Вторая половина ХХ века ознаменовалась фактическим распадом «старого» субэтноса ашкеназских евреев, теряющего такие атрибуты, как язык идиш, созданный на этом языке фольклор, а также многие другие элементы традиционной ашкеназской культуры Восточной Европы. В то же время, на  постсоветском пространстве, в Израиле и в странах русско-еврейской диаспоры завершается сегодня формирование новой субэтнической группы еврейского народа. А именно, русскоязычных евреев, для чьей культуры наследие восточноевропейских ашкеназов служит субстратом (в том числе в виде многочисленных переводов художественной литературы с идиша на русский язык).[1]

Благодаря «большой алие» из стран бывшего СССР, которая в течение 30 лет привела в Израиль более 1 млн 128 тыс. русскоязычных репатриантов, центр этого сообщества устойчиво переместился в еврейское государство. Именно Израиль, как показывают исследования, является сегодня одним из важнейших факторов коллективной идентификации постсоветских евреев, живущих в десятках стран на пяти континентах.[2] Именно параметры израильского Закона о возвращении (ЗОВ), фиксирующие право на получение израильского гражданства — при всей дискуссионности данной темы[3] — по сути, определяют границы русско-еврейского коллектива. Наконец, именно русскоязычная община Израиля, сформированная двумя волнами алии — 1970-х и 1990-х годов, сегодня задает тон в формировании многих элементов русско-еврейской культуры. В том числе — а, возможно, и в первую очередь — литературы этого сообщества.

Анализ современного состояния и культурно-исторических предпосылок данного феномена, который пока еще не нашел достаточного, на наш взгляд, освещения в профессиональной литературе, и является предметом настоящей статьи.

Русско-еврейская литература: содержание явления

На сегодняшний день русским языком в качестве родного владеют по разным оценкам, от двух до почти трех миллионов евреев, проживающих на своей исторической родине, в странах новой диаспоры (США, Германии, Канаде, Австралии и др.) и на постсоветском пространстве. Более точную цифру назвать трудно по целому ряду причин:

1. Границы русскоязычного еврейского национального коллектива, как и еврейского национального коллектива вообще, достаточно расплывчаты.
2. Не для всех евреев бывшего СССР русский язык был родным даже накануне распада Советского Союза. В этом качестве выступали, хотя и в значительно меньшей степени: идиш, грузинский, горско-еврейский, бухарско-еврейский, украинский, литовский и т.д.
3. Для большинства евреев, родившихся в русскоязычных семьях в Израиле и в странах Запада, русский язык уже не является основным, однако из этого правила есть многочисленные исключения. В то же время далеко не для всех евреев, приехавших в Израиль и в страны Запада из бывшего СССР в детском возрасте, русский язык остается основным.

Новая культурно-лингвистическая группа еврейского народа — «русскоязычные евреи» — начала формироваться менее 200 лет назад, через поколение после включения в состав Российской империи обширных территорий, где проживали ашкеназские евреи, говорившие на идише и (за редкими исключениями) не владевшие русским языком. К настоящему времени языковой переход завершен, а владение идишем отдельными русскоязычными евреями можно считать экзотическим исключением. Так или иначе, «русские» евреи представляют сегодня полностью сформировавшуюся культурно-лингвистическую группу преимущественно (но не только) ашкеназского происхождения. Именно русский язык (и специфическим образом усвоенная русская культура), а не политическая связь с Россией как государством, является основным признаком этой группы.

Массовая репатриация советских евреев и их эмиграция в страны Запада привела уже к концу 1990-х годов к совершенно новой ситуации: с этого момента абсолютное большинство русскоязычных евреев проживает за пределами бывшего СССР — в Израиле, США, Германии, Канаде, Австралии и т.д. Кроме того, распад СССР и возникновение на его развалинах новых независимых государств привели к тому, что и на постсоветском пространстве русскоязычные евреи теперь разделены в политическом отношении на множество локальных общин.

Русский язык и созданная на нем культура в сочетании с еврейским самосознанием объединяют рассеянных по разным континентам русскоязычных евреев в единое целое. Очерчивая границы этой культурно-языковой общности, представляется уместным включить в нее и евреев, для которых русский язык является не единственным и даже не основным — речь идет о большинстве евреев Литвы, Грузии, не говоря уже о значительной части русскоязычных евреев, проживающих в Израиле и в странах Запада. Двуязычие и многоязычие сопровождали еврейский народ на протяжении едва ли не большей части его истории, причем не только в диаспоре, но и в Эрец Исраэль, поэтому мы имеем дело не с принципиально новым явлением.

Попытка описать культуру русскоязычных евреев как особой еврейской культурно-лингвистической группы наталкивается на ключевой вопрос: действительно ли речь идет о новой (в категориях этнических процессов) группе в составе еврейского народа или всего лишь о «лицах еврейского происхождения», находящихся на разных стадиях ассимиляции в русской этнической среде? Ведь русский, в отличие от идиша, не является специфически еврейским языком, а нынешний образ жизни подавляющего большинства русскоязычных евреев весьма далек от культурных и религиозных практик их предков, живших в восточноевропейских местечках. Русскоязычные евреи, во всяком случае, на территории бывшего СССР, глубоко интегрированы в окружающее их нееврейское общество.

Однако, как уже отмечалось, абсолютное большинство русскоязычных евреев проживает ныне за пределами постсоветского пространства и вне русской этнической среды. Соответственно, для этих людей русский язык — фактор, отделяющий их от окружающего населения, а не объединяющий с ним. Более половины всех русскоязычных евреев за пределами бывшего СССР осели в еврейском национальном государстве, где процесс ассимиляции повернулся вспять. Исследования демонстрируют, что в Израиле даже представители «расширенной еврейской популяции» — не являющиеся евреями по Галахе и, тем более, записи в графе «национальность» советских документов — интегрируются в еврейский национальный коллектив в языковом, культурном и идентификационном отношении. Аналогичные процессы характерны и для русскоязычных евреев (многие из которых состоят в еврейских общинах) стран Запада.

Создаваемая на протяжении последних двух столетий литература на русском языке стала одним из наиболее ярких проявлений культурного самовыражения русскоязычного еврейства. Казалось бы, в данном контексте сам собой напрашивается термин «русско-еврейская литература», который намного удобнее, чем громоздкое определение «русскоязычное литературное творчество евреев». Однако за словосочетанием «русско-еврейская литература» прочно закрепилось более узкое значение. Так принято именовать созданную еврейскими просветителями первой половины XIX века литературу на русском языке, представлявшую собой интегральную часть национальной литературы восточноевропейского еврейства, включавшую в себя литературу на идише («жаргонную литературу» в терминах того времени) и на иврите, а в отдельных случаях — и произведения на немецком языке, например, сборник стихотворений Леона Мандельштама «Голоса в пустыне. Избранные еврейские песни», памфлет Леона Пинскера «Автоэмансипация» и др.

В начале ХХ века русско-еврейская литература постепенно вытесняется на второй план все более активным участием евреев в собственно русской литературе. К концу 1930-х годов это уникальное явление практически исчезает, с одной стороны, из-за фактического запрета русско-еврейской литературы в СССР, а с другой — в силу постепенного ее затухания в эмиграции, в отрыве от русскоязычной среды.

