Стало почти привычным, что, если речь идет о событиях, связанных с проявлениями антисемитизма и иных форм выраженной, в том числе, насильственной ксенофобии, в последние два десятилетия чаще всего в этом контексте упоминается Западная Европа, США и особенно мусульманский мир. Эти же страны регионы продолжали поставлять заголовки такого рода и в 2017-2018 гг. В свою очередь, бывший Советский Союз – некогда едва ли не главный «ньюсмейкер» сюжетов, связанных с юдофобией и дискриминацией евреев, после распада СССР и мировой коммунистической системы, в этом смысле ушел на периферию мировой повестки дня.
Мифы о «пятой колонне» и проблема двойной лояльности: евреи постсоветской Евро-Азии и государство Израиль
Концепция «двойной лояльности» в еврейском случае подразумевает, что еврей стоит на стороне Израиля вне зависимости от страны своего проживания, а принцип Талмуда, известный как «Закон государства обязателен для исполнения евреями» (Дина де-мальхута дина) часто рассматривается как требование к еврею придерживаться лояльности тому государству, где он живет. Попытка многих советских евреев, на разных этапах послевоенной истории этой страны, совмещать патриотизм в отношении страны проживания и преданность Израилю, воспринимался властями СССР как вызов и повод для репрессивных кампаний. Нынешняя ситуация в постсоветских странах в целом иная, и ближе к подходу современных демократических государств, признающих феномен «поли-лояльности» и двойного гражданства, закрепленного межправительственными соглашениями и программами о развитии культурных, научных, деловых и других связей.
Идея двойной лояльности (то есть, на практике, нелояльности или не полной лояльности режимам и обществам стран пребывания) – один из наиболее распространенных антисемитских стереотипов нового времени – возникла не сегодня. В наши дни эта идея подразумевает, что еврей стоит на стороне Израиля, вне зависимости от страны своего настоящего проживания. Периодическое обострение полемики по данной теме обычно сопровождает рост антисемитских настроений в странах, где проживают заметные по численности еврейские общины, по роли, которую они играют в местной экономике, культуре и системе власти, либо по месту, которое евреи занимают в исторической памяти и современном общественном дискурсе стран диаспоры. В последнее время громкие инциденты такого рода зафиксированы в том числе в местах, где они казались полностью изжитыми, например, в США, где проживает крупнейшая еврейская община диаспоры, а также в объединенной Европе.
Собственно, исследование, проведенное Антидиффамационной лигой в 19 таких странах мира: в двух, расположенных в Америке (США и Аргентина), 13 странах «христианской» Европы (Бельгии, СК, Германии, Голландии, Греции, Дании, Италии, Франции, Венгрии, Латвии, Польше, Украине, России) и двух исламских странах (Турции и Иране) показало, что ложное обвинение в двойной лояльности и является наиболее распространенным международным антисемитским стереотипом: его разделяли 44% опрошенных в исследуемых странах. (Следующими по частоте исследователи назвали утверждения, что «евреи имеют слишком большое влияние в бизнесе» и «чересчур много говорят о Холокосте» ‑ каждое из утверждений разделяли по 38% опрошенных). Экстраполируя данные исследования на все население этих стран, авторы отчета АДЛ пришли к выводу, что число носителей антисемитских стереотипов в них может составлять 220 млн., а во всем мире ‑ до 1.7 миллиарда человек.[1]
«Эта огромная цифра создает благодатную почву для многих других антисемитских трендов», ‑ полагает известный исследователь современных антисемитских тенденций в странах западного мира Манфред Герштенфельд. «Если интересы Израиля противоречат интересам страны, в которой живет еврей, антисемит может обвинить гражданина-еврея в том, что он поддерживает интересы Израиля, говоря, по сути, «вы, на самом деле, не один из нас». Самая крайняя форма обвинения в двойной лояльности сводится к обвинению в измене».[2]
Заметим, что отношения с властью и сообществами стран пребывания еврейских общин, как часть проблемы еврейского бытия в галуте (диаспоре), является одним из наиболее дебатируемых сюжетов, хотя и, разумеется, в совершенно ином контексте, и в еврейских философских, политических, литературных и собственно религиозных текстах. На протяжении многих веков евреи проживали среди других народов и оказывались в рамках различных правовых систем, потому принцип Талмуда, известный как «Закон государства ‑ обязательный закон» (Дина де-мальхута дина) продолжал оставаться предметом многочисленных дискуссий, начиная от талмудического мудреца Шмуэля и до наших дней.[3]
Рассматриваемый принцип, как правило, не означал, что евреи при любых обстоятельствах должны на основании его быть лояльными государству своего проживания, как бы оно ни относилось к евреям. Согласно мнению многих комментаторов, этот принцип действителен в рамках четких ограничений: законы в таком государстве должны издаваться для всех (евреев и неевреев), касаться реальных государственных интересов, применяться только относительно имущества евреев. Полномочия царя также могут быть принципиально оспорены, если рассматривать их (как делал мой покойный учитель раввин Шломо Залман Аурбах, благословенна его память) только в случае соблюдения процедуры назначения царя, описанной в Торе,[4] т. е., при участии Большого Синедриона. Данные нормы при этом не касаются назначения инородных царей, и потому, в рамках этой концепции, евреи не обязаны подчиняться воле и законам инородных царей. В других аспектах, согласно нормам еврейского традиционного права, нееврейская государственная власть в отношении евреев обязана признавать автономию еврейского права.
Вне рамок еврейских общин этой же теме посвящена обширная публицистическая, религиозно-философская, правовая и академическая литература, также нередко содержащая выраженный антисемитский акцент: об этом говорили и продолжают говорить публично. Очевидно, что выводы, которые выносили из этих обсуждений окружающие евреев народы и их лидеры, редко оставались предметом исключительно абстрактных обсуждений и неоднократно переносились в плоскость практических шагов и действий, имевших для еврейских общин самые разные последствия.
Советское наследие
В этом смысле не были исключением евреи Советского Союза и постсоветских стран. Едва ли не наиболее ярким и трагическим примером данного феномена является судьба Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), созданного в конце 1941 – начале 1942 гг. по инициативе аппарата ЦК ВКП (б) в качестве органа пропаганды; задачей ЕАК было формировать благоприятное для СССР общественное мнение в странах антигитлеровской коалиции и организовывать в еврейских общинах западных стран кампании по сбору средств на нужды Красной армии. Успехи этого комитета в выполнении поставленной цели и его акцентированный лоялизм властям СССР, как известно, не стал препятствием для уничтожения большинства членов ЕАК в рамках проведенных НКВД по указанию Сталина одной из первых послевоенных антисемитских кампаний.
По мнению исследователей, «триггером» к началу этих кампаний стала волна энтузиазма, охватившая еврейство СССР в связи с созданием государства Израиль, а непосредственным поводом – массовые демонстрации солидарности, в которые вылились визиты в московскую синагогу первого посла Израиля Голды Меерсон (Меир),[5] что, в общем, упало на уже вполне подготовленную почву развивающейся и сопровождаемой репрессиями антиеврейской политики режима, которая, согласно выводам А.Д. Эпшейна, «началась задолго до визита Г. Меир в синагогу».[6]
Подозрения и обвинения советских евреев в «двойной лояльности» (или прямой нелояльности Советской стране) в свете «бытующих среди части из них сионистских настроений» были фоном бытового и государственного антисемитизма (запрет на профессии, ограничения на выезд за границу, дискриминация при поступлении в ВУЗы) почти до самого конца советской эпохи. Подобные клише продолжали оставаться мотивом официальной пропаганды до начала Перестройки, несмотря на наиболее вменяемыми советскими вождями понимание непродуктивности такой политики. (Иллюстрацией ситуации стала уже почти гротескная деятельность Антисионистского комитета советской общественности во главе с дважды героем СССР генерал-полковником Д. Драгунским).
Современное положение в России
На первый взгляд, нынешняя ситуация в России радикально отличается от картины тех лет. Тогдашний президент Российского Еврейского Конгресса Е. Я. Сатановский еще в 2004 году обратил внимание на нынешнюю российскую действительность, при которой евреи, находящиеся в высших эшелонах власти, проявляют свою «про-израильскую составляющую». По его оценкам, «двойная лояльность» воспринимается спокойно в нынешней российской действительности, а структура современной еврейской общины в России приближена к американской». Отсюда, делает вывод Сатановский, следует и отношение к вопросу «двойной лояльности», которое в постсоветской России также похоже на ситуацию в США.
По мнению отдельных еврейских лидеров, подобные изменения позволяют расширить легитимное пространство деятельности местных еврейских общин в поддержку государства Израиль. Так, президент Федерации еврейских общин России (ФЕОР) Александр Борода, комментируя формы этой деятельности в еврейских общинах России и Украины, отмечает: «Конечно, демонстрация (в поддержку Иерусалима) в Киеве – это замечательно, но, думается, вам в первую очередь нужны не митинги, а изменение политики России и Украины по отношению к Израилю. Это более существенно, и мы работаем именно в этом направлении. Не секрет, что отношение российского руководства к еврейскому государству неоднозначно. С одной стороны, есть симпатия к стране, в которой проживает больше миллиона людей, говорящих по-русски, которая борется с террором и т. д. С другой, Израиль, будучи союзником США, воспринимается как игрок с другой стороны, [так в тексте – авт.]. Поэтому мы всячески стремимся способствовать сближению России с Израилем, и на этом пути нам уже удалось сделать немало».[7]
В цитируемом интервью Президент ФЕОР, один из наиболее активных лидеров современной еврейской общины России, не скрывает своей симпатии к государству Израиль и уверен, что вполне приемлемо влиять на политику России с целью всемерно способствовать сближению с Израилем. Более того, лидер организации подчеркивает необходимость влиять на государственных руководителей и призывает придерживаться тактики активного влияния на реалии.
