43%), то в Москве, соответственно, более половины и более 40% представителей этих двух категорий в религиозном и/или культурном отношении оказались христианами. Впрочем, относительное большинство нерелигиозных и в том, и в другом случае (48% и 43%) заявили, что не считают «своей» ни одну из религий.

Таблица 7. Сравнительные данные религиозности и религиозно-культурной идентичности респондентов в Санкт-Петербурге и Москве

Доли респондентов (почти) полностью еврейского происхождения назвавших «своей» религией иудаизм в Москве и Питере были примерно равны (54% и 58%). При этом, доля москвичей из категории (почти) «стопроцентных» евреев выбравших «своей» религией христианство (или иудаизм и христианство одновременно), составила, соответственно, 10% и 13%, в то время как среди петербуржцев процент разделяющих подобные взгляды был ничтожным. Среди «полуевреев» доля приверженцев  иудаизма в двух городах вновь была равной, но последователей христианства в Петербурге в этой категории оказалось уже вдвое меньше, чем в Москве, а «евреев на четверть», обозначивших «своей» религией иудаизм, в Петербурге оказалось почти втрое больше, чем в столице РФ.  

Таблица 8. Религиозно-культурная идентичность респондентов в Санкт-Петербурге и Москве в зависимости от гомогенности их происхождения

Одним из наиболее важных проявлений религиозно-культурной идентичности считается посещение синагоги — и в ходе нашего опроса 2019 года выяснилось, что более или менее регулярно это делают лишь 15% опрошенных. Наиболее «иудейским», в религиозном смысле, городом вновь оказался Киев, наиболее низкая активность такого рода наблюдалась в Минске и Москве. Заметим, однако, что доля активно (постоянно или по шабатам) посещающих синагогу респондентов, была вчетверо ниже доли заявивших о своей «несомненной» еврейской идентификации. Это лишний раз подтверждает, что ядром постсоветской еврейской идентичности остается не религиозно-поведенческий, а иные социокультурные факторы.

К близкому выводу подводят нас данные об участии респондентов в отправлении еврейских церемоний и соблюдении еврейских религиозных (по происхождению) ритуалов. Так, 70% опрошенных в четырех европейских странах бывшего СССР (РФ, Украина, Беларусь и Молдова) всегда или часто отмечают еврейские праздники и столько же покупают на Песах мацу (один из немногих элементов традиции, сохранявшийся во многих еврейских семьях в советские времена). Всегда или иногда участвуют в церемонии зажигания ханукальных свечей 54% респондентов, а в пасхальном седере — 52%. В то же время всегда или иногда строят или посещают шалаш (сукку) в Суккот 37%; зажигают субботние свечи — 42%; полностью или частично соблюдают шабат — 38%; пост в Йом Кипур — 35%; кашрут — 29% участников опроса. Иными словами, респонденты намного активнееотправляют публичные церемонии, чем соблюдают еврейские традиции, связанные с личным пространством.

Таким образом, публичное отправление религиозного культа, включая посещение синагоги, по-прежнему остается скорее фактором общинной социализации, чем критерием религиозности. Не случайно, из четырех столичных городов стран бывшего СССР, наиболее активно такую модель поведения демонстрировали евреи Киева и Петербурга, где зафиксирована также самая высокая степень участия в деятельности еврейских организаций.   

Таблица 9. Соблюдение обычаев и традиций еврейской жизни членами «расширенной еврейской популяции» столичных центров стран бывшего СССР

Этнос и ценностно-поведенческие модели

В нашем исследовании 2019 года, выбирая не более 3-4 параметров из 14-ти предложенных в шкале ценностных приоритетов, на первые три места респонденты поместили именно этнокультурные ценности, связанные с национальным самосознанием. Такие, как «чувство принадлежности к народу» (72%), «гордость еврейской культурой» (58%) и «необходимость придерживаться еврейских традиций, обычаев и культуры» (38%). На четвертом месте в рейтинге оказался также этнический, в данном случае — этногенетический момент «иметь родителей-евреев» (так считали 33% опрошенных).