Профессор Шимон Маркиш (1931 — 2003) стал первым литературоведом, обратившим серьезное внимание на феномен русско-еврейской литературы[4]. В одноименной статье для «Краткой еврейской энциклопедии» он сформулировал критерии, позволяющие провести грань между русско-еврейской литературой и участием евреев в собственно русской литературе. Таких критериев автор выделил четыре:

1. Свободный выбор своей национально-культурной принадлежности, ведущий к национальному самосознанию.
2. Укорененность в еврейской цивилизации, органическая связь с ней и как следствие — естественное обращение к еврейской тематике. При этом, каким бы ни было отношение писателя к материалу, его взгляд — это всегда взгляд изнутри, что и составляет основное отличие еврейского писателя от нееврейского (вне зависимости от его этнического происхождения), обращающегося к еврейскому сюжету.
3. Социальная репрезентативность, то есть способность писателя быть голосом общины в целом или существенной ее части. Писатели и публицисты, разорвавшие с национальной общностью <…> и не выражавшие солидарности с ней, не принадлежат к русско-еврейской литературе, даже если их творчество было посвящено еврейской тематике <…>.
4. Двойная принадлежность к русской и еврейской цивилизациям (этот признак характерен для ХХ века), означающая, среди прочего, что творчество писателя в равной степени принадлежит двум народам[5].

Именно эта «двойная цивилизационная принадлежность» творчества русско-еврейских писателей, упомянутая Маркишем, нередко подталкивала их к самоцензуре и апологетичности. Шауль Черниховский отметил этот момент в своей статье «Русско-еврейская художественная литература», написанной для изданной в начале ХХ века «Еврейской энциклопедии»: «Посвящая свои произведения своему народу, еврей-писатель не забывал, что его читатель находится не только в этой среде, но также и в окружающем обществе, и поэтому взвешивал каждое свое слово из боязни, чтобы его не поняли превратно, нередко он увлекался апологетическим пылом…»[6]. Яркой иллюстрацией тезиса Черниховского служит подход высоко ценимого им Семена (Шимона) Фруга (1860 — 1916), писавшего как по-русски, так и на идише, и избегавшего в русскоязычных произведениях критиковать раввинов, в то время как на идише он делал это постоянно[7].

Процитированные выше слова классика новой ивритской поэзии лишний раз подчеркивают, что граница между русско-еврейской литературой как частью национальной еврейской литературы и участием евреев в собственно русской литературе весьма условна. Например, Николай Минский (1855 — 1937) — один из основоположников поэзии русского декаданса, прочно вошел в историю русско-еврейской литературы как автор исторической пьесы в стихах «Осада Тульчина». Поскольку Минский крестился в 1882 году, то, казалось бы, не должен считаться русско-еврейским писателем согласно критериям Шимона Маркиша, полагавшего, что «писатели и публицисты, разорвавшие с национальной общностью, <…> не принадлежат к русско-еврейской литературе…». Что могло более, чем крещение, рассматриваться в XIX веке как открытый разрыв с еврейской общностью? Тем не менее, Маркиш включил упомянутую пьесу в стихах в составленную им антологию русско-еврейской литературы «Родной голос».

Иными словами, можно легко оспорить принадлежность того или иного произведения как к русско-еврейской литературе в узком смысле этого термина, так и к литературе русской, созданной авторами, которых с еврейством, казалось бы, не связывает ничего, кроме происхождения. Между ними — крайне широкий спектр переходных форм, не позволяющих отнести ряд произведений только к еврейской или исключительно к русской литературе. В этой связи в современном этнокультурном контексте представляется целесообразным рассматривать историю русскоязычного литературного творчества евреев в качестве единого целого, не игнорируя при этом упомянутых выше различий.

В рамках этого подхода можно предложить следующую периодизацию данного феномена:

1. До начала 40-х годов XIX века. Предыстория русскоязычного литературного творчества евреев, основной составляющей которой является еврейский фольклор на восточнославянских языках.
2. 1840 — 1900-е годы. Развитие русско-еврейской литературы как преобладающей формы русскоязычного литературного творчества евреев. Возникновение русско-еврейской периодики. Появление первых заметных русских литераторов еврейского происхождения.
3. 1910 — 1930-е годы. Начало массового участия евреев в русской литературе на фоне постепенного оттеснения русско-еврейской литературы на периферию русскоязычного литературного творчества евреев.
4. 1940 — 1970-е годы. Превращение евреев в одну из двух (наряду с русскими) основных этнических групп, создающих русскую литературу.
5. С 1980-х годов до наших дней. Возрождение русско-еврейской литературы, формирование русско-израильской литературы и ее превращение в преобладающую форму русскоязычного литературного творчества евреев.

Необходимо подчеркнуть, что выделение перечисленных выше периодов обусловлено специфическими для каждого из них политическими и этнолингвистическими факторами, отразившимися в литературных произведениях. Можно утверждать, что рассматриваемый в хронологическом порядке корпус литературных текстов, созданных евреями на русском языке за последние 22 десятилетия, отражает две сменяющие друг друга разнонаправленные тенденции. Сначала — сближение с русским (великорусским) этносом, его языком и культурой, вплоть до, казалось бы, полной аккультурации, а затем и ассимиляции в его среде. А  затем, с началом борьбы советских евреев за репатриацию — к отдалению от русских как этноса, и от России как страны, в результате чего сначала в СССР, а позднее в Израиле и на Западе происходит реинкарнация русско-еврейской литературы, наиболее значимой ветвью которой стала русско-израильская литература.

Представляется, что строка из основанного на апологии древнегреческого философа Зенона стихотворения «Ахиллес и черепаха» русскоязычного израильского поэта Валерия Слуцкого (родился в 1954 году, с 1990 года в Израиле), вынесенная в заголовок, может служить кратким описанием вектора исторического развития русскоязычного еврейства в его связи с Россией и этническими русскими. Стремительное — в масштабах истории — сближение евреев с русским языком и культурой, их колоссальный вклад в русскую литературу не могут привести к полному слиянию русскоязычных евреев с русским народом. Порой почти незримый, но, тем не менее, непреодолимый зазор останется всегда:

За черепахой мчится Ахиллес,
На фоне в ленту слившихся древес,
Означив цель копьем наперевес
И раскалив сандалии до дыма.
Манящий идол — черепаха та.
Буксует Ахиллесова пята
Всей яростью отчаянного жима —
Взрыхли в себе всю жажду, мощь и спесь,
Порыву овладеть отдайся весь,
Маши копьем, на колесницу влезь,
Но черепаха та недостижима[8].

Попробуем, исходя из сказанного выше, дать сжатое описание истории русскоязычного литературного творчества евреев в качестве самостоятельного и целостного культурного феномена, а не набора фактов, свидетельствующих о вкладе евреев в русскую литературу.

