Организованная в 1924 году еврейским книгоиздателем Александром Коганом экспедиция в подмандатную британскую Палестину, целью которой было описание природы, повседневной жизни и памятников старины в Эрец Исраэль/Земли Израиля, стала для ее участников еще одним фактором осмысления своей национальной идентичности. Одним из них был крупный российский еврейский художник Леонид Пастернак (отец нобелевского лауреата по литературе Бориса Пастернака). Для него, как и для того поколения русифицированной, в культурном отношении, еврейской интеллигенции в целом, данная тема в начале прошлого века была крайне актуальной. Похоже, что тогдашние дилеммы и самооценки на заре формирования «русского» или «русскоязычного» субэтноса еврейского народа если и не целиком приемлемы, то, во всяком случае, понятны и немалой части нынешнего еврейского «креативного класса» больших городов бывшего СССР.

Исполнилось ровно столетие с тех пор, как в тогдашнюю подмандатную британскую Палестину отправилась экспедиция, организованная крупным еврейским книгоиздателем Александром Коганом. Задачей экспедиции было описание природы, повседневную жизнь и памятники старины в Эрец Исраэль (Земли Израиля), в сторону которой были устремлены думы многих евреев Европы.

Участником этого проекта был крупный российский еврейский художник Леонид Пастернак, отец нобелевского лауреата по литературе Бориса Пастернака. Его поездка в Святую Землю стала еще одним фактором осмысления своей национальной идентичности – темы, крайне актуальной для семьи Пастернак, как и в целом для тех поколений уже в значительной степени русифицированной, в культурном отношении, еврейской интеллигенции в начале прошлого века.

О содержании и направлении духовных поисков таких людей свидетельствуют, например, лишь частично пока опубликованные материалы архивов семьи Пастернак. Особый интерес представляет воспоминания художника о быте еврейской семьи в дореволюционной Одессе, где он вырос, а также о погроме 1871 г., оставившем глубокую рану в сознании будущего художника. Многочисленные источники дают представление о том, что понимал Леонид Пастернак под еврейской идентичностью: тревога за детей, страх погромов, горечь бедности и неравенства, готовность принять судьбу и даже смириться перед проявлениями антисемитизма, трудолюбие, безграничная любовь к детям и семье.

Некоторые эпизоды биографии Леонида Пастернака удивительно напоминают сюжет, описанный в фельетонах поэта, писателя и публициста, основателя ревизионистского сионизма, Владимира (Зеэва) Жаботинского – также уроженца Одессы. «Четыре статьи о «Чериковском инциденте»[1] Жаботинского посвящены сегодня мало известной широкой аудитории, но в 1908 г. очень шумной общественный дискуссии о влиянии евреев на русскую литературу в частности и культуру вообще. Фоном этой дискуссии стала читка в столичном литературном салоне не самой удачной пьесы-комедии «Ихес» («Белая кость», другое название – «Голубая кровь»), написанной драматургом и писателем Шаломом Ашем. Читка состоялась в присутствии группы еврейских и русских литераторов.  Русский писатель Евгений Чириков сделал несколько замечаний автору пьесы, чем вызвал резкую отповедь Аша, что русские писатели не способны понять его пьесу.

Тогда литературный диспут, вышедший далеко за пределы литературного салона, стал темой многочисленных публикаций и длительной общественной полемики о русском национализме в литературе, театре и общественной жизни в целом. Литературные критики писали о вторичности еврейской литературы, что пьеса, «навеянная, по-видимому, чеховским “Вишневым садом”, написана по совершенно абстрактной схеме».[2]

Многие либеральные и просвещенные русские интеллектуалы (писатели в фельетонах Жаботинского и художники в воспоминаниях Пастернака), считают возможным для еврейского автора-творца заниматься исключительно еврейской темой. Так, художник Нестеров настоятельно рекомендовал Пастернаку писать исключительно еврейский мир и не касаться российской тематики, а когда художник заменял коллегу Константина Коровина в портретном классе «Училища живописи, ваяния и зодчества», некоторые студенты демонстративно уходили с занятий из-за еврейства преподавателя.

Трудно избежать параллели с процессами, формирующими национальную, культурную и религиозную идентичность современных евреев, родившихся в СССР и проживающих на постсоветском пространстве. В семье Пастернак уже не было еврейского языка (идиша), почти отсутствовало исполнение ритуалов традиционного еврейского образа жизни и молитв, в семье отмечались как еврейские, так и православные праздники. А наиболее заметными фигурами, оказавшими влияние на личность молодого художника, были такие люди как композитор Александр Скрябин, супруга купца и филантропа Маргарита Морозова, художник Николай Ге, писатель Лев Толстой – иными словами, совсем нееврейские авторитеты.