Иного взгляда придерживается другой авторитетный член еврейской общины России, глава компании «Евросеть» Александр Малис, который так определил дилемму выбора людей с двойным гражданством, возникающую в случае противоречия интересов двух стран:
«Я не могу представить себе такой ситуации», – заявил Малис в одном из интервью. – «Нужно хорошо понимать, как еврей имеет право вести себя в Израиле, как имеет право вести себя в любой другой стране. У нас должно быть специальное отношение к стране, которое прописано в Талмуде, то есть «полная и безоговорочная лояльность!» Если я в Израиле выскажу публично своё политическое мнение, то в России я его не выскажу. Потому, что его у меня нет! В России у меня не должно быть вообще политического мнения. Не то, что я не должен его озвучивать, я не должен его иметь… Потому, что в России еврей обязан быть лояльным к той власти, которая есть. Не нравится – сел в самолёт, улетел. Слава Творцу, это возможно. Еврей не имеет права никаким образом влиять на внутреннюю политику какой-либо страны, кроме Израиля».[8]
Видные представители еврейской общественности, рассуждая об отношении еврейства к политическим актуальным дискуссиям, касаются рассматриваемой темы «двойной лояльности». Так, Юрий Каннер, президент Российского еврейского конгресса (РЕК) отмечает: «Мне часто задают вопрос об участии евреев в политике России. Наши есть везде, со всех сторон баррикады. Например, в «Единой России» члены попечительского совета РЕК Иосиф Кобзон и Владимир Ресин. Среди оппозиции тоже много еврейских фамилий. И так было всегда.
Когда раввины высказывают мнение, что, мол, не надо евреям раскачивать лодку и надо быть благодарными властям, то спрашивается – к кому они обращаются? Да, власть их услышит. Но если они обращаются к людям оппозиции, то ведь те ‑ не еврейские общественные деятели. Эти люди глубоко интегрированы в российскую политическую систему и считают себя русскими. Русские проблемы их интересуют больше, чем еврейские. Когда Виктор Шендерович выступает, то он, конечно, деятель русской культуры. Не знаю, ходит ли глава фонда «Город без наркотиков» Евгений Ройзман в синагогу. А Витя Шендерович, очень остроумный человек, раньше ходил на мероприятия Российского еврейского конгресса, а сейчас перестал – говорит, «не хочу вас компрометировать».
Они ‑ русские общественные деятели. Их совсем не интересует, как следующая власть будет относиться к синагогам и к еврейским общинам. Для них это дело десятое. Так же было и в прошлом. Те, кто делали революцию, например, Троцкий или Каганович, ‑ что, они думали о еврейском народе?! Или ещё пример. Госсекретарь США еврей Генри Киссинджер однажды сказал: «Даже если в СССР евреев погонят в газовые камеры, это не будет американской проблемой», ‑ правда, он потом извинился за эти слова. Я встречался недавно с двумя евреями, сенаторами США, и видел: они американские политики и «еврейский вопрос» интересует их только в связи с их избирателями. Хочу подчеркнуть, что Российский еврейский конгресс вообще дистанцируется от политики. Например, мы открыли памятник солдатам Красной Армии в Нетании».[9]
Президент Российского еврейского конгресса подчеркивает, что в современном мире нет двойной лояльности, и вся активность евреев осуществляется ими в качестве общественных и политических деятелей страны своего проживания, исходя из соображений «нееврейского» характера.
Показательные данные были получены в ходе организованного Евро-Азиатским Еврейским Конгрессом, под руководством Председателя Международного академического консультативного совета Института Евро-Азиатских еврейских исследований проф. Зеэва Ханина, масштабного опроса еврейского населения четырех стран бывшего СССР (Россия, Украина, Белоруссия и Молдова). Из материалов, собранных и обработанных на момент написания этих строк, вырисовывается следующая картина: 61% опрошенных в Москве и Санкт-Петербурге, где проживает приблизительно половина евреев России, заявили о чувствах солидарности с государством Израиль. Идентичный результат (60%) был получен в Одессе – крупном украинском городе с яркой еврейской историей и развитой действующей инфраструктурой еврейской общины, что делает, по нашему мнению, ситуацию в нем показательной для городов Украины, где проживает значительное большинство евреев это страны.
Показательно также, что почти половина (46%) евреев ‑ жителей столичных российских городов и 53 % одесских респондентов, заявили, что евреи, по их мнению, сегодня могут, или даже должны, «быть патриотами своей страны и Израиля». Более того, почти пятая часть респондентов в Москве и Санкт-Петербурге и 10% опрошенных одесситов даже готовы были согласиться, что «интересы Израиля для еврея в любом случае должны быть выше», при этом лишь 6.6% опрошенных в Москве и Санкт-Петербурге и 28% опрошенных в Одессе респондентов, считали Израиль страной «своей в наиболее полной мере», в то время как 83.4% и 66% соответственно в качестве таковой упомянули страну, в которой они жили на момент опроса.
Похоже, что у евреев бывшего СССР сегодня почти полностью отсутствует дилемма «двойной лояльности», что позволяет согласиться с выводом предыдущей работы Зеэва Ханина.[10] Согласно его заключению, с отменой государственного антисемитизма (который в советские времена включал и официальный «анти-сионизм») и установлением нормальных дипломатических отношений СССР и его странами-наследниками с Государством Израиль, прежняя дилемма советского еврейства – солидарность с еврейским государством (что означало нелояльность официальной государственной политике) или декларируемый антисионизм, или не-сионизм, ‑ потеряла свою актуальность. Нам представляется, что столь же нерелевантной сегодня стала актуальная еще 15-20 лет назад тема выбора между местным национальным патриотизмом и про-израильскими настроениями: сегодня между этими элементами идентичности постсоветских евреев практически нет противоречий. Постсоветские евреи ‑ патриоты стран своего постоянного проживания и одновременно проявляют солидарность с еврейским государством.
Выводы
На фоне ожесточенной борьбы советских властей с сионистским движением и деятельности против практически всех проявлений национальной политической и культурной активности, советские евреи массово проявляли лояльность еврейскому государству. Это происходило как в период действовавших дипломатических отношений, так и когда эти отношения были прерваны. Поддержка государства Израиль для послевоенного еврейства, проживающего на территории бывшего Советского Союза, стала важной общей составляющей еврейской идентичности. Это реальность осознается и в целом, позитивно принимается властями большинства посткоммунистических стран.
Впрочем, слишком обольщаться пока тоже не стоит. Судя по данным мониторинга общественных настроений российского общества Центра социологических исследований имени Левады, вера в отсутствие у евреев «русского патриотизма» и стремление во всем искать личную выгоду вместо служения интересам своей страны довольно глубоко укоренена в сознании части россиян. По данным этого центра, доля носителей подобных убеждений выросла с чуть более 40% в 1997 до почти 50% в 2015 году, в основном, за счет опрошенных, ранее не имевших мнения по этому вопросу, причем чем менее образованы и чем старше были респонденты, тем чаще они верили в подобное.
Исследование мнений российских евреев об уровне антисемитизма в стране, проведенное в 2018 году Центром Левады, показало, что за 12 месяцев до момента опроса 40% приходилось с разной степенью частоты выслушивать, что «интересы евреев в России очень отличаются от интересов остального населения», и пятой части, что «евреи не в состоянии интегрироваться в российское общество». Обозреватели не исключают, что подобные мнения должны вызывать особое беспокойство на фоне отсутствия заметных успехов в попытках конструирования российской гражданской нации и определенных подвижек в идеологических настроениях немалого числа россиян. Так, в последние годы в России этнический (русский) национализм практически исчез из политической повестки и партийной борьбы, а позитивное отношение к лозунгам типа «Россия для (этнических) русских» в 2017 году демонстрировало минимальные значения за все время измерений. Однако опрос в июле 2018 года уже показал рост поддержки этой идеи, причем в основном благодаря тем, кто полагал, что эту идею «давно пора осуществить» (двукратный рост с 10% в 2017 году до 19% в 2018 году), и сокращению числа респондентов, для которых эта тема не представляет интереса. [11]
Частью того же процесса является сравнительно новый для постсоветского пространства, хотя и уходящий корнями в официальную антисемитскую пропаганду политического руководства СССР, феномен отказа еврейскому государству в праве на существование и самозащиту и оправдание актов террора, направленных против евреев и израильтян. По мнению Зеэва Ханина, речь здесь идет не столько о близких прежней советской схеме попытках прикрыть «неприятием сионизма без всякой связи с еврейством» имманентные юдофобские настроения (хотя и о них тоже), сколько об обратном процессе активизации с помощью антиизраильских лозунгов и «дремлющих» и в целом пока мало легитимных в российском публичном пространстве антисемитских стереотипов.[12]
Таким образом, рассматриваемый вопрос позволяет получить представление о понимании сути демократии, границ и норм свобод, принятых в современных демократических государствах. В современных демократических государствах вполне может иметь место лояльность гражданина двум государствам одновременно, что закрепляется и гарантируется возможностью двух гражданств, межправительственными соглашениями и договоренностями, действующими программами о развитии культурных, научных, деловых и других связей. Активная дискуссия, проходящая вокруг этих сюжетов сегодня, по-прежнему далека от сугубо теоретических построений и потому требует внимания не только историков и исследователей общинной жизни, но и действующих общинных лидеров.
[1] ADL Global 100 – Index of Antisemitism (updated 2015), http://global100.adl.org/public/ADL-Global-100-Executive-Summary2015.pdf
[2] Manfred Gerstenfeld, «Jewish Dual Loyalty: The Classic Anti-Semitic Stereotype», BESA Center Perspectives Paper No. 1,018, November 28, 2018
[3]Этот принцип приводится в Вавилонском Талмуде от имени мудреца Шмуэля в нескольких местах в разных контекстах: трактат «Гитин» (Развод) 10б, трактат «Недарим» (Обеты) 28а, трактат «Баба Кама» (Первые врата) 113а-б, трактат «Баба Батра» (Последние врата) 54б-55а.