Вехи истории русскоязычного литературного творчества евреев

Немногим более ста лет назад подавляющее большинство евреев Российской империи жили за пределами собственно русских губерний в установленной в 1791 году в рамках дискриминационных антиеврейских законов черте оседлости. Важно учитывать, что закон ограничивал право евреев проживать в крупном городе Киеве, расположенном в пределах Черты и являвшемся очагом русского языка и культуры на украинской этнической территории (показательно, что по данным всероссийской переписи населения 1897 года, великорусский язык назвали родным 54,2% киевлян). Как следствие — с этническими русскими евреи в то время контактировали мало и русским языком (за исключением получившей русское образование элиты и стремящихся к модернизации самоучек) владели слабо, если владели вообще.

Другое дело — украинский и белорусский языки, которые не имели в Российской империи (как и в Речи Посполитой) никакого официального статуса, а в еврейской литературе не удостаивались даже собственного имени и назывались обычно просто «гоиш» (язык иноверцев) или «поериш» (мужицкий язык)[9], однако были знакомы евреям в силу постоянных контактов с носителями этих языков. Даже несмотря на то, что российские законы ограничивали право проживания евреев и в селах, где была сосредоточена основная масса украинцев и белорусов. Познания в украинском и белорусском послужили, благодаря очевидной близости трех восточнославянских языков, серьезной основой для последующего изучения русского литературного языка многими евреями, в том числе и видными литераторами.

На восточнославянских языках, прежде всего, украинском и белорусском в их диалектной и часто искаженной форме, сложился своеобразный песенный еврейский фольклор[10]. Во многих случаях речь идет о прямом заимствовании украинских и белорусских фольклорных текстов и их адаптации к еврейским реалиям и религиозной специфике. Особняком стоят преимущественно русскоязычные песни, возникшие в среде кантонистов, оказавшихся против собственной воли за пределами черты оседлости. Как бы то ни было, в этих текстах используется заимствованная из идиша еврейская религиозная терминология, что делает их не вполне понятными для славян. Заимствование мелодий и текстов песен у неевреев с их последующей «иудаизацией» соответствовало распространенным в хасидской среде каббалистическим представлениям о рассеянных в низменном мире искрах чистоты, которые необходимо извлечь.

Отметим три основных источника появления текстов такого рода:

1. Хасидские переработки изначально нееврейских песен: «Пив я, пив я у неділю…», «Не журитеся ви, хлопці…», «Ех, ти дурень, Марко…», «По тим боці Дунаю» и др.
2. Песни, возникшие в среде кантонистов: «Слушай, земляк…», «Еврейская вера» и др.
3. Особняком стоят фольклорные песни, возникшие среди иудействующих (субботников) — русскоязычных (например, «Ой, вы герчики-еврейчики») или украиноязычных (например, «Коли дух Господень наповняє мене»).

Помимо этого существовал и большой пласт макаронических текстов, в которых славянские и еврейские (идиш и древнееврейский) языки использовались вперемешку. При этом в одних случаях в качестве основных выступают славянские языковые элементы, а в других — еврейские. Следует сказать, что немало еврейских фольклорных макаронических текстов возникли  сравнительно поздно, отражая процесс модернизации евреев в Восточной Европе и развитие активного двуязычия в еврейской среде. В качестве примера приведем такие зафиксированные еврейскими фольклористами в первой половине ХХ века песни, как «Город Николаев, французский завод…», «Когда я был полтавский фейгеле…», «За горами, за долами…», «Янкель, Янкель, дай чарку горілки…» и др.

Нередко внутреннее двуязычие еврейской макаронической фольклорной песни создавало юмористический эффект. Например, из-за созвучия тех или иных нееврейских слов еврейским, имеющим иное значение; намеренно неточным переводам с одного языка на другой, использованием отсутствующих в словаре идиша славянских слов по правилам грамматики идиша и т.п. Аналогичные приемы широко применялись и в бытовавших у восточно-европейских евреев малых фольклорных жанрах — поговорках и анекдотах.

Поскольку даже для образованных российских евреев XIX века за редчайшими исключениями русский язык был чужим, выученным, первыми собственно русскими (а не русско-еврейскими) литераторами еврейского происхождения стали не евреи, выросшие в традиционной еврейской среде, а дети выкрестов, получившие русское образование с раннего детства.

Первым заметным деятелем русской литературы, родившимся в крестившейся еврейской семье, стал Александр Невахович — сын неоправданно считающегося основоположником русско-еврейской литературы Льва Неваховича (1776 — 1831)[11], крестившегося в 1806 году в лютеранство и  получившего потомственное дворянство. В юности, то есть в конце 20-х годов XIX века Александр Невахович опубликовал несколько стихотворений в журнале «Северная пчела». Он переводил с французского на русский пьесы, а в 1837 году возглавил репертуарную часть канцелярии директора Императорских театров, и занимал этот пост до 1856 года.

Намного более значительной фигурой был Петр Вейнберг (1831 — 1908),  родившийся через год после того, как его родители перешли в православие. Он окончил лицей, а затем — историко-филологический факультет Харьковского университета. Вейнберг известен сегодня главным образом как автор весьма популярного когда-то стихотворения «Он был титулярный советник». Однако во второй половине XIX века его считали одним из самых видных поэтов, переводчиков и историков русской литературы. О месте Петра Вейнберга в табели о рангах того периода свидетельствует, что в 1895-м и в 1903 году он был удостоен Пушкинской премии Академии Наук —самой престижной литературной премии дореволюционной России.

Скандальную известность приобрел младший брат Петра — писатель-сатирик и актер Павел Вейнберг (1846 — 1904), не чуравшийся насмешек над евреями, их акцентом, манерами, внешностью и бытом в своих произведениях и выступлениях. В 1870 году он издал книгу юморесок «Сцены из еврейского быта», выдержавшую восемь переизданий.

Огромной популярностью в 80-е годы XIX века пользовалась поэзия Семена Надсона (1862 — 1887), ставшего лауреатом Пушкинской премии 1886 года. Отцом поэта был крещеный еврей, дослужившийся до чина надворного советника, а матерью — русская дворянка. Именно Надсон в стихотворении, написанном под впечатлением погромов 1881 года, блестяще выразил  двойственность национальной идентичности русских литераторов, выросших в принявших христианство еврейских семьях:

Я рос тебе чужим, отверженный народ,
И не тебе я пел в минуты вдохновенья.
Твоих преданий мир, твоей печали гнёт

Мне чужд, как и твои ученья.

И если б ты, как встарь, был счастлив и силён,
И если б не был ты унижен целым светом —
Иным стремлением согрет и увлечён,
Я б не пришёл к тебе с приветом.

Но в наши дни, когда под бременем скорбей
Ты гнёшь чело своё и тщетно ждёшь спасенья,
В те дни, когда одно название «еврей»
В устах толпы звучит как символ отверженья,

Когда твои враги, как стая жадных псов,
На части рвут тебя, ругаясь над тобою, —
Дай скромно встать и мне в ряды твоих бойцов,
Народ, обиженный судьбою[12].

Что касается русско-еврейской литературы, то вплоть до конца XIX  века она создавалась авторами, для которых русский язык не был родным. При этом они сознательно выбрали его в соответствии с идеалами Гаскалы и в духе прозвучавшего в стихотворении Иегуды-Лейба Гордона призыва: «Сиха би-лшонам» — «Говори на их языке», то есть языке доминирующей группы населения страны проживания.