При этом такой фактор, как брак с евреем или еврейкой в 2019 году занял лишь 12-е место в рейтинге, причем, доля отметивших его среди ведущих приоритетов, по сравнению с нашим исследованием пятнадцатилетней давности,[19] снизилась  в 2,5 раза. Лишь 16% в 2005 году и 13% в 2019-м  считали, что быть евреем — означает «соблюдать мицвот (религиозные заповеди), посещать синагогу» и «стремиться получить и дать детям еврейское образование». Знание иврита заняло в этой шкале 11-е, а идиша или других языков еврейской диаспоры — 14-е (последнее) место в рейтинге.

Заметим, что существенной разницы между возрастными категориями по этим вопросам не наблюдалось — за исключением того, что респонденты старше 61 года чаще выделяли этногенетические, а более молодые — этнокультурные факторы. Более явно этот момент проявился в географическом контексте: вес этнокультурных ценностей в еврейском мировоззрении жителей Киева, Минска и Петербурга был существенно выше, чем у евреев Москвы, что логично, в свете приведенных данных.

Таблица 10.  Параметры принадлежности к еврейскому народу: сравнение членов столичных еврейских общин «славянских» стран бывшего СССР

В то же время, именно в Москве в 2,5 — 3 раза выше, чем в других столичных городах, оказалась доля определивших принадлежность к еврейству знанием идиша, еврейско-бухарского или еврейско-горского языков. Возможно, это обусловлено более высоким (по сравнению с Ленинградом) уровнем сохранения этнических черт в процессе формирования еврейского населения Москвы.

По мнению проф. Валерия Дымшица, объяснение этого феномена таково. Став столицей СССР, Москва стала быстро расти и испытала тяжелейший жилищный кризис. Поэтому, массы еврейских мигрантов, не имея возможности селиться в городе, создали ряд компактных, этнически однородных поселений на окраинах и в пригородах. В этих «гетто» идиш сохранялся как язык семейного и уличного общения вплоть до 1970-х гг. В Ленинграде же, пережившем депопуляцию во время Гражданской войны, ситуация была иной. Вновь прибывшие, включая евреев, свободно расселялись по всему городу среди русского населения, поэтому аккультурация шла здесь более высокими темпами, чем в Москве. Характерно, что Государственный Еврейский театр (ГОСЕТ) имел устойчивую аудиторию в Москве вплоть до своего закрытия в 1949-м, а три попытки создать еврейский театр в Ленинграде провалились из-за отсутствия зрительского интереса. Так или иначе, исчезновение идиша как языка живого общения в Москве произошло совсем недавно, и этот язык еще воспринимается московскими евреями как маркер еврейской идентичности.

Ситуация, подобная массовой миграции ашкеназов из Украины в Москву в 1920 — 1930-х гг., повторилась в нынешнем веке с горскими евреями, полагает Дымшиц. В последние десятилетия горские евреи с Северного Кавказа и Азербайджана начали переселяться в Москву. В настоящее время в столице РФ проживает примерно 25 тысяч горских евреев, составляя около 10% еврейского населения города. Большинство из них являются носителями горско-еврейского языка (джуури), который представляет собой важный фактор идентичности.

С наличием в Москве большого количества мигрантов, сохранивших элементы традиционной культуры, возможно, связана и несколько более высокая, чем в других городах, доля полагавших, что «быть евреем — это иметь родителей-евреев»). Кроме того, в Москве (а также в Киеве) вчетверо-пятеро выше доля тех, кто в качестве фактора еврейской принадлежности назвал знание иврита.

Последнее обстоятельство вероятно обусловлено намного более высокой, чем в других городах бывшего СССР, концентрацией в Киеве и Москве региональных и международных зонтичных еврейских организаций, в чьих проектах преподавание иврита занимает весомое, а иногда и главное место. Надо учитывать и значительное число живущих в этих городах ивритоязычных посланников из Израиля.

Правда, это объяснение подходит в основном для Киева, который, наряду с Петербургом, характеризуется сравнительно высоким уровнем участия местных евреев в общинной жизни. Почти половина опрошенных евреев-киевлян заявили о своем активном участии в еврейской общинной деятельности, и еще более четверти сообщили, что они участвуют в такой деятельности «время от времени». В Москве же доля постоянно или «время от времени» участвующих в еврейской деятельности, оказалась, соответственно в три и два раза ниже, чем в Киеве. При этом 28% москвичей — в 14 (!) раз больше, чем в Киеве, и в 4 раза больше, чем в Петербурге и Минске, заявили, что они в общинных мероприятиях не участвуют и не намерены этого делать.