[4] См. Дварим — Второзаконие 17: 14 -20 «Когда ты придешь в землю, которую Господь, Бог твой, дает тебе, и овладеешь ею, и поселишься в ней, и скажешь: поставлю я над собой царя, подобно всем народам…, то поставь над собой царя, которого изберет Господь…»
[5] Yaacov Ro’i, The Struggle for Soviet Jewish Emigration, 1948–1967, p. 33 и И.Б. Шехтман, «Советская Россия, сионизм и Израиль» // «Книга о русском еврействе, 1917–1967» (Нью-Йорк: Союз русских евреев, 1968), стр. 343
[6] Московская хоральная синагога. 100 лет. Научные чтения», под ред. А.Е. Локшина (Москва: «Дом еврейской книги», 2006), стр. 202–203
[7] «Александр Борода: Eвреем в России быть престижно…». Русский базар, №6 (929) http://russian-bazaar.com/ru/content/141394.htm
[8] Александр Малис: «Еврей не имеет права никаким образом влиять на внутреннюю политику какой-либо страны, кроме Израиля» 19.02.2016 Интервью на сайте Фонда «Стмеги»
[9] См. интервью Ш. Бримана (2012 г.) http://9tv.co.il/news/2012/02/02/119538.html
[10] Vladimir (Ze’ev) Khanin, «Between Eurasia and Europe: Jewish Community and Identities in Contemporary Russia and Ukraine,» in Julius H. Schoeps and Olaf Glukner (eds.) A Road to Nowhere?: Jewish Experiences in the Unifying Europe (Laden: Brill, 2011), pp. 63-89
[11] См.: Пипия К.Д. «К пониманию одного ксенофобского лозунга “Россия для русских”», Вестник общественного мнения. №3–4 (июль-декабрь, 2017), сс. 159 – 171
[12] Владимир (Зеэв) Ханин, Антисемитизм и филосемитизм в России и Украине: от эволюции к революции. Тель-Авив: Институт Евро-Азиатских еврейских исследований и Центр изучения еврейской диаспоры им. Гольдшейна-Горера при Тель-Авивском университете. Серия научно-аналитических докладов, Выпуск № 1 (март 2019). – с. 33
Израиль и советское еврейство: к 70-летию завершения миссии Голды Меир в Москву
В марте 2019 года отмечается 70-летие завершения краткой, но весьма насыщенной миссии Голды Меир в качестве первого посла Государства Израиль в СССР. Наиболее известными стали ее многократно описанные визиты в московскую синагогу, сопровождавшиеся массовыми проявлениями поддержки Израиля со стороны советских евреев. Потому неслучайно, что с этими событиями, помимо документально подтвержденных фактов, связано немало кочующих по публицистической и академической литературе представлений, о достоверности которых по-прежнему идут дискуссии.
Предисловие редактора
Среди нерядовых событий марта 2019 года можно отметить две круглые даты, связанные с именем видного общественного и государственного деятеля Израиля Голды Меир. Первая – завершение оказавшейся краткой, но весьма насыщенной миссии Голды Меир (тогда Меерсон) в качестве первого посла Государства Израиль в СССР и, по возвращении, ее назначение министром труда и соцобеспечения Израиля. Вторая ‑ 60-летие состоявшегося ровно 10 лет спустя после этого события избрания Голды Меир премьер-министром Израиля, что стало первым и, если не считать нескольких месяцев функционирования в 2008 году в качестве исполняющей обязанности Премьера «переходного» кабинета Циппи Ливни, последним на сегодняшний день прецедентом назначения женщины на этот пост.
Из событий московской миссии Голды Меир наиболее известными стали ее многократно описанные визиты в московскую синагогу, сопровождавшиеся массовыми проявлениями поддержки Израиля со стороны советских евреев. Потому неслучайно, что с этими событиями, помимо документально подтвержденных фактов, связано немало кочующих по публицистической и академической литературе представлений, о достоверности которых по-прежнему идут дискуссии.
Ниже следует эссе Якова Ливне, описывающее публичный аспект деятельности Голды Меир в Москве и исторический комментарий д-ра Бориса Морозова. Оба автора являются кураторами, с израильской стороны, совместного российско-израильского академического проекта публикации прежде закрытых документов из архивов двух стран. Очевидно, что их введение в научный оборот позволит пролить свет на многие малоизвестные события истории.
Яков Ливне: Посол в истории – 70 лет со дня визита Голды Меир в хоральную синагогу Москвы[1]
Семьдесят лет назад, в сентябре 1948 года, в Москву прибыла первый посланник государства Израиль в Советском Союзе Голда Меир. Никто не мог предположить, насколько драматической окажется эта дипломатическая миссия.
Москва имела первостепенное значение для молодой израильской дипломатии. Наряду с Соединенными Штатами, СССР первым признал Израиль. Без поддержки и содействия Москвы в Организации Объединенных Наций принятие 29 ноября 1947 года исторической резолюции о разделе подмандатной Палестины было бы невозможно. СССР санкционировал продажу нам оружия из Чехословакии, без которого Израилю было бы гораздо труднее выстоять на первых этапах Войны за независимость.
Израильские дипломаты в Москве должны были в первую очередь сохранять и укреплять эти внешнеполитические связи, но у них была и другая цель: навести мосты к советским евреям, контакты с которыми оборвались в конце 1920-х годов. Около трех миллионов евреев погибли на территории Советского Союза во время Холокоста; из оставшихся двух с половиной миллионов многие хотели эмигрировать в Израиль. Израильские дипломаты надеялись, что удастся открыть для них эту возможность, но они не имели представления о том, насколько москвичи еврейского происхождения могут открыто декларировать свое еврейство.
На Рош ха-Шана (праздник Нового года по иудейскому календарю) израильские дипломаты отправились в хоральную синагогу Москвы. Они совершенно не были готовы к тому, что произойдет дальше. Когда они прибыли к зданию, там их уже ждали тысячи людей. Заместитель Голды Меир рассказывал, что «немедленно разразились бурные аплодисменты, крики на иврите «Шалом!» и «Ура!», которые не умолкали довольно долго».
Следующий визит израильтян в синагогу состоялся уже в Судный день (Йом Кипур). «Когда началась поминальная молитва («азкара») в честь бойцов Армии обороны Израиля, погибших в ходе Войны за независимость, ‑ докладывала Голда правительству в Иерусалиме, – массы молящихся со слезами на глазах, в полном молчании, в атмосфере священного трепета, наблюдали, как салютует израильский военный атташе. Я не могу описать словами то, что происходило в тот момент в этой огромной толпе. Это было просто непостижимо», — признавалась она.
Голда не сообщила в отчете правительству о собственных чувствах в тот момент. Мой дедушка, который был в этот день среди молящихся, рассказывал мне, что Голда прошла мимо него. Он сказал ей «в будущем году в Иерусалиме», но посол Израиля не смогла ответить ему – ее глаза были полны слез. По пути из синагоги огромная толпа евреев сопровождала Голду по одной из главных улиц Москвы, недалеко от здания ЦК и Комитета госбезопасности на Лубянке.
Такое массовое собрание людей было беспрецедентным для сталинской Москвы, жители которой, разумеется, и думать не могли о каких-то спонтанных демонстрациях или шествиях. Реакция властей не заставила себя ждать: большинство еврейских учреждений в Советском Союзе были закрыты, начались репрессии, и власть ясно дала понять евреям, что Израиль навсегда останется для них далекой мечтой.
Однако сами евреи решили иначе. Визит Голды Меир в московскую синагогу приобрел со временем эпическое значение в самосознании евреев СССР. Сама синагога, как магнит, притягивала евреев всех возрастов и взглядов – религиозных и светских, тех, кто не знал, что такое «сионизм», и тех, кто уже стал сионистами.
Через семь лет после визита Голды брат моего деда Эли Гоберман был арестован за встречу с израильскими дипломатами. Дипломаты были высланы из СССР, а Эли на долгие годы отправился в Сибирь. После освобождения он репатриировался в Израиль. За ним и вместе с ним пошли сотни, затем тысячи и, наконец, сотни тысяч репатриантов. Визит Голды в московскую синагогу был позже увековечен на израильской банкноте с ее портретом.
Сегодня посольство Израиля в Москве ведет активную и очень важную деятельность. Наши отношения достигли невиданного ранее уровня, став по-настоящему близкими и особенными. Москва хранит память о Голде Меир, и наше посольство провело в сентябре 2018 года специальные мероприятия в ее честь.
В ходе своего визита в Москву 27 февраля 2019 года премьер-министр и министр иностранных дел Израиля Биньямин Нетаньяху продолжил традицию, заложенную Голдой Меир. Завершив важную для безопасности Израиля и Ближнего Востока, а также для развития двусторонних отношений встречу с президентом России Владимиром Путиным, глава израильского правительства встретился с лидерами еврейской общины Российской Федерации. «То, что у Израиля такие хорошие отношения с одной из самых сильных мировых держав, немаловажно», ‑ отметил премьер-министр Нетаньяху на этой встрече. «Но мы заботимся не только о себе, мы заботимся о евреях, где бы они ни находились».
Наши дипломаты по всему миру продолжают поддерживать тесные связи с еврейскими общинами. В дни радостей, и особенно в дни невзгод, израильские дипломаты напоминают всем, что мы, евреи, ‑ один народ.
Борис Морозов: Голда Мейерсон ‑ Первый Посол Израиля в Москве (исторический комментарий)
Эссе Якова Ливне посвящено визиту группы дипломатов из буквально накануне открытой израильской дипломатической миссии в СССР во главе с Голдой Меир (Меерсон) в Хоральную синагогу г. Москвы в праздник Рош Ха-Шана (начало нового, 5709 года по еврейскому календарю), который по гражданскому календарю в тот раз приходился на 4 октября 1948 года. Именно это событие осталось в историографии и народной памяти в качестве основного и едва ли не наиболее значимого сюжета пребывания Голды в СССР в качестве посла.