Основоположником русско-еврейской литературы стал прозаик Осип Рабинович (1817 — 1869)[13], первые публикации которого в русской периодике появляются в конце 1840-х. В 1860 году он же стал одним из основателей первого еврейского периодического издания на русском языке — одесского еженедельника «Рассвет». Читателями журнала была тогда еще немногочисленная еврейская интеллигенция, владевшая русским языком.  Значение творчества Осипа Рабиновича выходит за рамки истории русско-еврейской литературы и распространяется на всю трехъязычную еврейскую литературу Восточной Европы. В работах Маркиша есть эпизодические упоминания о параллелях между творчеством Осипа Рабиновича и его однофамильца Шолома Рабиновича, более известного как Шолом-Алейхем. В частности, Маркиш отмечает, что Осип Рабинович сделал «первый набросок того типа, который позже (благодаря Шолом-Алейхему) войдет в еврейскую и мировую литературу как луфт-мэнч, «человек воздуха»[14].

Однако представляется, что вклад Осипа Рабиновича был гораздо существеннее. Прежде всего, он первым в еврейской литературе создал образец реалистической прозы и небезуспешно стремился при этом соответствовать высоким стандартам имперской — русской словесности. В этом качестве его влияние на творчество Менделе Мойхер-Сфорима и Шолом-Алейхема, а через них — на последующие поколения еврейских прозаиков, несомненно.

Осип Рабинович был именно еврейским, а не русским писателем. В таком качестве он воспринимался и современниками, и преемниками. Владимир Жаботинский (1880 — 1940) в статье «О евреях в русской литературе» проводит четкую границу между собственно русской и русско-еврейской литературами, называя Осипа Рабиновича, наряду с писавшими и по-русски, и на идише сионистски ориентированными авторами — Мордехаем Бен-Ами (1854 — 1932) и Семеном Фругом — еврейским писателем: «…писать по-русски еще само по себе не означает уйти из еврейской литературы. В наше сложное время национальность литературного произведения далеко еще не определяется языком, на котором оно написано. (…) к еврейской, а не к русской литературе относятся наши бытописатели О. Рабинович и Бен-Ами или поэт Фруг, хотя их произведения написаны по-русски»[15].

За Рабиновичем последовала целая плеяда русско-еврейских писателей, среди которых заметное место занимает публицист и прозаик Лев Леванда (1835 — 1888), публиковавшийся сперва в «Рассвете», а потом в других русско-еврейских изданиях: «Русский еврей», «Восход», «Еврейская библиотека» и др.

Важнейшим центром русско-еврейской литературы считалась Одесса. Здесь, кроме «Рассвета» и, на первых порах, «Восхода», выходили русско-еврейские еженедельники «Сион» и «День». Вторым по значению центром русско-еврейской литературы XIX — начала ХХ века был Санкт-Петербург. Проживавший в этом городе классик поэзии на иврите Иегуда-Лейб (Лев) Гордон писал по-русски публицистические и критические статьи. Особый интерес для понимания внутреннего противоречия, сопровождавшего Гордона в его отношении к русификации евреев с одной стороны, и к языку иврит с другой, представляет статья «Обзор современной еврейской литературы» опубликованная в первом номере журнала «Еврейская библиотека» за 1871 год. Под термином «еврейская литература» автор подразумевал исключительно литературу на иврите. В эссе Гордонвыражает обеспокоенность ослаблением позиций иврита и литературы на иврите среди просвещенных евреев России, вставших на путь ускоренной русификации.

Русско-еврейская поэзия сильно отставала в своем развитии от русско-еврейской прозы и литературной критики. Хронологически первым русско-еврейским поэтом был Леон (Арье-Лейб) Мандельштам (1819 — 1889), писавший преимущественно на иврите и по-немецки[16]. В 1841 году в Москве был издан его русскоязычный сборник «Стихотворения», состоявший, в основном, из авторских переводов с иврита. Это была первая в истории книга стихов, написанных евреем по-русски. Как содержательно, так и литературно эти опыты на фоне русской поэзии того периода выглядят весьма слабыми. Несмотря на то, что автор окончил в Вильне русскую гимназию, ощущение, что русский язык остался для него чужим, не покидает читателя.

До конца 1870-х годов русско-еврейская поэзия не сделала решительный рывок, несмотря на то, что уровень владения русским языком среди образованных молодых евреев значительно вырос. Ведущим русско-еврейским поэтом той поры считался Михаил Абрамович (1859 — 1940), сын классика еврейской литературы Менделе Мойхер-Сфорима. Сегодня его произведения представляют интерес главным образом как свидетельства той эпохи в русско-еврейской литературе, отражающие идейные метания второго поколения Гаскалы.

В 1879 году на страницах «Восхода» дебютировал певец раннего сионизма Семен (Шимон-Шмуэль) Фруг — первый по-настоящему значительный русскоязычный еврейский поэт. Первые же его стихи вызвали восторженный отклик читателей. Редакция журнала пригласила юношу переехать из провинциального Херсона в Санкт-Петербург в качестве постоянного автора. «Имя Фруга сразу же стало необычайно популярным»[17], —вспоминал после смерти поэта известный петербургский историк и журналист Саул Гинзбург (1866 — 1940). Близкий друг Фруга Семен Дубнов (1860 — 1941) отмечал, что «люди последующих десятилетий просто не могут себе представить, какое глубокое душевное переживание вызывали в первые годы той фатальной эпохи его злободневные легенды, его библейские мотивы, его исторические поэмы»[18]. Им вторил Шауль Черниховский, утверждавший, что «своего расцвета русско-еврейская литература достигла в стихотворениях  Фруга»[19]. «…Он усвоил не только дух Библии, но и язык ее, — объяснял историк и литературовед Йосеф-Гедалия Клаузнер (1874 — 1958) секрет волшебной силы произведений поэта. — Он как бы переводит с еврейского. Библейские образы и пророческие выражения переполняют каждую строфу этих поэтических размышлений и излияний. Тут вопросы русско-еврейской жизни возвышаются до уровня общееврейских, а подчас даже — религиозно-национальных и философски-мировых»[20].

В 80-х годах XIX века в русско-еврейской прозе и драматургии первые шаги сделали С. Ан-ский (1863 —1920), Осип Дымов (1878 — 1959), Давид Айзман (1869 — 1922), Семен Юшкевич (1868 — 1927), Мордехай Бен-Ами. Тогда же начал публиковаться уже упомянутый выдающийся литературный критик и историк Семен Дубнов, писавший, в основном, по-русски. При этом следует отметить, что часто еврейские авторы того времени творили на двух и даже на трех языках.

