Фото: Chief rabbi of Ukraine
Резюме. Многоплановое влияние идущей уже 10 месяцев войны России с Украиной не только на еврейское население этих двух стран, но и на еврейские общины постсоветского пространства в целом, а также – сообщества выходцев из бывшего СССР, живущих сегодня в десятках стран па пяти континентах, и особенно, в местах их наибольшей концентрации – Израиле, Северной Америке и ЕС. Запущенные войной миграционные и культурные процессы явно будут иметь свое выражение и в идентичности, и в социокультурных рамках глобально русско-еврейского субэтноса в целом и его локальных составляющих в частности. Однако, русский язык, по крайней мере пока, все еще имеет шансы сохраниться в качестве lingua franca этой транснациональной диаспоры.
Русский и иные языки в Израиле
Вторжение российской армии на территорию Украины 24 февраля 2022 года оказало и продолжает оказывать значительное влияние не только на еврейское население и организованное еврейское движение постсоветского пространства (прежде всего, на две ее крупнейшие общины – российскую и украинскую). Но и на сообщества выходцев из бывшего СССР, живущих сегодня в десятках стран па пяти континентах, и особенно, в местах их наибольшей концентрации – Израиле, Северной Америке и ЕС. Как запущенные войной миграционные и культурные процессы повлияют на сформировавшуюся после распада СССР в декабре 1991 г. транснациональную постсоветскую еврейскую диаспору, включая модели идентичности и социокультурные рамки глобально русско-еврейского субэтноса в целом, и его локальных (региональных и национальных) составляющих, в частности?
Данный вопрос, на который пока нет однозначного ответа, имеет много аспектов. Одним из них является судьба русского языка, который до самого последнего времени был бесспорным lingua franca постсоветской еврейской диаспоры. Можем ли мы и сегодня говорить о том, что «новый русско-еврейский субэтнос» и «русскоязычное еврейство» останутся эквивалентными понятиями, то есть русский язык в зримой мере останется языковым маркером каждой из общин евреев бывшего СССР в постсоветских странах, в Израиле и странах Запада, или как минимум, всем понятным и принятым языком меж-общинной коммуникации? Либо уже в самом ближайшем времени русскоязычные евреи и члены их семей начнут массово и полностью отказываться от русского в пользу языков стран пребывания – украинский, молдавский/румынский, латышский, английский, иврит и т.д. А ареал русского языка ограничится единственным, пусть и одним из самых крупных, сегментом транснациональной диаспоры евреев бывшего СССР – Российской Федерацией (и возможно, Беларусью и Казахстаном)?
Пока сложно прогнозировать как будет развиваться события в очень уж отдаленной перспективе, но думается, что как минимум, в нынешнем поколении, ближе к истине будет, скорее, первая версия. Так, по наблюдению Марии Еленевской и Ларисы Фиалковой, русский язык как lingua franca весьма разнородной общины выходцев из 15 стран бывшего СССР в Израиле вполне благополучно пережил первый этап российско-украинского противостояния. Причем аналогии такой ситуации они отмечали в еврейских и нееврейских сообществах и в тех странах эмиграции, где в отличие от Израиля, русский не является почти единственным языком, поддержка которого в СМИ, профессиональной (пере-)подготовке, дополнительном образовании, и т. п., носит институционализированный характер.[1]
Естественно, легитимно ожидать, что несопоставимый как по масштабам вооруженного противостояния, так и по влиянию на население двух стран, их еврейские общины и мир в целом нынешний этап российско-украинского военного конфликта, последовавшего после прямого вторжения российской армии в Украину в феврале 2022, качественно изменит эту картину. Однако, по крайней мере пока, однозначно утверждать это также невозможно.