Евреи Москвы также резко выделялись на фоне остальных столичных городов высокой долей (22%) респондентов, ошибочно утверждавших, что в их городе такие мероприятия не проводятся, либо вообще не знавших о существовании еврейской общины и деятельности еврейских организаций.

Таблица 11. Участие в деятельности местных общин и зарубежных организаций столичных евреев стран бывшего СССР

Не случайно, лишь 8% членов «расширенной еврейской популяции» Москвы отметили, что «еврейское ощущение» пришло к ним на мероприятиях еврейских общин и организаций. Среди опрошенных в Киеве и Минске таких респондентов было в два с половиной раза, а в Петербурге — в два раза больше.  Кроме того, доля киевлян, объяснивших приобретение ими еврейской идентичности посещением еврейских школ (дневных и воскресных) была вдвое выше, чем в среднем по выборке. Процент же подобных ответов в Москве, — городе с наиболее масштабной во всей Евро-Азии многоступенчатой системой еврейского образования, был на грани статистической погрешности.     

Таблица 12. Обстоятельства приобретения еврейского ощущения в зависимости от места проживания респондентов

На этом фоне, объяснение интереса евреев-москвичей к ивриту, судя по всему, следует искать в иных обстоятельствах. Например, в проживании в столице РФ десятков тысяч обладателей израильских паспортов, включая вернувшихся после некоторого периода жизни в Израиле ре-иммигрантов и живущих на две (и более) страны «маятниковых» мигрантов. Но особенно обращает внимание диспропорциональное, по сравнению с другими городами, число лиц, получивших израильское гражданство, но не живущих в Израиле. Понятно, что для множества москвичей, особенно, смешанного и нееврейского происхождения, чье еврейство находилось на дальней периферии их самосознания и активизировалось после получения израильского паспорта,  связанные с Израилем атрибуты, такие, как иврит, нередко играют первостепенную роль.[20]

Другим «израильским индикатором» этнического и социокультурного самосознания евреев бывшего СССР в целом, и столичных жителей в частности, является их отношение к Израилю как еврейскому государству. Интересным маркером в этом смысле стал ответ на гипотетический вопрос о возможности отказа Израиля от своего еврейского характера. Такой отказ поддержали в нашем исследовании 2019 года лишь 9% опрошенных, и еще 7% заявили, что их не интересует эта проблема. При этом 41% полагают, что Израиль должен оставаться еврейским государством, а 27% выступают за сохранение Израилем его еврейского статуса, но в то же время «понимают тех, кто согласен на превращение этой страны в «государство всех его граждан».

Ответы на этот вопрос весьма разнятся в зависимости от места проживания респондента. Так, доля евреев-москвичей, выступивших решительно против отказа Израиля от своей еврейской идентичности, была в полтора раза ниже, чем среди петербуржцев и, соответственно, на 5% и 8% ниже, чем среди киевлян и минчан. С другой стороны, в Москве (по сравнению с другими столицами) в 2,5 — 3 раза выше доля полагающих, что «время национальных государств (якобы) уже прошло» и втрое больше тех, кому эта тема вообще не интересна.  

Таблица 13. Мнения жителей столичных городов бывшего СССР о перспективах отказа Израиля от еврейского характера

Все сказанное вновь подтверждает вывод о различном влиянии на еврейские общины городской атмосферы: социально-культурные настроения евреев в Москве, мультикультурном мегаполисе глобального уровня, существенно отличаются от трендов в «национально мыслящей» еврейской общине Петербурга и общинах Киева и Минска. В итоге, хотя Израиль остается важнейшим фактором национальной идентичности основной массы евреев стран бывшего СССР, локальная городская атмосфера оказывает существенное влияние на конкретные параметры выражения про-израильских настроений в каждой из столиц. Особенно четко это проявляется при сравнении ответов в Киеве — столице страны, переживающей период активного поиска национально-гражданской идентичности, и позицией респондентов в Москве — городе, символизирующем «имперские» амбиции постсоветских элит. 