В начале ХХ века в русско-еврейской литературе появились авторы, для которых русский язык был не выученным, а основным или даже первым. Среди них — Владимир Жаботинский, Самуил Маршак (1887 —1964), Андрей Соболь (1888 — 1926) и Лейб Яффе (1876 — 1948). Все четверо были либо активными приверженцами сионизма (Жаботинский и Яффе), либо открыто сочувствовали ему (Маршак и Соболь), что нашло свое отражение в их творчестве. Показательны в этом смысле строки из стихотворения Маршака «Палестина»: «Когда в глазах темно от горя, я вспоминаю край отцов…»

В это же время заметные поэты и прозаики еврейского происхождения сказали свое слово и в собственно русской литературе. Среди них по-прежнему было немало выкрестов. Достаточно назвать такие яркие имена как Саша Черный (1880 — 1932), София Парнок (1885 — 1933), Владислав Ходасевич (1886 — 1939), Бенедикт Лившиц (1887 — 1938), Осип Мандельштам (1891 — 1938), Георгий Адамович (1892 — 1972)[21]. Еврейские мотивы в их творчестве встречались лишь эпизодически — уместно вспомнить стихотворную повесть Саши Черного «Любовь не картошка», стихотворение Ходасевича[22] «Слезы Рахили», Мандельштама[23] — «Эта ночь непоправима…» и др. Можно упомянуть и Корнея Чуковского (1882 — 1969), родившегося вне брака от отца-еврея и матери-украинки, и проявлявшего значительный интерес к еврейской теме (например, можно вспомнить его опубликованную в 1908 году программную статью «Евреи и русская литература»). На этом фоне для многих русских литераторов еврейского происхождения, в том числе не крестившихся, в этот период характерно едва ли не демонстративное игнорирование еврейской проблематики. Самый известный пример такого рода — молодой Борис Пастернак (1890 — 1960).

После Октябрьского переворота русско-еврейская литература на территории бывшей Российской империи некоторое время продолжала развиваться. Наиболее ярким ее представителем стал в те годы Исаак Бабель (1894 — 1940), начавший публиковаться еще накануне Первой мировой войны. Некоторых писавших по-русски литераторов-евреев того времени, например, прозаиков Льва Лунца (1901 — 1924) и Дойвбера Левина (1904 — 1941) можно отнести одновременно и к русской, и к русско-еврейской литературе.

Еврейские национальные мотивы занимают важное место в раннем творчестве целого ряда русскоязычных поэтов-евреев поколения Гражданской войны. Достаточно вспомнить поэму Иосифа Уткина (1903 — 1944) «Повесть о рыжем Мотеле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох», «Стихи о ребе» Михаила Светлова (1903 — 1964), «Думу про Панаса» Эдуарда Багрицкого (1895 — 1934), венок сонетов Ильи Сельвинского (1899 — 1968) «Бар Кохба».

Однако условия для развития русско-еврейской литературы в СССР были крайне неблагоприятными. Ее элитарный характер, обусловленный тесной связью с дореволюционной интеллектуальной элитой российского еврейства, сделал подобную литературу объектом преследований со стороны советской власти, в том числе и печально известной Евсекции[24]. До конца 1920-х годов вся русско-еврейская периодика в СССР была ликвидирована[25], а русско-еврейская литература перестала существовать как явление. Последовавший в 1938 году арест, а затем гибель в лагере выдающегося историка еврейской литературы и публициста Сергея (Израиля) Цинберга (1873 — 1939) поставили символическую точку в истории этого феномена. Впрочем, называются и другие даты — например, Шимон Маркиш полагал, что «русско-еврейская литература прошлого была удушена и прекратила свое существование в канун Второй мировой войны. Казнь Исаака Бабеля в 1940 году можно считать символом и знамением конца»[26]. Однако это не меняет сути дела.

Некоторое время традиции этой литературы сохранялись в эмиграции. Особо отметим написанные в этот период романы Владимира Жаботинского «Самсон-назорей» (Берлин, 1927) и «Пятеро» (Париж, 1936). Наиболее ярким проявлением эмигрантской русско-еврейской поэзии стало творчество Довида Кнута (1900 — 1955; с 1921 года во Франции, с 1949 года в Израиле). Заключительные строки его поэмы «Кишиневские похороны» (1927): …Особенный еврейско-русский воздух…/ Благословен, кто им когда-либо дышал, могут служить своего рода общим заголовком для всей русскоязычной еврейской культуры. Однако, в конечном счете, оторванная от своей языковой среды русско-еврейская литература сошла на нет и в эмиграции.

Практически одновременно с исчезновением русско-еврейской литературы в СССР евреи становятся одной из основных этнических групп, создающих русскую литературу, выйдя на первый план в прозе, поэзии, драматургии, художественном переводе и литературоведении. Ярких еврейских имен в русской литературе этого периода столь много, что перечислить всех заслуживающих внимания не представляется возможным в рамках статьи.

Одним из главных факторов, обусловивших приток еврейских авторов в русскую литературу, стала ускоренная языковая ассимиляция советских евреев. Идиш быстрыми темпами вытеснялся из их жизни сначала как литературный, а затем и обиходный разговорный язык. К концу советского периода даже пассивное владение разговорным идишем, не говоря уже о свободном владении литературным языком, сохранялось преимущественно среди лиц старшего поколения. В этих условиях литературное двуязычие и трехъязычие, свойственные еврейскому литературному творчеству в России конца XIX — начала ХХ века, стало достоянием истории. Из ведущих литераторов-евреев советского времени творчески двуязычным в полном смысле этого слова был только Эммануил Казакевич (1913 — 1962), начинавший как поэт на идише, а затем ставший русскоязычным прозаиком, продолжая писать и публиковаться на идише до конца жизни. При этом первое его прозаическое произведение —повесть «Звезда» вышла в 1947 году практически одновременно в двух авторских версиях — на идише (под названием «Грине шотнс» — «Зеленые тени») и по-русски.

Многие, если не большинство русскоязычных советских писателей-евреев старшего поколения в той или иной степени владели идишем, усвоенным в родительском доме. При этом они сознательно ушли от еврейской литературы как таковой. Пожалуй, единственной связывавшей с ней ниточкой оставались переводы с идиша, прежде всего, поэзии. Такие переводы делали Лев Озеров (1914 — 1996), Маргарита Алигер (1915 — 1992), Борис Слуцкий (1919 — 1986), Давид Самойлов (1920 — 1990), Наум Гребнев (1921 — 1988; переводил также с иврита и с горско-еврейского), Генрих Сапгир (1928 — 1999), Лев Беринский (с 1991 года в Израиле; пишет по-русски и на идише) и др.

Однако в целом для русскоязычного литературного творчества евреев в советский период было характерно стремление уйти от еврейства. Русский литератор-еврей в те годы — это, по выражению Бориса Пастернака тот, кто «в родню чужую втерся» («Путевые записки», 1936). Иными словами, происхождение, семейные связи, реликты еврейского быта и языка и т.п. вступали в противоречие с мироощущением русскоязычного литератора-еврея, стремившегося целиком идентифицировать себя с русским языком, с русской культурой и с русским народом.

Разумеется, не все русские писатели еврейского происхождения относились к этой имманентной дилемме их бытия с такой же нарочитой серьезностью, как Пастернак, устами своей героини Лары в романе «Доктор Живаго» обвинивший евреев в том, что они «бессильны освободиться от самих себя, от верности отжившему допотопному наименованию, потерявшему значение, не могут подняться над собою и бесследно раствориться среди остальных». Гораздо более распространенным было отношение к своему еврейству как своего рода тайному обществу, суть которого младшим его членам непонятна. Такой подход с блестящим остроумием сформулирован в диалоге старшего и младшего брата в знаменитой биографической повести Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания»:

Вдруг Ося спрашивает:

— Леля, а Леля! А что такое еврей?