Остальные события ее сравнительно короткой, всего 30-недельной дипломатической каденции, в профессиональной и дипломатической литературе нередко остаются «за кадром», в том числе и потому, что один из нередко упоминаемых в части таких публикаций мифов утверждает, что успех ее деятельности ограничивается «волной энтузиазма и солидарности с Израилем» советских евреев, последствия которой, в условиях сталинского режима, для многих их них (в том числе и двоюродного деда Якова Ливне) были весьма проблематичными. В остальном ее миссия, согласно таким свидетельствам, оказалась «провальной», несмотря на то что именно советская сторона, по другому устоявшемуся мнению, «лоббировала» перед Иерусалимом назначение Голды Меерсон (Мейерсон, в тогдашней советской транскрипции) послом.
Но так ли это на самом деле?
Итак, 15 мая 1948 года Министр иностранных дел Временного правительства Израиля Моше Шарет (Черток) прислал В.М. Молотову телеграмму, в которой проинформировал его о том, что 14 мая 1948 Национальный Совет еврейского государства (на основании резолюции Генассамблеи ООН от 29 ноября 1947) провозгласил образование независимого еврейского государства в Палестине – Государства Израиль, выразил благодарность СССР за поддержку образования государства в ООН и высказал просьбу об официальном признании вновь созданного государства Советским Союзом.[2]
18 мая 1948 в ответной телеграмме Молотов проинформировал Шарета о том, что Правительство СССР приняло решение об официальном признании Государства Израиль и выразил уверенность в успешном развитии дружественных отношений между Советским Союзом и Израилем. 25 мая Шарет получил ответ Молотова, содержащий согласие правительства СССР на учреждение миссии Государства Израиль в Москве во главе с посланником или поверенным в делах, включая и исполнение консульских функций, и, в свою очередь, готово учредить в Тель-Авиве советскую миссию».[3]
Видимо, Шарет не сомневался в положительном ответе, поскольку уже 17 мая, накануне отъезда Голды Мейерсон в Нью-Йорк, впервые заговорил с ней о возможном назначении: «- У меня никого нет для Москвы, — говорил он, очень озабоченный. — Ну, слава Богу, этого ты мне предложить не можешь — сказала я. — Я-то русского языка почти не знаю. Собственно говоря, это не имеет значения, — ответил он. «Почему всегда я?» — пожалела я себя. Подумать только — Россия, откуда я уехала маленькой девочкой, которая не оставила у меня ни одного приятного воспоминания! В Америке я занималась реальным, конкретным и практическим делом, а что я знаю о дипломатии? Но я понимала, что Шарет заручился согласием Бен-Гуриона, а уж Бен-Гуриона не смягчишь никакими личными просьбами… И я, после короткого обмена телеграммами и телефонными звонками, ответила Шарету согласием, хоть и без особого энтузиазма.[4]
Сегодня можно только предполагать, что стало причиной этого назначения. После удачных акций по сбору средств на нужды еврейского государства в США кандидатура Меерсон еще в марте 1948 года обсуждалась при формировании Временного правительства. Но 6 марта Бен-Гурион, который очень высоко отметил ее деятельность в Америке, заключил, что на получение поста министра у нее нет шансов, хотя, впрочем, и пообещал при первой же возможности вернуть ее из Москвы и ввести в состав правительства.[5]
В своих мемуарах Г. Меир пишет о том, что советская сторона как бы намекнула на желательность ее кандидатуры, что и было учтено Израильским руководством. В действительности, видимо, все обстояло несколько иначе. Информация о назначении Г. Меерсон была получена в Москве в конце июня 1948. А 23 июня замминистра иностранных дел А.Я. Вышинский направил Министру ГБ В.С. Абакумову письмо с данными о Голде Меерсон, переданными Эпштейном, и попросил проверить, что органам известно о ней и не имеется ли каких-либо препятствий к допуску ее в СССР в качестве посланника Израиля.
Проведенная Абакумовым проверка позволила выявить лишь самые общие сведения о ее деятельности в качестве одного из руководителей партии «Мапай» и избрании ее членом исполнительного комитета Еврейского агентства для Палестины. Украинская ГБ позже, в ноябре, доложила, что по записям книг киевских синагог Меерсон Голда Мойшевна 1898 года рождения не значится.[6] Это подтверждает, что в Москве в это время вряд ли лоббировали кандидатуру Меерсон, о которой практически ничего не знали, а скорее пытались выяснить, приедет ли она, в связи с паузой, возникшей по причине ее госпитализации в Нью-Йорке из-за перелома ноги в результате автомобильной аварии.
Еще до возвращения Голды Меерсон из США в Израиль МИД начал формировать состав посольства. В официальном списке членов миссии (включая членов семей) упоминается только 21 человек.[7] Заместителем Голды стал советник Мордехай Намир,[8] ветеран правящей партии Мапай, впоследствии ставший послом. Никаким опытом работы в дипломатическом представительстве никто из членов миссии не обладал и никаких традиций организации жизни посольства в Израиле просто не существовало.
Перед миссией руководством МИД Израиля было поставлено несколько задач. Наиболее важными были установление дружественных рабочих отношений с МИД СССР, выяснение возможности получения остро необходимого Израилю оружия, получение поддержки Израиля со стороны «восточного блока» в ООН по вопросу репатриации евреев в Израиль и установление контактов между Израилем и еврейским населением СССР. Как можно заметить, «еврейская тема» в этом списка была важной, но далеко не единственной, и, скорее всего, не первоочередной, хотя уже 15 сентября 1948 года Мейерсон обсуждала с заведующим Отделом стран Ближнего и Среднего Востока МИД СССР И.Н. Бакулиным «насущную необходимость иммиграции евреев в Израиль, указав на возможность принять 1 миллион человек в течении 5 лет».
В Израиле прекрасно понимали, что вопрос о возможности репатриации евреев из СССР не может быть поставлен перед советским руководством, поэтому, чтобы не раздражать МИД СССР, зондаж должен был ограничиться темой о разрешении репатриации из стран Восточной Европы и решением отдельных вопросов, связанных с выездом в Израиль одиноких престарелых родственников подданных Израиля. Однако непохоже, что у самой Голды и ее коллег были какие-то далекоидущие иллюзии на этот счет.
В ситуации обострения холодной войны Советское правительство не до конца понимало, как, собственно, относиться к Израилю, как к дружественному государству или стране с враждебной СССР сионистской идеологией. В итоге Израиль получал поддержку на международном уровне, но одновременно СССР проводил традиционную антисионистскую политику. Потому и попытки Голды официально ставить вопрос о возможности воссоединения семей не имели успеха, а усилия установить связи с советскими евреями наталкивались на противодействие официальных органов. Точку в этом диалоге с властями поставил заместитель Министра иностранных дел СССР В.А. Зорин, который 7 февраля 1949 года во время встречи с Голдей Меерсон сделал ей устное заявление относительно «незаконной деятельности миссии, побуждающей советских граждан к выходу из советского гражданства» и относительно рассылки израильского информационного бюллетеня общественным организациям и частным лицам. МИД СССР настаивал на прекращении этой деятельности.
Однако и мнения на предмет того, что «борьба за право советских евреев на эмиграцию, которая раздражала Сталина и, якобы, стала причиной постепенной смены курса Москвы в отношении Израиля» и потому «была принесена израильтянами в жертву на алтарь усилий по установлению стратегического партнёрства с СССР», похоже, также далеки от реальности. На практике, усилия израильской миссии продвинуть темы, напрямую не связанные со статусом и правами еврейского населения СССР и его сателлитов, но в перспективе гарантирующие СССР «веское слово» в делах Израиля и ситуации вокруг него, не увенчались успехом именно из-за отсутствия готовности к ним советской стороны.
Это касалось и предложений о партнерстве на сессиях Генассамблеи ООН, и темы закупки советских (и трофейных германских) вооружений, и обучения израильских офицеров в военных учебных заведениях СССР, и возможности получить специальную военную литературу и присутствовать на военных маневрах Советской Армии. Как писал в последствии Мордехай Намир, ни на оно из этих израильских предложений никакой реакции не последовало.[9] Наоборот, поставки оружия из Чехословакии были приостановлены, и была закрыта школа, готовившая пилотов для Израиля в Праге. Особенно ситуация обострилась после получения Израилем займа от США в январе 1949, который рассматривался Москвой как некий «поворот к Западу», хотя, при здравом размышлении, этот шаг можно было воспринимать как вынужденный, при отсутствии соответствующей готовности со стороны Москвы.
Сотрудники миссии были потрясены изоляцией дипломатического корпуса от населения страны. Дипломаты рассматривались властями как потенциальные шпионы и какие-либо несанкционированные контакты с ними могли быть чреваты для советских граждан тяжелыми последствиями. Торговля между СССР и Израилем практически не велась, консульская деятельность по выдаче виз отсутствовала, и сотрудники миссии могли реально контактировать только с сотрудниками МИДа по делам или с дипломатами других стран.
Именно этот список нерешенных вопросов впоследствии ставился в вину лично Меерсон. Согласно этой версии, восходящей, вероятнее всего, к ее заместителю Намиру (который в послании Шарету писал, что она «возвратилась домой, так как потерпела неудачу в осуществлении своей миссии»[10]) и поддержанной историками и биографами, Голда Меир, по причине незнания русского языка, не могла выполнять свои функции в полном объеме, не была заинтересована в этой работе и рвалась назад в Израиль при первой возможности. Во многом это подтверждается воспоминаниями самой Голды, которая никогда не скрывала, что чувствовала себя в Москве не в своей тарелке. Ее раздражали требования протокола, а ее деятельная натура не находила себе должного применения в Москве. Однако анализ проведенных ею встреч с представителями советских ведомств разного уровня показывает, что их количество вполне сравнимо с встречами, проведенными послом СССР в Израиле Ершовым за аналогичный период. Сопоставима также и организационная деятельность по налаживанию работы миссии. Записи показывают, что Голда была очень настойчива и последовательна в своих попытках решения поставленных перед ней задач. Что касается того, что эти задачи, оказались невыполнимыми, то здесь сыграли роль не личные качества Голды как посла, а скорее определенное разочарование советского руководства в Израиле.