Киевские респонденты вдвое чаще, чем москвичи (как и еврейские жители других столичных городов), утверждали, что «быть евреем значит быть патриотом еврейского государства». И, соответственно, вдвое и в два с половиной раза чаще москвичей признавали, что «их еврейское чувство появилось благодаря поездке в Израиль» и «интересу к Израилю и событиям вокруг него». Кроме того, доля киевлян, испытывающих чувство солидарности с Израилем, оказалась в полтора раза выше, чем у респондентов в столице РФ. Наконец, члены «расширенной еврейской популяции» в столице Украины, соответственно, почти вчетверо и впятеро чаще, чем опрошенные в Москве, сообщали, что они всегда или время от времени участвуют в акциях солидарности с Израилем, и «считают «своей» страной, прежде всего Израиль, или его и страну проживания».    

Таблица 14. Параметры про-израильской ориентации евреев столичных городов «славянских» республик бывшего СССР

Модели этнической идентичности

Наши и иные исследования доказывают, что «этническое ядро» и этнически смешанные представители «расширенной еврейской общины» в СНГ (и, отчасти, в «новой русско-еврейской диаспоре» за его пределами) находятся в сложных взаимоотношениях, и этнокультурные и идентификационные границы пролегают не между, а внутри этих сообществ. Очевидно, что укрепление традиционных и формирование новых моделей еврейской идентичности происходит в рамках размежевания между «культурно-идентификационными сообществами», охватывающими все части «расширенной еврейской популяции» постсоветских стран. Подобное понимание позволило нам в свое время выделить четыре культурно-идентификационные группы, находящиеся в сфере притяжения местной «организованной еврейской общины» (в самом широком смысле этого слова) и ее ближней и дальней периферии[21]:

1. «Евреи-универсалисты» — носители «общееврейской» идентичности с сильным национальным компонентом, как правило, полагающие, что «евреи всего мира — это один народ».

2. «Этнические евреи» — носители новой этно-гражданской еврейской идентичности, определяющие себя как «русские (или украинские, белорусские и т.д.) евреи», среди которых многие считают, что «у российского (украинского) еврея больше общего с русскими или украинцами, чем с евреями, живущими в других странах».

3. Носители двойственной идентичности, определяющие себя одновременно и как русские (украинцы, белорусы и т. д.), и как евреи: феномен, воспринимавшийся в качестве оксюморона в советские времена, но утвердившийся в постмодернистской атмосфере постсоветских обществ.

4. «Неевреи» — нееврейские супруги евреев и ассимилировавшиеся потомки евреев — носители какой-либо нееврейской идентичности, которые, однако, в силу происхождения иногда становятся объектами внимания со стороны еврейских организаций, и поэтому осознают свою принадлежность если не к еврейскому этносу, то к организованной еврейской общине.

Представители всех категорий четко распределяются на последовательно расположенных ступенях социологических шкал, как минимум, по двум параметрам. Во-первых, от категории к категории последовательно снижается  доля согласных с утверждением о том, что «все евреи мира — это один народ» (так считали 77% «евреев универсалистов» и только 32% «неевреев»). Параллельно возрастала (с 8% до 29%) доля сторонников тезиса: «у украинского, российского и т. д. еврея больше общего с этническим украинцем, русским и пр., чем с евреями, живущими в других странах», а также (с 13% до 35%) доля затруднившихся ответить на данный вопрос.  

Во-вторых, как видно из нижеследующей таблицы, существует корреляция между принадлежностью к одной из культурно-идентификационных категорий и степенью еврейской идентификации респондентов.  Так, почти все «евреи-универсалисты» и три четверти «этно-гражданских евреев» определили свою еврейскую идентификацию как «безусловную». Относительное большинство двух других групп — около половины «постмодернистов» (то есть носителей двойственной еврейско-нееврейской идентичности) и треть «космополитов», напротив, заявили о том, что их еврейская идентификация носит условно-ситуативный характер. Логично, что доля вообще не задумывавшихся о своей еврейской идентификации среди «космополитов» была в 2,5 — 8 раз выше, чем в любой другой категории (среди евреев-универсалистов таких не было вообще). Наконец, 77% (в 7,5-8 раз больше, чем в среднем по выборке) респондентов, ощущавших принадлежность к какой-либо нееврейской этнической группе, декларировали полное отсутствие у них еврейской идентичности.  