— Ну, народ такой… Бывают разные: русские, например, американцы, китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.

— Мы разве евреи? — удивляется Оська. — Как будто или взаправду? Скажи честное слово, что мы евреи.

— Честное слово, что мы — евреи. Оська поражен открытием. Он долго ворочается, и уже сквозь сон я слышу, как он шепотом, чтобы не разбудить меня, спрашивает:

— Леля!

— Ну?

— И мама — еврей?

— Да. Спи. (…)

Ночью возвращаются из гостей папа и мама. (…) В это время просыпается Ося. (…)

— Мама, — спрашивает Ося, уже садясь на постели, — мама, а наша кошка — тоже еврей?

Иногда благодаря таким, не подчеркивающим свое еврейство, но принадлежащим к «тайному обществу евреев» авторам, русская проза обогащалась прямыми заимствованиями из еврейской литературы. Наиболее яркий пример такого заимствования — сюжетная линия отца Федора и его супруги Катерины Александровны из повести «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова, явно копирующая линию Менахем-Мендл —Шейне-Шейндл из повести Шолом-Алейхема. Нет оснований сомневаться, что Илья Ильф (Иехиел-Лейб Файнзильберг) был знаком с произведениями классика литературы на идише в оригинале.

Говоря об Ильфе, отметим, что механизмом «освобождения от самих себя» русским литераторам-евреям служило, в том числе, использование русских псевдонимов: Вениамин Каверин (Зильбер; 1902 — 1989), Лев Озеров (Гольберг), Александр Галич (Гинзбург; 1918 — 1977), Давид Самойлов (Кауфман), Леонид Зорин (Зальцман; 1924 — 2020), Анатолий Рыбаков (Аронов; 1911 — 1998), Наум Гребнев (Рамбах), Наум Коржавин (Мандель; 1925 — 2018) и т.д. Однако сам по себе псевдоним не был маркером полного отрешения от еврейской тематики. Можно вспомнить такие произведения, как поэма Александра Галича «Кадиш», роман Анатолия Рыбакова «Тяжелый песок», стихотворения Наума Коржавина «Дети в Освенциме» и «Мир еврейских местечек». Все они посвящены Холокосту. И это не случайность. Геноцид еврейского народа стал мощнейшим стимулом к пробуждению национального самосознания, казалось бы, полностью «освободившихся от самих себя» русскоязычных советских писателей-евреев.

Холокост наглядно продемонстрировал особость еврейской судьбы, невозможность ассимилироваться в безликом «советском народе». Недаром, власти упорно замалчивали Катастрофу, а надписи на памятниках жертвам Шоа, установленных, как правило, на деньги самих евреев, сообщали о неких лишенных этнической принадлежности «советских гражданах». В контексте обсуждаемой темы представляется уместным напомнить о резкой критике, которой подверглось написанное Ильей Сельвинским в 1942 году стихотворение «Я это видел» и о настоящей травле Василия Гроссмана (1905 — 1964) в отместку за романы «За правое дело» и «Жизнь и судьба».

В случае Бориса Слуцкого можно говорить о том, что Холокост и последующая антисемитская кампания в СССР заставили его сойти с проторенного пути русского поэта еврейского происхождения. Еврейская тема занимает огромное место в его творчестве. И поэт, и его лирический герой видят себя евреем и только евреем. Возможно, именно Слуцкий наиболее остро выразил невозможность продолжать оставаться, по его выражению,   «еврейским русским», и неизбежность возвращения к истокам:

Созреваю или старею —
Прозреваю в себе еврея.
Я-то думал, что я пробился.
Я-то думал, что я прорвался.
Не пробился я, а разбился,
Не прорвался я, а сорвался.
Я, шагнувший одной ногою
То ли в подданство,
То ли в гражданство,
Возвращаюсь в безродье родное,
Возвращаюсь из точки в пространство.

От этого ощущения был лишь один шаг к реинкарнации русско-еврейской литературы.

Израиль и русско-еврейское литературное возрождение

В конце 1950-х — первой половине 60-х годов ХХ века писатели старшего поколения опубликовали ряд произведений автобиографического характера, в которых отчетливо прослеживалась еврейская тема: трилогия «Дорога уходит в даль…» — «В рассветный час» — «Весна» Александры Бруштейн (1956 — 1961); «В начале жизни. Страницы воспоминаний» Самуила Маршака (1960), «О, юность моя!» Ильи Сельвинского (1966). Однако начало новой русско-еврейской литературы было положено не ими.

Парадоксальным образом основоположником возрожденной русско-еврейской литературы может по праву считаться автор, писавший не по-русски, а по-литовски. Речь идет об Ицхокасе Мерасе (1934 — 2014), чья произведения стали, благодаря переводам, важным фактом литературы на русском языке. В первую очередь следует отметить его романы «Вечный шах» (по-литовски — 1963, русский перевод — 1965) и «На чем держится мир» (по-литовски — 1965, русский перевод — 1966), где предельно остро ставится проблема самоопределения еврея именно как еврея. Сам Мерас ответил для себя на этот вопрос не только своим творчеством, но и репатриацией в Израиль в 1972 году. В Израиле он продолжил писать на литовском языке, благодаря переводам оставаясь в центре формирующейся новой русско-еврейской литературы. В 1977 — 1981 гг. Ицхокас Мерас даже возглавлял Союз русскоязычных писателей Израиля.

Именно в Государстве Израиль новая русско-еврейская литература обрела организационные формы. Начало русскоязычной израильской периодике было положено еще в 1950-е годы репатриантами из Китая, основавшими в 1954-м ежегодник «Бюллетень Игуд йоцей Син». В 1959 — 1963 гг. ежемесячно издавался пропагандистско-информационный журнал «Вестник Израиля», а в 1963 — 1967 гг. — с периодичностью раз в два месяца выходил литературно-публицистический журнал «Шалом». В 1968-м по инициативе партии МАПАЙ в Израиле появилась первая русскоязычная газета (первоначально — еженедельник) «Наша страна», просуществовавшая до 2002 года.

С началом алии из СССР началось активное развитие русскоязычной прессы и издательского дела. Так, в 1971 — 1974 гг. в Тель-Авиве выходил независимый еженедельник «Трибуна», а в 1972-м Координационный комитет активистов алии из Советского Союза начал выпускать литературно-публицистический журнал «Сион» (вышли 22 номера). Годом позже писатель Владимир Фромер (1940 — 2018), репатриировавшийся в Израиль в 1965 году через Польшу, основал совместно с Владимиром Левиным первый литературный русскоязычный израильский журнал «Ами» (вышли 3 номера). В 1978 года вместо «Сиона» появился существующий до сих пор журнал «22». В 1973 — 1974 гг. в Тель-Авиве издавался литературный журнал «Рассвет».