Показательным примером можно считать членов «военной алии» в Израиле. Как видно из итогов проведенного под руководством автора репрезентативного опроса репатриантов, прибывших в январе – мае 2022 г., русский язык, за вычетом единичных случаев, является основам средством коммуникации не только практически всех репатриантов из России (что понятно), но и подавляющего большинства выходцев из Беларуси, и почти 2/3 репатриантов из Украины (65%). Плюс об использовании в быту обоих языков – русского и украинского – заявили еще почти 17% репатриантов из Украины, это было немногим меньше той почти пятой части украинских евреев, которые в этом качестве упомянули украинский язык. Причем особой разницы в языковом вопросе между возрастными когортами также не было. Что особенно показательно в свете неприятия в воющей с Россией страной всего российского, включая зачастую русский язык и культуру.
Судя по тем же данным, русский язык чуть более активно используют в бытовом общении носители универсальной еврейской идентичности (те, кто считает себя «просто евреями», без привязки к конкретной общине или стране), национальные языки стран пребывания – заметно чаще выбирали лица, завившие о своей нееврейской этнической идентификации. А носители локального еврейского самосознания («российские евреи», «украинские евреи» и т. п.) закономерно, чаще заявляли о том, что они пользуются обоими языками – русским и иным в равной мере. Тем не менее, русский язык как язык общения однозначно доминирует пока во всех культурно-языковых группах.
На самом деле, если брать Украину как наиболее показательный в данном случае вариант, нечто подобное происходит и в украинском обществе в целом. По данным всеукраинского опроса, проведенного социологической группой Рейтинг в марте 2022 г., сегодня имеет место заметный рост доли респондентов, которые считали своим родным языком украинский — с 57% в 2012 до целых 76% на момент опроса. И соответственное сокращение более чем вдвое (с 42 до 20%) доли респондентов, назвавших своим родным языком русский. В то же время, число тех, кто постоянно в быту пользовался только украинским языком, выросло незначительно – с 44 до 48%, а сокращение числа «декларировано-русскоязычных», по тем же данным, в основном идет в силу их перетекания в категорию «двуязычных» (с 15 до 32%).[2] Сложно сомневаться, что вывод социологов – “языковая самоидентификация и язык бытового общения – это две разные [социальные] площадки”, вполне применим и к процессу интеграции новых репатриантов в Израиле. А весьма существенным, если не главным каналом этого процесса является сложившаяся в стране община выходцев из бывшего СССР, чьим языковым маркером, вне зависимости из страны исхода ее членов, является русский язык (как основной язык бытового общения или русско-ивритское двуязычие).
Опыт эмигрантских общин стран Запада
Близкая схема, как показывают исследования разных лет, имело место и в крупнейшей русско-еврейской общине Европы – Германии[3], страны, которая, не считая Израиля, приняла и самую большую группу недавних иммигрантов-евреев из бывшего СССР. В нашем распоряжении нет данных количественных исследований (если таковые уже вообще проводились), которые позволяли бы заключить, примут ли новые иммигранты, намеренные связать свою судьбу с Германией и Европой в долгосрочной перспективе, уже сложившиеся в этой общине правила игры (в зависимости от поколения – русский язык и/или русско-немецкое двуязычие), или будут продвигать какие-то иные культурно-языковые стандарты.
На этом этапе опрошенные нами наблюдатели, достаточно глубоко вовлеченные в процесс приема и адаптации новых еврейских иммигрантов в Германии, практически единодушно, хотя и с определенными оговорками готовы поддержать первую, близкую к израильской модели, версию развития событий. По их оценкам, первым, а во многих случаях – ультимативным языком общения как «новеньких» между собой, вне зависимости от страны исхода, так и с иммигрантами из бывшего СССР предыдущих поколений, является русский. И этот же язык пока доминирует на всех относительно массовых общинных мероприятиях. (Притом, что по тем же сведениям, определенная языковая «украинизация» части молодого поколения выходцев из Украины, там также присутствует).
Если это так, то тем более сомнительно ожидать изменения идентичной или близкой израильской модели культурно-языковой ситуации, сложившейся в последние десятилетия и в остальных общинах русско-еврейской диаспоры, которые приняли сравнительно скромное пополнение в лице представителей последней по времени волны евреев-иммигрантов и беженцев из бывшего СССР. Причем, как в крупных – таких как США, Канада, Австралия, так и сравнительно небольших общинах выходцев из бывшего СССР в странах Центральной (например, Австрия, Чехия) и Западной (Франция, Британия и Бенилюкс) Европы.