Тем не менее, она сумела организовать работу миссии в СССР в достаточно сложных условиях, а благодаря посещениям синагоги, вызвавшим массовые проявления солидарности советских евреев с Израилем, стала, как теперь говорят «знаковой фигурой», символом начала советско-израильских отношений.
[1] Переработанная и уточненная версия текста, опубликованного на иврите в газете «Исраэль ха-Йом» [Израиль сегодня], 6 сентября 2018 г.
[2] Советско-израильские отношения, т.1, кн.1, сс.304-305, М., Международные отношения, 2000.
[3] Там же, сс.305, 307-308.
[4] Голда Меир, Моя жизнь, «Гешарим», Иерусалим, 2017, с.249-250. В автобиографической книге Г.Меир дата не указана, но из ее политической биографии известно, что улетела она 18 мая. См.: Meron Medzini, Golda: Political Biography, «De Gruyter», Oldenburg, 2017, p.175.
[5] Golda: Political Biography, p.183.
[6] См. приложение к статье Г.Костырченко «Голда Меир ‑ первый посол Израиля в Москве», док.1,2,4 — https://lechaim.ru/ARHIV/123/arhiv.htm
[7] АВП, ф.57, опись 31, папка 70, д.14, лл.1-3.
[8] Намир (Немировский) Мордехай (1897-1975) – израильский политический деятель, в 1949-1950 годах – Посланник Израиля в СССР, с 1951 по 1969 – депутат Кнессета, в 1956-1959 – Министр труда, с 1960 по 1969 – мэр Тель-Авива.
[9] Namir, Interlude in Moscow (1948–1949), pp. 52–56.
[10] Советско-израильские отношения, т.1, кн.1, с.490.
Русско-еврейская иммиграция и будущее еврейских общин в объединенной Германии
Фото: Bild.de
Катастрофа европейского еврейства привела к почти полному исчезновению еврейской общины Германии. Чудо случилось в 1990-х годах, когда русскоязычные евреи стали тысячами прибывать в эту страну. Для местных евреев неожиданная иммиграция казалась удачным шансом, выпавшим еврейским сообществам и обществу в целом. Однако первое поколение русско-еврейских иммигрантов столкнулось с большим числом социальных проблем и трудностей интеграции на рынок труда. К этому следует добавить культурное отчуждение от немецкого общества и серьезные различия в культуре, ментальности и идентичности с местными еврейскими общинами. А также конфликты между старожилами и новоприбывшими относительно желаемых моделей организации еврейской жизни – в силу чего и через тридцать лет после начала иммиграции русские евреи все еще мало представлены в общенациональном еврейском руководстве. И все же, впервые после окончания Второй мировой войны у еврейских общин Германии появился шанс построить плюралистическую модель религиозных, культурных, образовательных и политических проектов. Второе поколение русских евреев Германии не сталкивается с проблемами интеграции, подобные проблемам родителей, и большинство из этого поколения вольется в немецкий средний класс и профессиональную элиту страны – или уже находятся там. Но при этом совершенно непонятно пока, до какой степени второе поколение русских евреев будет искать собственные корни, интересоваться еврейским наследием и участвовать в жизни еврейских общин.
Катастрофа европейского еврейства, которая стала одним из ужасающих итогов Второй мировой войны, привела к почти полному исчезновению еврейской общины Германии. Из полумиллиона евреев, которые жили на территории этой страны в 1933 году, к 1945 году осталось лишь 15,000, многие их, которых еще два года вместе с беженцами из других стран Европы находились в лагерях для перемещённых лиц. В конце 40-х и начале 50-х гг. ХХ века большинство этих евреев покинули Германию, на чем история евреев в этой стране могла бы считаться фактически завершенной. Лишь несколько тысяч евреев все же предпочли остаться с тем, чтобы, вопреки всем предположениям, принять участие в возрождении организованной еврейской жизни в Германии. Но шансы на то, что у еврейской общины в этой стране есть будущее, и в западной, и в восточной Германии даже самыми убежденными оптимистами долгое время оценивались как минимальные.
Еврейское возрождение с «русским» акцентом
Чудо случилось в 1990-х годах, когда русскоязычные евреи вместо Израиля и США, которые с конца 19 века были традиционной целью эмиграции восточноевропейского еврейства, стали тысячами прибывать в Германию. Местное общество, пусть и полностью погруженное в свои проблемы, нашло возможность заняться приемом «контингентных беженцев», которые были готовы предпочесть «антисемитский СССР» «толерантной» Германии. Причем первый шаг в этом направлении сделало как раз руководство ГДР. Христианскому демократу Лотару де Мезьеру, председателю Совета Министров доживающей последние дни ГДР, хватило решимости и мужества обеспечить право постоянного жительства для еврейских беженцев, прибывших из СССР в мае 1990 г.
После небольшого промедления еврейские общины Западной Германии также начали реализовывать обширную программу поддержки и интеграции, направленную на новоприбывших русских евреев и нееврейских членов их семей, которые стали прибывать в Германию примерно по 15 тыс. человек в год. Центральный совет евреев Германии и Центральная благотворительная организация евреев Германии (ZWST) предоставили новые возможности для огромной массы евреев, которые приехали из Советского Союза и государств, возникших на его месте. Даже очень маленькие еврейские общины, в части из которых насчитывалось менее пятидесяти членов, прикладывали все возможные усилия для того, чтобы принять и интегрировать новоприбывших. В некоторых городах, как, например, в Потсдаме, столице федеральной земли Бранденбург, «русским» пришлось практически заново создавать еврейскую общину.
В целом, появление русских евреев в Германии, было желанным, по крайней мере, либеральные силы, движения за права человека, а также СМИ и, разумеется, местное еврейское население приветствовали его, поскольку неожиданная иммиграция казалась удачным шансом, выпавшим немецким евреям и обществу в целом. Однако после первого этапа эйфории и радушного приема наступила суровая повседневность. На самом деле, первое поколение русско-еврейских иммигрантов столкнулось с большим числом социальных проблем и трудностей интеграции на рынок труда, чем ожидалось. Несмотря на то, что примерно у 70% русско-еврейских иммигрантов, как мужчин, так и женщин, было высшее образование, многие из них, поселившись в Германии, еще долгие годы не могли найти работу. Снижению профессионального статуса и высокому уровню безработицы сопутствовало культурное отчуждение от общества, даже несмотря на то, что многие иммигранты интересовались – и сейчас интересуются – немецким языком, искусством и культурой. К этому следует добавить очень скоро проявившиеся серьезные различия в культуре, ментальности и идентичности с местными еврейскими общинами, а также конфликты между старожилами и новоприбывшими относительно желаемых моделей организации еврейской жизни.
Ряд социологов, которые проводили исследования различных еврейских общин в девяностые годы и в начале XXI века выделили несколько противостоящих друг другу групп, фракций и взаимных стереотипов. Как отмечала социальный работник и социолог из Берлина Юдит Кесслер, те еврейские старожилы, которые мечтали, что укрепить и обогатить их общины приедет «множество Шолом-Алейхемов», были горько разочарованы. На самом деле, большинство новоприбывших русско-еврейских семей в первую очередь были озабочены решением собственных проблем – найти работу, приличное жилье, устроить детей в хорошие образовательные учреждения – и они не были пока готовы принимать участие в деятельности еврейских организаций. Молодежи и подросткам, которые обычно быстрее всех овладевали немецким языком, приходилось служить переводчиками для всей семьи. Пожилые иммигранты переживали, что внезапно оказались на обочине общественной жизни. Новоприбывшие сохраняли определенную отчужденность по отношению к немецкому окружению, и немецкое общество тоже еще не приняло их. По данным международного исследования, проведенного в 2004-2005 гг. среди русских евреев, проживавших в Израиле, Германии и США, лишь 11% опрошенных заявили, что они чувствуют себя «неотъемлемой частью немецкого общества», тогда как в Израиле и США соответствующий показатель составил около 70%.
Другими словами, если подавляющее большинство евреев из России, недавно поселившихся в Израиле и Соединенных Штатах, вскоре после эмиграции заявили, что полностью идентифицируют себя с новой родиной, то в Германии ситуация оказалась совершенно иной. Некоторые критики возлагали ответственность за это на германское государство, заявляя, что политические элиты недостаточно вкладывали в успешную интеграцию несомненно высокообразованной группы мигрантов – возможно, самой образованной в мире – и тем самым упустили возможность превратить «утечку еврейских мозгов» из России в «приток русско-еврейских мозгов» в Германию.
Другие обращали критику на самих иммигрантов из бывшего СССР, указывая им на недостаток готовности понизить ожидания на рынке труда и согласиться на новые профессиональные пути. Они утверждали, что весьма эффективная немецкая система социального обеспечения ввела иммигрантов в заблуждение относительно элитарности их профессиональной подготовки. Споры о причинах невероятно высокого уровня безработицы среди русских евреев в Германии – еще в 2005 г. составлявшей от 35 до 40% — продолжились, пока в том же году не появились новые правила иммиграции. Но еще в конце девяностых годов усилились внутренние конфликты и даже в нееврейских СМИ вновь появились определенные клише и стереотипы – на смену прежнему восхвалению новоприбывших евреев и прогнозам немедленного «еврейского ренессанса в Германии» явно пришли сообщения о «понаехавших» евреях с поддельными документами, которые совершенно не интересуются еврейской религией и традициями.