Израильские русскоязычные издания нелегально попадали в СССР, способствуя, наряду с русскоязычным еврейским самиздатом (первый самиздатовский еврейский журнал «Итон» вышел в 1970-м в Риге) формированию национально ориентированной еврейской читательской и писательской среды. В самиздате публиковались многочисленные переводы с иврита, английского, идиша и других языков, а также оригинальные произведения Игоря Губермана (родился в 1936 году, с 1988 года в Израиле), Феликса Канделя (родился в 1932 году, с 1977 года в Израиле), Михаила Генделева (1950 — 2009, с 1977 года в Израиле), Бориса Камянова (Барух Авни; родился в 1945 году, с 1976 года в Израиле), Светланы Шенбрунн (родилась в 1939 году, с 1975 года в Израиле), Нины Воронель (родилась в 1932 году, с 1975 года в Израиле) и др. В самиздате появлялись и малоизвестные в Советском Союзе произведения на еврейскую тематику «легальных» русскоязычных авторов: Владислава Ходасевича, Михаила Светлова, Эдуарда Багрицкого, Бориса Слуцкого, Наума Коржавина, Александра Галича, Иосифа Бродского (1940 — 1996) и др.

Характерно, что евреи сыграли непропорционально большую роль и в «общем» русскоязычном литературном самиздате. Примером может служить знаменитый альманах «Метрополь», выпущенный в 1978 году в Москве.  В нем приняли участие 22 автора, половина которых были евреями: Василий Аксенов (1932-2009, еврей по матери; с 1980 года жил в США), Юз Алешковский (родился в 1929 году, с 1979 года в США), Аркадий Арканов (1933 — 2015), Владимир Высоцкий (еврей по отцу; 1938 — 1980), Фридрих Горенштейн (1932 — 2002; с 1980 года — в Австрии и Германии), Юрий Карабчиевский (1938 — 1992), Семен Липкин (1911 — 2003), Инна Лиснянская (1928 — 2014; с 2004 года в Израиле), Евгений Рейн (родился в 1935 году), Марк Розовский (еврей по отцу; родился в 1937 году) и Генрих Сапгир. Из трех художников, оформивших альманах, евреями были все: Давид Боровский (1934 — 2006), Борис Мессерер (еврей по отцу; родился в 1933 году) и Анатолий Брусиловский(родился в 1932 году).

Что касается подцензурной литературы, то наиболее ярким представителем ее русско-еврейского сегмента в позднем СССР был прозаик Григорий Канович (родился в 1929 году), чьи романы «Птицы над кладбищем» (1974), «Слезы и молитвы дураков» (1983), «И нет рабам рая» (1985), «Козленок за два гроша» (1987) пользовались огромной популярностью. Их сюжеты разворачиваются в Литве конца XIX — начала ХХ века, но поднимают актуальные для советских евреев 1970-х — 1980-х годов вопросы, прежде всего — проблемы еврейской идентичности, возвращения к корням, несмотря на далеко зашедшую ассимиляцию. Свободное владение идишем позволило Григорию Кановичу (как и Ицхоку Мерасу) не утратить живой связи с еврейской литературой и культурой предшествующих поколений, чего нельзя сказать о большинстве русско-еврейских писателей новой формации. Именно Канович стал выразителем чаяний последнего поколения советских евреев в своей широко известной статье 1991 года «Еврейская ромашка», призвав к репатриации на историческую родину. Материал этот вышел в первом в СССР русскоязычном еврейском литературно-публицистическом журнале «ВЕК» («Вестник Еврейской Культуры»), который издавался в Риге с 1989 года. В 1993 году Григорий Канович репатриировался сам.

Массовая алия превратила Государство Израиль в главный центр русскоязычного еврейства. В том числе —и важнейший центр русскоязычного литературного творчества евреев. Здесь один за другим появляются литературные и литературно-публицистические журналы, альманахи и литературные приложения к газетам на русском языке: «Зеркало» (с 1991 года) — редактор Ирина Врубель-Голубкина; «Двоеточие» (с 1995 года) —редактор Гали-Дана Зингер; «Солнечное сплетение» (1997 — 2003) — редактор Михаил Вайскопф; «Иерусалимский журнал» (с 1999 года) — редактор Игорь Бяльский; «Артикль» (с 2002 года) — редактор Яков Шехтер; «Nota bene» (2004 — 2006) — редактор Эдуард Кузнецов и др.

Из еврейских периодических изданий такого рода, появившихся на постсоветском пространстве, особого внимания заслуживает петербургский журнал «Народ книги в мире книг» (выходит с 1996-го шесть раз в год, редактор Александр Френкель), ставший уникальным книжным обозрением русскоязычной еврейской литературы. Упомянем также киевский альманах «Егупец» (издается с 1995 года, часть материалов печатается на украинском языке) и ежегодник «Биробиджан» (выходит с 2004 года, часть материалов публикуется на идише).

Страны бывшего СССР играют весьма заметную роль и в еврейском книгоиздательстве на русском языке, прежде всего, благодаря московскому издательству «Книжники».

А что дальше? (Вместо заключения)

Анализируя тенденции и перспективы развития русскоязычного литературного творчества евреев, целесообразно обратить внимание на ряд факторов.

Русско-израильская литература зачастую не менее «израильская» по тематике, чем современная литература на иврите. Среди произведений, иллюстрирующих этот тезис, отметим: стихотворение «Синай» (1978) и «Идут советские танки…» (2011) Михаила Гробмана, повести Владимира Лазариса «Резервисты» (1980) и «Бункер» (1981), роман Ицхокаса Мераса «Сара» (по-литовски — 1982, русский перевод — 1984), «Баллада моста через реку Литани» Михаила Генделева, стихотворения «Танк» (2002) Валерия Слуцкого и «Пока автобусы взрывались…» (2003) Игоря Бяльского, а также повести Дины Рубиной последних трех десятилетий. В большинстве из этих работ страна исхода если и присутствует, то лишь опосредованно.

Очевиден также феномен русско-еврейской литературы за пределами Израиля. В этом контексте можно рассматривать творчество проживавшего в Германии прозаика Фридриха Горенштейна, активно сотрудничавшего с тель-авивским журналом «Зеркало», Эфраима Севелы, который жил с 1971 по 1977 год в Израиле, затем до 1990 года — в США, после чего вернулся в Россию; одесситки Дины Калиновской, Псоя Короленко (живет в Нью-Йорке) и ряда других авторов.

В странах бывшего СССР и новой русско-еврейской эмиграции на Западе работают множество весьма успешных русскоязычных авторов еврейского (в том числе смешанного) происхождения, остающихся в русле собственно русской литературы: Людмила Улицкая (родилась в 1943 году, проживает в Москве), Лев Рубинштейн (родился в 1947 году, живет в Москве), Борис Акунин (родился в 1956 году, живет в Лондоне), поэт Владимир Друк (родился в 1957 году, живет в Нью-Йорке) и др.

Не продиктованное идеологическим выбором географическое перемещение авторов из диаспоры на историческую родину не превращает их автоматически в израильских писателей. Немало осевших в Израиле русскоязычных литераторов остаются (как тематически, так и идеологически) русскими писателями еврейского происхождения, живущими вне России.

В эпоху постмодернизма границы между русско-израильской литературой, русско-еврейской литературой диаспоры и творчеством евреев в рамках собственно русской литературы зачастую весьма условны. Открытые границы свели к минимуму проблемы перемещения людей, книг и идей. А Интернет упрощает участие евреев диаспоры (как в качестве авторов, так и в качестве читателей) в русско-израильском литературном процессе и, соответственно, участие израильтян в литературной жизни за пределами еврейского государства.