Сложнее предсказать, как будет выглядеть эта картина в долгосрочной перспективе. Например, захотят ли евреи-эмигранты из Украины прежних лет, составляющие порядка 40% еврейского населения и членов еврейских общин Германии, полностью отмежеваться от своего русскоязычного наследия, в случае, если разрешение крупнейшего за 75 лет военного, социального и политического кризиса в Восточной Европе, каковым является нынешний российско-украинский военный конфликт, затянется. Если такое случится – то их примеру могут последовать и вновь прибывшие иммигранты.
С другой стороны, имеет место и разница между молодыми евреями Германии из семей выходцев из бывшего СССР, декларирующих свою аккультурацию в германском обществе, и иммигрантами более старших возрастных категорий, не стремящихся прокинуть русскоязычную среду ни в организованных еврейских общинах, ни в обществе в целом. И этот фактор может повлиять на сохранение доминирующей роли русского языка в еврейском общинном ландшафте Германии в долгосрочном плане.
Эта дилемма становится еще менее простой, если на следующем этапе развития местных организованных еврейских институтов к руководству в них придет значительное число молодых людей из семей уроженцев бывшего СССР. Чьи культурные и языковые ориентациями будут не обязательно сходными с соответствующими ценностями предыдущих поколений русско-еврейских общинных элит и активистов, либо вообще радикально отличаться от них.
Но теоретически можно представить и обратное – сохранение, или даже укрепление статуса русского языка и русско-еврейской культуры в случае, например, драматического изменения геополитической ситуации в бывшем СССР и/или новой значительной волны миграции оттуда русскоязычных евреев в Европу.
Разумеется, ответы на эти вопросы будут получены в будущем. Пока же, думается, что вряд ли стоит в ближайшие десятилетия ожидать существенного подрыва статуса русского языка в этой диаспоре в его как коммуникативной, так и этно-символической функции. Причем именно модель «русского Израиля» (где в отличие, например, от Европы, русскоязычная культура носит выраженный еврейский акцент и, как замечают наблюдатели, не является «геополитической угрозой»[4]) очевидно, во многом будет задавать тон в транснациональной диаспоре евреев бывшего СССР в целом.
Особенно, если прогноз о сохранении русского языка в качестве основного инструмента коммуникации и этнического и культурного символа транснациональной диаспоры евреев бывшего СССР, окажется реальным.
[1] Maria Yelenevskaya and Larisa Fialkova, “Linguistic Landscape and What It Tells us about the Integration of the Russian Language into Israeli Economy”, Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Лингвистика/Russian Journal of Linguistics, 2017, 21 (3), p. 562
[2] Соцiологична група «Рейтинг» (“Rating” Sociological group). Шосте загальнонаціональне опитування: мовне питання в Україні (19 березня 2022). Press-release, Київ, 25 березня 2022 року. (Received by e-mail, 25 May 2022)
[3] Y. Michal Bodemann and Olena Bagno, “In the Ethnic Twilight: the Paths of Russian Jews in Germany,” in Bodemann, Y.M. (ed.) The New German Jewry and the European Context. New Perspectives in German Studies. Palgrave Macmillan, London, 2008, pp. 158 – 176; Eliezer Ben-Rafael, “Germany’s Russian-speaking Jews Between Original, Present and Affective Homelands,” in H. Fireberg and O. Glöckner (Eds.), Being Jewish in 21st-Century Germany (Berlin and Boston: De Gruyter, 2015), pp. 63 – 80; Eliezer Ben-Rafael, Olaf Glöckner and Yitzhak Sternberg, Jews and Jewish Education in Germany Today. Leiden: Brill, 2011
[4] Мнение Михаила Гуревича, члена экспертного совета Российского еврейского конгресса, видного израильско-российского медиаменеджера. (Персональное интервью, Тель-Авив июнь 2022
Глава академического совета (Academic Chairman) ИЕАЕИ, преподаватель политических наук и социологии современных еврейских общин Университетов Ариэль и Бар-Илан, Израиль