В-третьих, имеется прямая связь между принадлежностью к культурно-идентификационным группам и этническим происхождением респондентов. В нашем исследовании 2019 г. почти равные доли лиц гомогенного еврейского происхождения назвали себя «евреями-универсалистами» и «этно-гражданскими евреями». Относительное большинство «половинок» также предпочли новую этно-гражданскую еврейскую идентичность, но среди них сравнительно высока и доля носителей двойственной еврейско-нееврейской идентичности. Близкая схема, но с существенно более низкой долей этно-гражданских «евреев стран проживания» характерна для «евреев на четверть». Среди респондентов без еврейских корней по-прежнему доминировали обозначившие отсутствие у себя какой-либо еврейской идентичности.

Различия между группами по вопросам идентичности, ценностных ориентаций, а также социокультурной и политической идентификации, обусловлены влиянием социальной среды, семейной атмосферы, общинных структур и, не в последнюю очередь, контекстом города, региона и страны проживания. Так, в Киеве обладателей «универсальной» еврейской идентичности оказалось в полтора-два раза больше, чем среди евреев других городов, но и в украинской столице таких было немногим более пятой части. В Петербурге, Киеве и Минске однозначно доминировали респонденты, выбравшие этно-гражданскую еврейскую идентичность, соответственно, «русские (российские)», «украинские» и «белорусские» евреи.   

В Москве, где «российскими евреями» назвали себя в 2,5 раза меньше опрошенных, чем в Петербурге, почти треть (как и в Минске, столице страны, которая учитывая роль и значение русского языка и многообразные культурные связи, часто выглядит культурной периферии России) утверждали, что они считают себя «этническим русским и евреем одновременно». Но самой большой фракцией среди евреев-москвичей (42%) были настаивавшие на своей полностью нееврейской этнической или «общечеловеческой» идентичности. В то время как в других городах эта подгруппа составила от пятой части до менее четверти опрошенных.     

Таблица 15.  Модели этнической идентификации членов «расширенной еврейской популяции» столичных городов бывшего СССР      

Примечательно, что различия в выборе респондентами моделей этнической идентификации в Москве и Петербурге заметны не только между подгруппами, ранжированными по степени гомогенности еврейского происхождения, но и внутри этих подгрупп — между москвичами и петербуржцами.  Так, если доля «стопроцентных евреев» в Москве, считающих себя «только евреями», была заметно выше, чем в такой же подгруппе в Петербурге, то среди респондентов смешанного происхождения зависимость в этом пункте была обратной. Доля носителей этно-гражданской идентичности («русские евреи») среди всех подкатегорий петербуржцев была выше, чем среди москвичей, в то время как в Москве во всех подкатегориях зафиксирована намного большая доля респондентов со смешанной (еврейско-нееврейской) идентичностью. 

Таблица 16.  Модели этнической идентификации респондентов в Москве и Санкт-Петербурге, в соответствии с их этническим происхождением

Речь идет о значимом структурировании внутри еврейских общин Москвы, Петербурга, Киева и Минска. Эти общины весьма близки между собой с точки зрения культурно-лингвистического облика, а различия между ними сводятся главным образом к их гражданской и политической лояльности и соотношению глобального и локального еврейского и нееврейского мировоззрения. Собранные данные убеждают нас, что формирующиеся в странах бывшего СССР новые еврейские этно-гражданские группы являются, прежде всего, частью еврейского народа, входя в него либо напрямую, либо (что  чаще) через один из его сегментов, в данном случае — русско-еврейский.

Сегодня на месте быстро размывающейся общности «советских евреев» уже практически сформировалось новое международное сообщество – субэтническая группа русскоязычных евреев, члены которой проживают в полусотне стран на пяти континентах. Причем, в жизнеспособность этого феномена в долгосрочной или среднесрочной перспективе, согласно нашим опросам 2019 года, верят почти 60% евреев постсоветской Евро-Азии, в том числе 62% евреев Санкт-Петербурга, 61% евреев Москвы, 52% киевлян и 66% еврейских жителей Минска. Их точку зрения разделяют 67% членов «расширенной еврейской популяции» Алматы (Казахстан) и 73% евреев столицы Молдовы — Кишинева.  