Показательным также является и абсолютно естественное для Пастернака стремление провести общий знаменатель, объединяющий еврейских пророков и Христа, не делая при этом идеологического манифеста. Наряду с упомянутыми фактами, вдохновляющее впечатление на Леонида Пастернака производят сионисты, принявшие решение отправиться на землю предков. С группами таких переселенцев художник встречается по дороге в экспедицию. При этом Пастернак не видит себя частью сионистской практики, рассматривая происходящее глазами русского интеллектуала, основываясь на значительной доле христианской православной эстетики и психологии.

Так, при виде Генисаретского озера (Кинерет), домиков Тивериады (Тверия), Хермона со страниц воспоминаний Пастернака звучит возглас: «…да ведь это – Поленов». Такая реакция была неслучайной: Василий Дмитриевич Поленов (1844–1927), один из наиболее значимых художников пореформенной эпохи – в 1899 году побывал в Эрец Исраэль, чтобы собрать материал для грандиозной евангельской серии «Из жизни Христа», которую он завершил в 1909 г. Выставка этих картин имела большой успех и на момент экспозиции стала центральным событием в мире русской живописи.

В этом смысле Леонид Пастернак, конечно же, тоже русский художник и интеллектуал. Похожие размышления, основанные на православно-русской картине мира, звучат и со страниц романа «Доктор Живаго», автор которого – русский писатель Борис Пастернак. С известной долей уверенности можно говорить, что и современные русские писатели Ю. Малецкий, Л. Улицкая, Е. Чижова[3], а также поэт, писатель и публицист Д. Быков – духовные последователи такого подхода.

В наше время, российский социо-культуролог Алексей Левинсон, суммируя данные проведенного им качественного исследования представителей высоко-статусной группы евреев столичных и крупных городов (научные работники, руководители и активисты НКО, политические аналитики и политики, медиа-персоны, писатели, поэты, и прочие представители «креативного класса»), приводит достаточно популярное в этих кругах суждение.

В нынешних условиях принадлежать или не принадлежать к еврейству, по мнению части его респондентов, — дело личного выбора: «Евреи обречены думать о своем еврействе и либо выбирать, либо отвергать его. Более всего это касается людей, у которых есть и “другая кровь”». А базой для позитивного решения такой дилеммы, по тем же мнениям, среди прочего является понимание «общности судьбы», «общность психотипа, культурных привычек, семейная память», и «причастность к культурной традиции российского еврейства (Мандельштам, Пастернак, Бродский и др.)».[4]

Иными словами, речь идет не только о сходстве этнического и культурного самоощущения нынешней еврейской интеллигенции, глубоко интегрированной в русскую, или российскую, «элитную культуру», с близким, по сути, феноменом столетней давности. Но и о готовности и сегодня видеть в наработках вполне конкретных предшественников подходящую базовую формулу для своих национальных и духовных исканий. Это же, по многим признакам, касается и религиозного аспекта данного явления.

Религиозные ощущения детей Леонида Пастернака в начале прошлого века выглядели так: Борис Пастернак был уверен, что крещен с детства, Александр Пастернак в анкете в 1924 году написал о себе, что он протестант по религии и русский по национальности, а дочери Жозефина и Лидия свидетельствуют, что с детства ощущали себя христианками. Иллюстративной в этом смысле является метафора, приведённая Евгением Борисовичем Пастернаком: его дед, Леонид Осипович, говорил, что в выборе между Отцом и Сыном он склонялся в пользу Отца (то есть, «Б-га Ветхого Завета/ТАНАХа »), а последующие поколения практически полностью потеряли связь с еврейской идентичностью.

Похоже, что для различных сегментов нынешнего еврейского «креативного класса» больших городов бывшего СССР подобные дилеммы и самооценки если и не во всем и не целиком приемлемы, то, во всяком случае, понятны. Иудаизм и другие религии в годы коммунистического режима был своего рода элементом культурного фона, который, как это было и в кругах, подобных семье Пастернак сто лет назад,  носил характер не столько публичной, сколько семейной традиции, и не предполагал обязательного исполнения конкретных заповедей и ритуалов, или даже допускал соблюдение обрядов и праздников разных религий, не видя в этом особого противоречия.[5] Более того, если в условиях утверждения секулярного этнического самосознания еврейская и русская (или любая другая – украинская, грузинская и т.д.) идентичность воспринимались как взаимоисключающие, то об оппозиции «иудаизм-христианство» (или другие религии) столь же однозначно этого сказать нельзя.