Долгое время евреи, приехавшие из России, малочисленные по сравнению с другими этническими меньшинствами, например, с турками или выходцами из бывшей Югославии, почти не имели возможности опровергнуть эти популярные стереотипы. Их легко могли назвать новыми «эйнштейнами» или новыми «мафиози», но очень редко – нормальными людьми, имеющими свои достоинства и недостатки и ищущими собственный путь к интеграции. Неудивительно, что выходившая с 2002 г. по всей стране ежемесячная «Еврейская газета», быстро превратилась в рупор и дискуссионную платформу для тех иммигрантов, которые считали себя обойденными вниманием общественности и еврейских общинных структур. Однако на немецкой политической арене русские евреи так и не приобрели существенного влияния, в отличие от Израиля, где «новоприбывшие» составляют ныне около 17% еврейского населения и уже доказали способность отстаивать собственные политические интересы посредством различных политических партий.
При этом до сих пор тяжело выявить политические настроения, преобладающие среди русских евреев Германии, по крайней мере, в отношении актуальных проблем. Естественным препятствием служит тот факт, что у многих из них до сих пор нет немецкого гражданства, и они не могут принимать участие в выборах (не имея ни активного, ни пассивного избирательного права). Причины, по которым до сих пор очень многие русско-еврейские иммигранты не имеют немецкого гражданства, многообразны. С одной стороны, в Германии до сих пор не разрешено двойное гражданство, а некоторые иммигранты не готовы отказываться от имеющегося у них гражданства. С другой стороны, чиновники могут, но не обязаны предоставить немецкое гражданство русско-еврейским иммигрантам. Так, например, кандидатам, не имеющим постоянной работы, скорее всего, будет отказано. Наконец, некоторые иммигранты из бывшего Советского Союза указывают, что они не в состоянии оплатить пошлину, необходимую для получения немецкого гражданства.
Национальная и общинная политика
С этой точки зрения представляется большим преимуществом тот факт, что русские евреи в Германии соприкасаются с другими меньшинствами, с которыми у них есть немало общего. Русские евреи в Германии установили контакты разной степени интенсивности с разными группами не-евреев из бывшего Советского Союза. Например, теми, кто ранее эмигрировал в ФРГ или Западный Берлин в качестве политических диссидентов или бывшими работниками советской военной администрации в Восточной Германии. А также представителями более чем двух миллионов этнических немцев, которые репатриировались из бывшего СССР на родину своих предков с 1990 года. Некоторые наблюдатели заявляли, что, по крайней мере, в таких крупных городах как Берлин, существуют зоны концентрированного «русского» присутствия – например, «Шарлоттенград» в знаменитом западноберлинском квартале Шарлоттенбурге, или даже рудиментарные «русские (этнические) колонии», которые характеризуются наличием русской культурной и социально-экономической инфраструктуры. Например, ресторанов, супермаркетов, гостиниц, предприятий сферы обслуживания, центров русской литературы и искусства, театров, клубов и даже брачных агентств. Так что в повседневной жизни нет ярко выраженной отдельной русско-еврейской среды, но существуют неформальные сети, в которых русские евреи играют активную роль и часто поддерживают тесные личные контакты.
Около половины иммигрантов из бывшего СССР, живущих в Германии, стали членами местных еврейских общин, что привело к существенному численному росту последних и подарило надежду на активное еврейское будущее. С другой стороны, вскоре стало ясно, что большинство иммигрантов совершенно не разбираются в еврейской религии и традиции и не хотят возвращаться к религиозным ритуалам, богослужению и молитвам. Немногочисленным раввинам и канторам, действовавшим в Германии в момент прибытия евреев из России, пришлось потратить немало времени, чтобы научить их базовым основам иудаизма. Шаг за шагом некоторые иммигранты приблизились к еврейской религии и традиции, тогда как другие продолжают рассматривать еврейскую религию исключительно с интеллектуальной и исторической точки зрения. Поскольку немалая часть русских евреев уже в момент иммиграции находились в преклонном возрасте, в еврейских общинах и центральных еврейских организациях стали уделять существенно больше внимания гериатрической, социальной и медицинской деятельности. Вскоре местные еврейские общины стали решать также вопросы социального, юридического и семейного консультирования. В некоторых крупных общинах, например в Берлине, возникли даже биржи труда.
На сегодняшний день более 90% официально зарегистрированных членов еврейских общин Германии происходят из семей иммигрантов из бывшего Советского Союза. Другими словами, новое еврейство Германии, по крайней мере, демографически, изменилось практически полностью. И, разумеется, приезжие из бывшего Советского Союза и постсоветских стран привезли с собой собственные идеи и желания в отношении обустройства современной еврейской общинной жизни. Как показали исследования, большинство русских евреев Германии поддерживают в лучшем случае слабые связи с еврейской религией – что, как представляется, в первую очередь, обусловлено репрессивной антирелигиозной политикой бывшего коммунистического государственного режима в Советском Союзе. Однако около 17% русских евреев уверенно причисляют себя к либеральному (реформистскому) иудаизму, а почти 9% — к ортодоксальному иудаизму.
Но религиозные противоречия – не единственная проблема, которая омрачает атмосферу местных еврейских общин, где сталкиваются амбиции «немцев» и «русских». Помимо культурного непонимания и коммуникационных барьеров нередко возникают конфликты, и даже открытые столкновения во время избирательных кампаний. Некоторые наблюдатели пытаются объяснить непримиримые конфликты между «новоприбывшими из России» и «немецкими старожилами» также попытками последних сохранить лидирующие позиции в еврейских общинах, даже если иммигранты уже давно составляют большинство их членов. В некоторых общинах, в том числе в Берлине, эти столкновения совершенно парализуют общинную деятельность.
Представляется логичным, что некоторые из русских евреев (как и часть старожилов) сторонятся местной еврейской общины, если борьба за власть становится слишком ожесточенной. Они ищут альтернатив, иногда вместе с полностью светскими евреями, которые все еще заинтересованы принимать участие в еврейской культурной и социальной жизни. «Русские культурные центры», организованные почти исключительно самими еврейскими иммигрантами, например, «Радуга» в Дюссельдорфе или «Кибуц» в Потсдаме – яркие примеры этого. На самом деле, иммигранты из бывшего Советского Союза привезли с собой культуру и искусство, и неудивительно, что они начали вести напряженную культурную жизнь, как в рамках синагогальных общин, так и за их пределами. Вскоре русскоязычные и не русскоязычные германские граждане нееврейского происхождения весьма заинтересовались, например, такими музыкантами, как Марк Айзикович, такими писателями, как Лена Горелик и Владимир Каминер, и такими художниками, как Павел Файнштейн.
Германские политики продолжают демонстрировать готовность поддерживать развитие еврейской общинной жизни в Германии, хотя на смену так называемому «Акту контингентных беженцев» 1991 г. пришли новые нормы, явно ограничивающие новую иммиграцию русских евреев в Германию. Новые правила были введены в 2005 г. в рамках так называемого “Einwanderungsgesetz” («Иммиграционного акта»), и они представляют собой целевую программу, в соответствии с которой евреи, живущие в странах бывшего СССР и желающие переехать в Германию, должны преодолеть целый ряд препятствий. Теперь предпочтение отдается тем из потенциальных еврейских иммигрантов, кто молод, обладает высокой квалификацией, добился успеха на работе, а в идеале еще и религиозен и желает присоединиться к местной еврейской общине. В силу чего с 2005 г. приток русских евреев в Германию резко снизился и в последующем десятилетии составлял около 2 тыс. человек в год.
В ряде недавно проведенных исследований делалась попытка разобраться, до какой степени русско-еврейские иммигранты в Германии ощущают себя русскими, евреями, а возможно, немцами. В целом, можно отметить, что многие иммигранты продолжают гордиться русским культурным наследием и принадлежностью к еврейскому народу, даже если они не исповедуют иудаизм активно. Тем не менее, как и в случае с русскими евреями, которые с начала девяностых годов селились в Израиле и Соединенных Штатах, молодежь второго поколения иммигрантов проявляет большой интерес к получению немецкого гражданства и к полной интеграции в немецкой культуре. В этом русские евреи резко отличаются от других этнических и религиозных меньшинств в Германии, например, турок и арабов. Несмотря на быструю и успешную интеграцию молодых русских евреев в немецкое общество и их способность присоединиться к немецкому среднему классу, нельзя не задать себе ключевой вопрос: «Какое значение будет иметь для этого поколения еврейская жизнь и особенно еврейская община?». Пока еще рано делать глобальные прогнозы.
Юноши и девушки русско-еврейского происхождения состоят в подразделениях национальной Еврейской студенческой ассоциации (“Bundesverband jüdischer Studenten in Deutschland”) и даже составляют немалую часть учащихся Раввинской школы в Берлине и Канторской школы в Потсдаме. Однако в то же время многие местные еврейские общины и синагоги жалуются, что молодежь не приходит на синагогальные службы, не принимает участия в управлении общиной и в волонтерских группах. Это может, по крайней мере, частично объясняться стрессом аккультурации и желанием как можно лучше проявить себя в университете. Однако вскоре наступит момент, когда можно будет понять, найдут ли еврейские учащиеся и выпускники, обосновавшись, свое место в еврейских общинах.
А с кем идентифицируют себя этим молодые люди – с русскими, с евреями, а может быть и с немцами? Во многих случаях, по-видимому, присутствует фрагментированная идентичность, обусловленная семьей, домом, личным опытом в немецких школах и университетах, а также более ранним опытом в еврейских детских садах, начальных школах, молодежных центрах и контактами с Израилем. Однако подобно молодежи из других этнических, культурных и религиозных секторов, евреи должны определять себя также и как «европейцы», «берлинцы», «гамбургцы», «космополиты», «демократы» или «патриоты» того места, где они живут.