Суммируя сказанное, представляется очевидным, что евреи трех рассматриваемых в статье стран, с точки зрения их идентификации и социокультурных стереотипов, являются продуктом постсоветского опыта как минимум, в не меньшей, а по ряду параметров — в большей степени, чем советского наследия. Понятно, что непростой процесс выстраивания новых восточноевропейских гражданских наций, где большую роль играет этнический компонент, имеет свою коннотацию и в еврейской среде этих стран, особенно в  столицах, являющихся фокусом идеологической и культурной полемики. Итогом, как следует из представленных данных, является, с одной стороны, становление и укрепление новых этно-гражданских еврейских групп, а с другой — сохранение устойчивой специфической идентичности, отличающейся от принятой в Израиле и еврейских общинах Запада. Представляется, что в современной постмодернистской атмосфере и мультикультурной практике столичных городов и других крупных индустриальных и культурных центров, где и сосредоточено большинство местных евреев, данное обстоятельство является одной из немногих альтернатив их ассимиляции в нееврейской среде.

Дальше всего указанные процессы, насколько можно судить, зашли в Украине и Киеве, но тот же тренд характерен и для других постсоветских стран и их столиц. В России эту роль, по крайней мере, в еврейском контексте, играет Петербург. Москва же пока остается многокультурным наднациональным имперским центром с далекоидущими региональными и глобальными амбициями, и соответствующей общественной атмосферой. Что не может не сказаться на настроениях, идентификации и моделях поведения местных этнических сообществ, включая еврейское. Думается, что этот вывод и является одним из наиболее важных итогов нашего исследования, который, помимо академического значения, актуален и для адекватного планирования деятельности еврейских организаций в странах бывшего СССР.   

[1] См. Mark Tolts, “Post-Soviet Jewish Demographic Dynamics: An Analysis of Recent Data”, in Sergio Della Pergola and Uzi Rebhun (eds.), Jewish Population and Identity: Concept and Reality (Dordrecht: Springer, 2018), p. 216, 218.

[2] Такая точка зрения довольно популярна в среде еврейских лидеров и общинных профессионалов постсоветских стран. Но в нашем распоряжении пока нет демографических расчетов, способных подтвердит или опровергнуть эту гипотезу

[3] См.: Носенко-Штейн Е., «Свое» и «чужое» в современном российском городе: еврейская сакральная география». Антропологический форум, № 23, с. 123-139; Носенко-Штейн Е., «Сакральное и профанное пространство в восприятии современных российских евреев». Сакральная география в славянской и еврейской культурной традиции. Отв. ред. О. В. Белова. М.: Ин-т славяноведения РАН, 2008, с. 345-364

[4] Шапиро В., Герасимова М., Низовцева И., Сьянова Н., «Евреи Санкт-Петербурга: этническая самоидентификация и участие в общинной жизни». Диаспоры / Diasporas. 2006. № 3, с. 95-149.

[5] См., например Larisa Fialkova and Maria Yelenevskaya, “Immigrants in the city: from exploration to domestication”, Israel Affairs, Vol. 17, No. 1, January 2011, 142-163

[6] Mark Tolts, “Post-Soviet Jewish Demographic Dynamics: An Analysis of Recent Data”. Paper presented at the 16th World Congress of Jewish Studies (Jerusalem, July 28 — August 1, 2013) [Revised as of October 9, 2018]. Sergio Della Pergola. “World Jewish Population, 2018”, in Arnold Dashefsky and Ira M. Sheskin (Editors) The American Jewish Year Book, 2018, Volume 118 (2018) (Dordrecht: Springer), p. 361-452.

[7] См. Robert Brimm (with the assistants of R. Ryvkina), Jews of Moscow, Kiev and Minsk: Identity, Antisemitism, Emigration(New York: State University Press, 1994)

[8] Zvi Gitelman, “Thinking about Being Jewish in Russia and Ukraine”, in: Zvi Gitelman, Musya Glants and Marshall I. Goldman (eds.), Jewish Life after the USSR (Bloomington: Indiana University Press, 2003); Гительман Ц., Червяков В. иШапиро В., «Национальное самосознание российских евреев. Материалы социологического исследования 1997 — 1998 гг.», Диаспоры / Diasporas, 2000, № 4, с. 52-86; 2001, №1, с. 210-244;