Хотя остаточные элементы традиции формировали негативное отношение к «выкрестам», общественное мнение (как еврейское, так и нееврейское), в принципе, не выталкивало их из еврейской среды. Разница между поколениями еврейских интеллигентов в Восточной Европе рубежа XIX–XX и рубежа XX-XXI вв. была в том, что для первых христианство было окном выхода из черты географической и социальной оседлости. А столетием спустя для ряда критически настроенных к коммунистической идеологии и находящихся в поиске «духовности и корней» евреев-интеллектуалов из полностью секуляризированных и интегрированных в русскую или иную этническую культуру еврейских семей, христианство, напротив, как «первый доступный выбор» могло стать одним из каналов возвращения к еврейским корням. (Для их отдельных представителей, особенно еврейской молодежи крупных культурных центров, как указывают некоторые исследователи этого феномена, христианские тексты парадоксальным образом становились источником их первого знакомства с еврейской традицией).[6]

При типе модернизации, характерном для интегрированного в местную культуру российского и восточноевропейского еврейства на рубеже ХХ и ХХI (как и их предшественников в конце XIX и начале ХХ) вв., уровень идентификации с иудаизмом или иной религией являлся индикатором динамики религиозного компонента «символической этничности». В ходе масштабного опроса еврейского населения России, Украины, Беларуси, Молдовы и Казахстана, проведенного в 2019–2020 гг. по инициативе Евро-Азиатского еврейского конгресса и под руководством одного из авторов этой статьи[7], респондентам был задан вопрос, какую религию (вне зависимости от уровня религиозности) они считают «своей». А полученные данные были сравнены с итогами проведенного под руководством Зеэва Ханина и Велвла Чернина в 2003-2004 гг. исследования этнической и религиозной идентичности евреев двух столичных (Киев и Москва) и трех периферийных городов России и Украины.[8] В 2004-05 гг. около 60% опрошенных назвали в качестве таковой иудаизм, пятнадцать лет спустя такой ответ дали 43% респондентов. Христианство в качестве «своей» религии назвали, соответственно, 4,3% и 16%; а «обе религии в равной мере» – 21,2% и 14% опрошенных.

В том, что речь идет о различиях культурно-ценностных мотивов, а не просто размежевании между “русскими христианами” и “евреями-иудеями” убеждает отсутствие заметной корреляция между этническим происхождением и уровнем религиозности респондентов. Однако, когда речь шла не столько о вере или религиозности, сколько о диктуемой происхождением, воспитанием, средой общения и личным и семейным опытом идентификации с той или иной системой религиозно-культурных ценностей, фактор этнического происхождения просматривался вполне четко.[9]

Совершенно очевидно, что корни этого явления следует искать не только в опыте советского и постсоветского еврейства, но и в социальных процессах, которые имели место на заре формирования «русского» или «русскоязычного» субэтноса еврейского народа сто и более лет назад.

[1] Дезертиры и хозяева. II. Асемитизм. III. Медведь из берлоги. IV. Русская ласка. Подробнее см.: Кельнер В.Е. Два инцидента: из русско-еврейских отношений в начале ХХ в. Вестник Еврейского университета в Москве. 1995. № 3. С. 190–198; Михайлова М. Еврейская тема в творчестве Е. Н. Чирикова и «Чириковский инцидент». Параллели. М. 2003. Т. 2–3. С. 163–188

[2] Нигер С. Еврейские альманахи // Еврейский мир. 1910. Кн. 1. С. 151

[3] Малецкий Ю. Привет из Калифорнии // Проза новой России в 4-х томах. М.: Вагриус. Т.2. 2004. С.366-396; Улицкая Л. Даниэль Штайн, переводчик. М.: ЭКСМО, 2006; Чижова Е. Преступница // Звезда. 2005Б № 1–2.

[4] Левинсон А. «Будущее еврейства в современной России: итоги опроса»// Евреи Европы и Азии: состояние, наследие и перспективы. Научно-публицистический ежегодник ЕАЕК. Т. 3 (2020-2021/5781) /З. Ханин и В. Чернин, ред. Иерусалим и Герцлия: Институт иудаики Еврейского Университета в Иерусалиме и Институт Евро-Азиатских Еврейских Исследований, 2021, сс. 205 – 245 (цитируемые данные на с. 235 – 236)

[5] Гительман Ц., Червяков В., Шапиро В. «Иудаизм в национальном самосознании российских евреев», Вестник еврейского университета в Москве. 1994. № 3(7). – Сс. 121-144; Зеэв (Владимир) Ханин. «Ашкеназские евреи бывшего СССР: религиозная идентичность и религиозно-культурная традиция”, Вестник общественного мнения, 1–2(130), Январь – июнь 2020, сс. 182 – 190

[6] См. например: Judith Deutsch Kornblatt, Doubly Chosen: Jewish Identity, the Soviet Intelligentsia, and the Russian Orthodox Church (Madison: University of Wisconsin Press, 2004)

[7] Структура, методология и итоги этого исследования детально представлены в книге: Vladimir (Ze’ev) Khanin, The Jews of Contemporary Post-Soviet States: Sociological Insights from Russia, Ukraine, Belarus, Moldova, and Kazakhstan. Berlin and Boston: De Gruyter, 2023

[8] Vladimir (Ze’ev) Khanin and Velvl Chernin, Identity, Assimilation and Revival: Ethnic Social Processes among the Jewish Population of the Former Soviet Union (Ramat-Gan: the Rappaport Center for Assimilation Studies and Strengthening of Jewish Vitality, 2007)

[9] Khanin, The Jews of Contemporary Post-Soviet States, p. 102