Заключение
Итак, русские евреи, которые начиная с девяностых годов иммигрировали в объединенную Германию в неожиданно большом количестве почти никак не повлияли на политику и общество в Германии, но радикально изменила местную еврейскую общинную жизнь. Евреи Германии, которые раньше были ничтожным меньшинством, теперь составляют третью по величине еврейскую общину в Западной Европе, вслед за Францией и Соединенным Королевством. Впервые после окончания Второй мировой войны у еврейских общин Германии появился шанс построить плюралистическую структуру, которая простирается от либерального, реформистского и других течений иудаизма и до ортодоксальных и нео-ортодоксальных независимых образовательных учреждений. И от культурных проектов (академической иудаики, интеллектуальных клубов, театров и т.д.) движений за мир на Ближнем Востоке. Русские иммигранты и их потомки участвуют во всех крупных еврейских организациях и проектах, существующих в современной Германии. Вызывает некоторое удивление, что через двадцать пять лет после начала иммиграции русские евреи все еще мало представлены в общенациональном еврейском руководстве.
Однако творческая деятельность и активная работа в еврейских организациях, а также в местных еврейских общинах требуют времени, энергии и хороших отношений между людьми. Следует напомнить, что первое поколение русских евреев прибыло в Германию с большими надеждами – особенно в отношении профессиональной самореализации. Многие из высококвалифицированных новоприбывших были горько разочарованы профессиональным упадком и долгой безработицей. Второе поколение русских евреев Германии не сталкивается с проблемами интеграции, как их родители, и это отличает их от других групп мигрантов в Германии (например, турок и арабов).
Большинство молодых русских евреев вольется в немецкий средний класс и профессиональную элиту – или уже находятся там. Но при этом совершенно непонятно пока, до какой степени второе поколение русских евреев будет искать собственные корни, и интересоваться еврейским наследием, и до какой степени они будут участвовать в жизни еврейских общин. Былые острые конфликты между старожильческими «немецкими» евреями и «русскими» еврейскими иммигрантами девяностых годов сильно сгладились во втором поколении. Среди молодых русских евреев в возрасте от 20 до 40 лет все больше людей свободно пересекает культурные границы, и это приведет к формированию весьма фрагментированной или добавочной идентичности.
Антисемитизм в России и Украине: доклады и полемика
В конце прошлого, 2018го и начале этого 2019 года были опубликованы очередные доклады израильских, российских и украинских организаций, вовлеченных в процесс мониторинга появлений антисемитизма и ксенофобии на просторах бывшего СССР, и прежде всего – в России и Украине. Факты и выводы этих документов стали богатым информационным поводом и предметом оживленной дискуссии представителей политических кругов этих стран и различных фракций постсоветских еврейских элит. Основные разногласия связаны с темой классификации тех или иных событий в качестве антисемитских проявлений. Точкой соприкосновения сторонников разных подходов является стремление уделять особое внимание не только прямым физическими преступлениями или вандализма на почве ненависти к евреям, но и таким сюжетам как подстрекательство, попытки диффамации евреев и Израиля, отрицание Катастрофы, и антисемитизм, замаскированный под «антисионизм».
В конце прошлого, 2018-го и начале этого 2019 года вниманию общественности были представлены очередные доклады организаций, вовлеченных в процесс мониторинга появлений антисемитизма и ксенофобии на просторах бывшего СССР, и прежде всего – в России и Украине. Где тема отношения властей и общества к евреям стала заметным элементом психологической, дипломатической и информационной активности, сопровождающей уже более чем четырехлетний тяжелый конфликт между двумя странами. Не случайно, что факты и выводы документов, представленных в нынешней – как и прошлогодней серии докладов, стали богатым информационным поводом и предметом оживленной дискуссии представителей политических кругов этих стран и различных фракций постсоветских еврейских элит
Предмет полемики
В этом году, как и в прошлые годы, свои заключения и оценки в Израиле представили местное министерство по делам еврейской диаспоры и Центр европейских еврейских исследований М. Кантора при Тель-Авивском Университете. В России — Аналитический центр «Сова» (по заказу Российского еврейского конгресса). И в Украине – Группа мониторинга прав национальных меньшинств (ГМПНМ) при Конгрессе национальных меньшинств Украины, Украинский еврейский комитет, и уже в феврале с. г. – Объединенная еврейская община Украины – новый игрок на поле мониторинга антисемитской ксенофобии в этой стране. Опубликованные в этих документах данные, по понятным причинам, стали новостными поводами и предметом полемики, по сути, ставшей продолжением резонансных дискуссий годичной давности.
Тогда, в опубликованном Центром Кантора докладе о положении дел в 2017 году, было отмечено, что тот год «если говорить о мониторинге антисемитских актов на постсоветском пространстве, был весьма нелегким: было больше вербальных проявлений антисемитской ксенофобии в России, и больше насильственных – в Украине. В целом, те же типы инцидентов – вандализм, антисемитская пропаганда (обвинения евреев в проблемах станы и мира, и т.д.) и использование антисемитских сюжетов в политических целях имели место и в этом (то есть 2018 – авт.) году».[1] Аналогично, доклад Израильского министерства по делам диаспоры 2018 года, утверждал, что по их данным число антисемитских инцидентов в Украине в 2017 году по сравнению с предыдущим годом выросло вдвое.
Отметим, что руководители Российского еврейского конгресса (РЕК), по сути, подтвердили выводы обоих документов в отношении ситуации в России, отметив растущее число подстрекательских высказываний местных политиков и общественных лиц. Что согласно их выводам, «ведет к постепенной легализации антисемитизма в публичной сфере».[2] Со своей стороны, эксперты Ваада — Ассоциации еврейских организаций и общин Украины – напротив, полагали, что эти выводы, по крайней мере, в отношении Украины сильно преувеличены. В особенности, если речь идет об актах насилия и вандализма, носящих антисемитский характер.
Как можно заметить, пытаясь оценить уровень антисемитизма в тех или иных странах мира, обозреватели в первую очередь обращают внимание на акты физического насилия против евреев, акты вандализма против синагог, общинных центров, школ, еврейских кладбищ и мемориалов, а также граффити антисемитского и/или неонацистского содержания на таких объектах. Применительно к странам бывшего СССР, если верить данным мониторинговых структур, картина, в том, что касается физического насилия против евреев и антисемитского вандализма, на первый взгляд, действительно не столь драматична. По данным Евроазиатского еврейского конгресса (ЕАЕК) и иных организаций, число преступлений на этой почве в 2010-2017 годах варьировалось от 9 до 24 (по другим данным – 28) случаев в Украине, и от 6 до 17 случаев в год в России, демонстрируя тенденцию некоторого роста начиная с середины этого десятилетия.
Аналитический центр «Сова», проводящий мониторинг случаев антисемитизма по заказу Российского еврейского конгресса, в своих отчетах утверждал, что в 2017 и 2018 годах уровень антисемитского насилия был существенно ниже, чем в предыдущие годы. Причем в течение этих двух лет они не зафиксировали ни одного нападения на антисемитской почве, по сравнению с 5 такими инцидентами в 2016 году. Что касается Украины, то, с начала в 2004 году систематического мониторинга проявлений антисемитизма, проводимого экспертами ЕАЕК, пик преступлений на почве ненависти к евреям наблюдался в 2005 году, а 2005-2007 годах наблюдалась волна «уличного насилия», представлявшего реальную угрозу жизни и здоровью объектов этих атак.
Но уже в следующем году число таких инцидентов заметно сократилось, и сохранялось на стабильном уровне в последующие десять лет. (Исключая некоторый рост в 2012-2014 годах, за которыми последовало новое падение до минимальных цифр в 2015 – 2016 годах).[3] А в 2017 и 2018 годах, по данным Группы мониторинга прав национальных меньшинств, действующей под эгидой Конгресса национальных общин Украины, как и в России, “случаев насилия в отношении евреев в Украине не было зарегистрировано вообще”. Та же группа фиксировала примерно двукратное уменьшение (до 12 случаев) количества актов антисемитского вандализма в 2018 г. по сравнению с 2017 годом (тогда было зарегистрировано 24 случая, после 23 таких случаев в 2014, 22 – в 2015 и 19 в 2016 годах).[4] Подчеркнув, что их выводы совпадают с оценками упомянутого доклада Министерства по делам еврейской диаспоры.[5]
Этот материал, опубликованный в январе 2019 года[6], сам по себе стал предметом оживленной дискуссии различных фракций постсоветских еврейских элит, искавших в нем либо фактического подтверждения разочаровавших многих прошлогодних выводов, либо признания израильтянами своих ошибок в оценке ситуации в 2017 году. Соответственно, некоторые участники дискуссий подчёркивали те заключения документа, где говорилось о том, что на фоне отсутствия роста числа антисемитских проявлений на постсоветском пространстве, все же «чаще, чем в других местах, о случаях такого рода сообщалось в Украине» (хотя и при отсутствии уверенности, что все они имели собственно антисемитскую подоплеку). А также «вызывающее особое беспокойство прославление еврейских преследователей и убийц евреев [в годы второй мировой войны – авт.], как часть процесса декоммунизации и усиления украинского национализма, проявляющиеся и в правительственных законодательных инициативах». Их оппоненты, напротив, акцентировали выводы доклада о снижении, по сравнению с предыдущим годом, в 2018 году общего числа случаев вандализма в отношении еврейских объектов (синагог, общинных центров, кладбищ и т. д.). Причем наиболее резкий спад, согласно этим данным, имел место именно в Украине, равно как и тот факт, что прямых насильственных действий в отношении евреев там зафиксировано не было.
Преступления на почве ксенофобии
И все же, по общему мнению, само наличие таких действий, даже сократившихся в числе, продолжает оставаться непростым вызовом статусу и безопасности еврейских сообществ и общинной собственности на постсоветском пространстве – и именно так воспринимается членами данным сообществ. Причем, некоторые из таких сюжетов, получили особенный резонанс. В Украине из сравнительно недавних случаев такого рода чаще других упоминался Немиров (на «среднем западе» страны), где вандалы регулярно вскрывали места массового захоронения жертв Катастрофы, озабоченные поиском «еврейского золота». А также западноукраинский Тернополь, где 27 апреля 2018 г. был нанесен ущерб памятнику еврейским жертвам фашизма.