Среди пишущих по-русски литераторов-евреев нет уроженцев Израиля (или стран новой эмиграции). В то же время можно назвать целый ряд родившихся в диаспоре творчески двуязычных авторов, пишущих как по-русски, так и на иврите: Эфраим Баух (1934 — 2020,  в Израиле с 1977 года), Гали-Дана Зингер (родилась в 1962 году, в Израиле — с 1988 года), Хава-Броха Корзакова (родилась в 1969 году, в Израиле — с 1991 года) и др. Так или иначе, русско-израильская литература (как и русскоязычное литературное творчество евреев в странах Запада) — это «литература одного поколения», актуальная, покуда продолжается алия/эмиграция из бывшего СССР, подпитывающая русскоязычные еврейские общины за пределами постсоветского пространства.

[1] Чернин В., «Границы еврейского национального коллектива: восточноевропейский и евроазиатский контекст», Евреи Европы и Азии: состояние, наследие и перспективы. Ежегодник института евро-азиатских еврейских исследований. Т. 1 (2018 — 2019/5779)/ Чернин В. и Ханин В., ред. — Герцлия: ИЕАЕИ и Институт иудаики Еврейского университета в Иерусалиме, 2019. — с. 29-39

[2] Vladimir (Ze’ev) Khanin, “Between Eurasia and Europe: Jewish Community and Identities in Contemporary Russia and Ukraine”, in Julius H. Schoeps and Olaf Glukner, Eds. A Road to Nowhere? Jewish Experiences in the Unifying Europe (Laden: Brill, 2011), p. 63-89

[3] Подробнее о дискуссии вокруг ЗОВ и понятии еврейства в Израиле и диаспоре см. статью Х. Бен Яакова «Израиль и диаспора: дебаты об идентичности (К 70-летию Закона о возвращении)» в этом томе

[4] Его многочисленные работы о различных русско-еврейских авторах были недавно собраны в книгу: Маркиш Ш., Русско-еврейская литература от и до. — Оренбург: издательство им. Г. П. Донковцева, 2020; им же была составлена антология Родной голос. Страницы русско-еврейской литературы конца XIX — начала ХХ в. — Киев: «Дух i лiтера», 2001

[5] См. Электронная Еврейская Энциклопедия: https://eleven.co.il/jewish-literature/in-russian/13625/

[6] Черниховский С., «Русско-еврейская художественная литература», Еврейская Энциклопедия в 16 томах, т. 13, Санкт-Петербург, 1908 — 1913, колонка 641

[7]  Подробнее об этом см.: Чернин В., «Песнь Господня на языке чужбины: Шимон Шмуэль Фруг между русским и идишем», Научные труды по иудаике. Материалы XVII Международной ежегодной конференции по иудаике, т. I, Москва, 2010, с. 407-427

[8] Валерий Слуцкий, Новый век. — Кдумим, 2002, с. 23

[9] Подробнее об этом явлении см.: Чернин В., «К проблеме славянских глосс в художественной литературе на идише», Вестник Еврейского университета, Иерусалим — Москва, № 6 (24), 2001, с. 145-162

[10] См.: Мусій Береговський, «Чужомовні й різномовні пісні в євреïв Украïни, Білорусіï й Польщі», Етнографічний вісник, 1930, 9, с. 35-51; Примеры еврейского песенного фольклора на славянских языках приведены также в статье Змитрока Бядули «Жыды на Беларусi. Бытавыя штрыхі», см.: Бядуля З., Выбраныя творы, Мiнск, 2006, с. 399-409; Наиболее полно еврейские фольклорные макаронические тексты, представляющие собой смешение идиша и славянских языков, представлены в магистерской работе Хавы Шмулевич, Ширим макарониим ба-фолклор га-идиш: маафьяним, мекорот у-макбилот (Макаронические песни в фольклоре на идише: характеристики, источники и параллели, — на иврите), Ариэльский университет в Самарии, 2018

[11] Его перу принадлежит апологетический трактат «Вопль дщери иудейской» (1803), первая книга, написанная евреем на русском языке

[12] Цитируется по изданию: Менора. Еврейские мотивы в русской поэзии. — Москва — Иерусалим, Еврейский университет в Москве, 1993, с. 27

[13] Подробнее об Осипе Рабиновиче см.: Маркиш Ш., «Осип Рабинович», Вестник еврейского университета в Москве, 1994, N 1(5), с. 128-150 и № 2 (6), с. 106-172.; см. также: Чернин В., «Многого реб Хаим-Шулим не разобрал… Идиш как субстрат русского языка Осипа Рабиновича», Лехаим, 2006, N 12, c. 89-101

[14] Краткая Еврейская Энциклопедия, т. 7, кол. 17

[15] Жаботинский В., «О евреях в русской литературе», Рассвет, N 13, 29.3.1908, кол. 17

[16]  Подробнее о Леоне Мандельштаме см.: Бердников Л., «Ученый еврей», Лехаим, май 2008 — 5 (193)

[17] Гинзбург С., «Памяти Фруга», Новый путь, 1916, 44, с. 33.

[18] Дубнов Ш., Фун жаргон цу йидиш (От жаргона к идишу, — на языке идиш). —  Вильно, 1929, с.143-144

[19] Черниховский С., «Русско-еврейская художественная литература», Еврейская энциклопедия, т. 13, СПБ, с. 643

[20] И.Л. Клаузнер, там же, с.XI-XII

[21]  Представление о развитии русскоязычного поэтического творчества евреев от откровенно слабых стихотворений Леона Мандельштама до шедевров, созданных в начале ХХ века, дает «Краткая антология дореволюционной русскоязычной поэзии евреев», см.: альманах «Биробиджан», 14-15, 2020, с. 151-180

[22]  Владислав Ходасевич внес огромный вклад в популяризацию новой поэзии ивритоязычной поэзии, переведя на русский язык произведения Хаима-Нахмана Бялика, Шауля Черниховского, Яакова Фихмана, Ицхака Кацнельсона, Давида Шимоновича, Авраама Бен-Ицхака, Давида Фришмана и Залмана Шнеура. См.: Из еврейских поэтов, — Берлин, 1923

[23] Среди исследователей встречаются также мнения о принадлежности Осипа Мандельштама к собственно русско-еврейской литературе. См., например: Кацис Л., Осип Мандельштам: мускус иудейства. — Москва, «Мосты культуры», 2002

[24] Секции ВКП(б) и компартий Украины и Белоруссии, созданные после Октябрьской революции 1917 года для распространения коммунистической идеологии и борьбы с «буржуазной культурой» в среде еврейского населения СССР

[25]  Подробно о русско-еврейской периодике начала ХХ в. см.: Слуцкий И., Га-итонут га-егудит-русит ба-меа га-эсрим: 1900 — 1918  (Русско-еврейская пресса в ХХ веке: 1900 — 1918, — на языке иврит), Тель-Авив, Институт изучения диаспоры, 1978

[26] Маркиш Ш., О российском еврействе и его литературе. Бабель и другие. — Москва — Иерусалим: «Гешарим», 1997, с. 204