[9] Zvi Gitelman, “The evolution of Jewish culture and identity in the Soviet Union”, in Ya’acov Ro’i and Avi Bekker (Eds.), Jewish Culture and Identity in the Soviet Union (New York: Univ. press, 1991), pp. 3-24; Mordehay Altshuler, Soviet Jewry since the Second World War. Population and Social Structure (New York et al.: Greenwood Press, 1987), p. 236; и Robert J. Brym, The Jews of Moscow, Kiev and Minsk, p. 16-19

[10] Лешем Э. Опрос участников проекта «Еврейская самоидентификация — первый этап» в СНГ», Иерусалим, Еврейское агентство для Израиля, август 2002 (на иврите); Рывкина Р., Как живут евреи в России. Социологический анализ перемен. — М: ИВРАН, 2005. — с. 65, 69-70; Ханин В. и Писаревская Д., «Еврейская молодежь современной России: этно-национальная и конфессиональная идентичность», Вестник Еврейского Университета, 2013, №15, с.169-197

[11] Ханин В. и Чернин В., Еврейская идентичность в бывшем СССР: параметры, модели и вызовы. Тель-Авив и Герцлия: Институт евро-азиатских еврейских исследований и Центр изучения диаспоры Тель-Авивского университета, март 2020, с. 41

[12]Vladimir (Ze’ev) Khanin, “Between Eurasia and Europe: Jewish Community and Identities in Contemporary Russia and Ukraine,” in Julius H. Schoeps and Olaf Glukner (eds.) A Road to Nowhere? Jewish Experiences in the Unifying Europe (Laden: Brill, 2011), p. 63-89

[13] Осовцов А., Яковенко И., Еврейский народ в России: кто, как и зачем к нему относится. — М.: Дом еврейской книги, 2011; Zvi Gitelman, Jewish Identities in Postcommunist Russia and Ukraine: An Uncertain Ethnicity (Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2012); Ханин В. и Писаревская Д., «Еврейская молодежь современной России: этно-национальная и конфессиональная идентичность», Вестник Еврейского Университета (Иерусалим — Москва), 2014, №15, с. 169-200;  

[14] Носенко Е., Быть или чувствовать? Основные аспекты формирования еврейской самоидентификации у потомков смешанных браков в современной России. Москва: Институт востоковедения РАН — «Крафт+», 2004

[15]Гительман Ц., Червяков В., Шапиро В., «Иудаизм в национальном самосознании российских евреев». Вестник еврейского университета в Москве. 1994. № 3(7), с. 121-144; Ханин В., «Религиозная идентичность выходцев из бывшего СССР в Израиле», Государство, религия, церковь в России и за рубежом, 2015, № 3 (33), с. 255-290; Носенко Е., «Иудаизм, православие или «светская религия»? Выбор российских евреев», Диаспоры, №2 (2009), с. 6-40

[16] Членов М., «Соотношение конфессиональной и этнической идентификации в еврейском самосознании», в книге Проблемы существования в диаспоре, стр. 28-65, цит. фрагменты на с. 44-47 и 53-56.

[17] Носенко-Штейн Е., «Передайте об этом детям вашим, а их дети следующему роду», 2013; Носенко-Штейн Е., «Введение»//Помнить о прошлом ради будущего: Еврейская иден­тичность и коллективная память/ Т. Карасова, Е. Носенко-Штейн, ред. — М.: «Институт востоковедения РАН, 2014; Vladimir Khanin, “Social Consciousness and Identity ofUkrainian Jewry: the Case of the Dniepr Region”, Contemporary Jewry, New York, 1998, Vol. 19

[18] Ханин В., «Ашкеназские евреи бывшего СССР: религиозная идентичность и религиозно-культурная традиция», Вестник общественного мнения (Москва), No 1-2 (129) январь-июнь, 2020, с. 85-93.

[19] Vladimir (Ze’ev) Khanin and Velvl Chernin, Identity, Assimilation and Revival: Ethnic Social Processes among the Jewish Population of the Former Soviet Union (Ramat-Gan: the Rappaport Center for Assimilation Studies and Strengthening of Jewish Vitality, 2007)

[20] Подробнее об этом феномене: Vladimir (Ze’ev) Khanin, From Russia to Israel — and Back? Transnational Russian Israeli Diaspora (Munich & Boston: De Gruyter,  2021), forthcoming  

[21] Vladimir Khanin and Velvl Chernin, Identity, Assimilation and Revival, p.78-80