В России один из таких актов имел место в сибирском городе Новокузнецк, где вандалы осквернили памятник русско-армянской дружбы. На постаменте, созданном в виде раскрытой книги, одна страница которой на русском языке, другая – на армянском, вандалы нарисовали свастику и, чтобы не было сомнений, надписали – «Евреям». Антисемитизму всегда сопутствует невежество, полагает Юрий Каннер: «перепутали по незнанию: незнакомые письмена – значит, еврейские. В этой наивной гадости неизвестный олух, сам того не сознавая, выразил универсальную суть антисемитизма: он основан на ненависти к чужим – и евреи лишь олицетворение ненавистного чужого, и идеальное свое для него – нацизм, отсюда свастика».[7]
Не случайно, субъективные оценки евреями масштабов антисемитских проявлений в их городах, регионах и странах могут существенно расходиться с данными официальных мониторингов. Так, более 40% респондентов количественного исследования «Восприятие антисемитизма глазами евреев России», организованного «Левада-центром» по заказу РЕК и при участии ЕАЕК в 2018 году, признались, что они за последние пять лет однажды или многократно становились объектами угроз, нападений и иных видов агрессии. Причем 44% из так ответивших респондентов (то есть, около 18% всей выборки) имели основания полагать, что эти атаки имели выраженную антисемитскую подоплеку.
Показательные данные были получены и в ходе идущего под руководством автора масштабного опроса еврейского населения четырех стран бывшего СССР. Из собранных и обработанных на момент написания этих строк (февраль 2019 года) данных вырисовывается следующая картина. Так, пятая часть (точнее, 19.6%) опрошенных в Москве и Санкт-Петербурге, где проживает половина евреев России, участников также сообщила, что им, или их близким, приходилось сталкиваться в последние годы с антисемитскими выходками в свой адрес. Более 16% участников лично не имели такого негативного опыта, но им известны люди, с которыми это случалось. И более пятой части (почти 21%) респондентов о таких случаях наслышаны, хотя ни с ними, ни с их знакомыми этого не происходило. Остальные 42% опрошенных в этих городах с подобными явлениями не сталкивались и не слышали про них.
Сходные со столичными городами России и итогами исследования Левады данные показал опрос, проведенный в ходе нашего исследования в Одессе. В городе с богатым еврейским прошлым и активной еврейской жизнью в наши дни, проходящие в котором процессы во многом типичны для городов, где сосредоточено большинство евреев, живущих в Украине. Порядка 16% респондентов или их близких, по их словам, в последние годы становились объектом антисемитских демаршей, треть знакомы с людьми, которые оказались в такой ситуации. Несколько иную картину показал опрос представителей небольших и более слабо организованных еврейских общин северо-востока этой страны: там почти половина опрошенных респондентов заявили, что в последние годы они, и/или члены их семей становились объектом антисемитской ксенофобии окружающих в последние годы.
Понятно, что речь во всех случаях идет не только об актах прямого физического насилия или преследования (hate crime), но и вербальных нападениях (hate speech), необходимость включения которых в официальную статистику антисемитских проявлений остается предметом интенсивной полемики различных фракций еврейских элит. В частности, авторы отчета Объединенной еврейской общины Украины, руководствуясь, по их словам, международным определением антисемитизма European Forum on Antisemitism, пришли к выводу, что число случаев проявления антисемитизма на бытовом уровне и вандализма в Украине в 2018 не сократилось вдвое, как утверждают эксперты ГМПНМ, а напротив, возросло. Их мониторинг зафиксировал в 2018 году в 107 инцидентов антисемитского характера, из которых 29% были зарегистрированы по обращениям на Еврейскую горячую линию Украины «910», 44% случаев зафиксированы украинскими СМИ и блогерами, а 27% случаев были обнародованы «еврейским общественным деятелем Эдуардом Долинским».[8]
Столь значительную разницу авторы отчета объясняют «отсутствием постоянного мониторинга и регистрации подобных инцидентов в предыдущие годы». И выразили претензии израильским правительственным структурам, некритично, по их мнению, использующих, как это видится авторам отчета, «не совсем полную и корректную информацию неких еврейских организаций в Украине». И не обладающих, согласно тем же утверждениям, «достаточными инструментами и ресурсами для полноценного отслеживания случаев антисемитизма предоставили не совсем полную и корректную информацию Государству Израиль относительно реально существующего уровня антисемитизма в стране».[9] А это заявление было, в свою очередь, опровергнуто представителями тех самых неназванных в докладе ОЕОУ еврейских организаций Украины.
Аналогичные, хотя и на пониженных тонах и менее институционально выраженные разногласия между субъектами, вовлеченными в процесс регистрации и анализа антисемитских проявлений, были заметны и России. В том числе на площадке проходивших в 2017 и 2018 годах московских международных конференций по противодействию антисемитизму, расизму и ксенофобии «Защитим будущее».[10]
Площадь консенсуса
Так или иначе, многие сторонники из обеих вышеприведенных, и на первый взгляд, противоположных подходов, в целом согласны, что проявления антисемитизма в бывшем СССР не ограничиваются прямыми физическими преступлениями на почве ненависти к евреям или актами вандализма против еврейских религиозных, общинных и образовательных учреждений. Следует учитывать и такие сюжеты, как подстрекательство, провокации с ксенофобским подтекстом, попытки диффамации евреев и Израиля, отрицание Катастрофы, и антисемитизм, замаскированный под «антисионизм».
Именно этот взгляд на вещи, судя по всему, является общим знаменателем подходов израильских и диаспоральных организаций, обеспокоенных положением еврейских общин Восточной Европы и стран постсоветской Евро-Азии, что, при наличии доброй воли, позволит перейти к продуктивному диалогу этих структур, оставив персональные интересы и политические разногласия за рамками профессиональной дискуссии.
[i] See: Irena Cantorovich, «The Post-Soviet Region», in Moshe Kantor Database for the Study of Contemporary Antisemitism and Racism, p. 19-20
[ii] Цит. по: Елена Мухаметшина, “Российские политики стали позволять себе антисемитизм”, Ведомости, 28.02.2018
[iii] Vyacheslav Lykhachev, “Anti-Semitism in Ukraine, 2017 Monitoring Report”, Ethnic Minorities’ Rights Monitoring Group, Kiev, 2018, p.2,
[iv] Вячеслав Лихачев, «Антисемитизм в Украине – 2018: доклад по итогам мониторинга». Киев: Группа мониторинга прав национальных меньшинств Конгресса национальных общин Украины и Украинский Ваад, февраль 2019, http://jewseurasia.org/page18/news63055.html
[v] «Израиль признал: уровень антисемитизма в Украине падает» http://jewseurasia.org/page18/news62900.html
[vi]«Антисемитизм в 2018 году: состояние, тенденции и явления». Иерусалим: министерство по делам еврейской диаспоры, январь 2019, Сс. 69-72 (на иврите)
[vii] https://www.facebook.com/yurykanner/posts/1604009729686945
[viii] See “Anti-Semitism in Ukraine: Report 2018”. United Jewish Community of Ukraine, Kiev, Feb 2019, p. 6
[ix] https://jewishnews.com.ua/society/antisemitizm-v-ukraine-oficzialnaya-pozicziya-obedinennoj-evrejskoj-obshhinyi-ukrainyi
[x] Материалы конференций см. на сайте http://mcca.ru/ru
Blessing Instead of Cursing: Why the Boycott of Israel Has No Prospects
“I will bless those who bless you,
I will curse those who curse you”
(Genesis 12:3)
The last 2017 and this year 2018 have seen a whole constellation of memorable dates, somehow connected with the Jewish state. Which in very different senses of this word, by no means remained without public attention. These dates and anniversaries have become a reason for many events — festive, economic and memorial — for the Israelis and their friends and partners in the world. And for the enemies of the Jewish state — both the Arabs and their leftist, neo-fascist, Islamist and other anti-Semitic allies, the reason for another attacks on Israel and headline-making campaigns to de-legitimize it.
Among them is the half-century anniversary of Israel’s spectacular victory over the armies of the five Arab countries in the 1967 Six-Day War, which decisively changed the geostrategic alignment of forces in the Eastern Mediterranean. In August of 2017, was marked the 120th anniversary of the First Zionist Congress. Then, on November 2, the 100th anniversary of the Balfour Declaration on the recognition by Great Britain, and after it, by other great powers and some regional forces, including Turkey and the “Emir Faisal’s faction” in the pan-Arab movement of Palestine (in the Jewish historical tradition — Eretz Yisrael, that is the “Land of Israel”) a place for a “national home for the Jewish people”.
And on November 29, 2017 — the 70th anniversary of the fateful vote in the UN General Assembly on the division of the territory of Western Palestine between Jews and Arabs — which, as is known, was accepted by the Zionist movement and opened the way to the proclamation of the State of Israel. But it was firmly rejected by the leaders of the Arab League and the Palestinian Arabs who initiated the first Arab-Israeli war (in the Israeli tradition — the War of Independence), in which the Arabs were defeated, and the issue of creating another Arab state on the West Bank of the Jordan was for a long time (and perhaps forever) removed from the agenda.
A large-scale anti-Israeli event — “Day of Solidarity with the Palestinian People” — annually hold in the United Nations
The Failure of the Arab BoycottIt is significant that exactly on November 29, since 1977, that is for 40 years now, on the initiative of the Arab-Muslim, pro-communist and “non-aligned” countries, annually hold a large-scale anti-Israeli event in the United Nations — “Day of Solidarity with the Palestinian People” coinciding with “anti-Zionist” (in reality, anti-Semitic) provocations. Participants in these anti-Semitic and anti-Zionist circles have made considerable efforts to no less impressively “mark” the 70th anniversary of the State of Israel, which was celebrated in April and May 2018. To that anniversary were timed a series of diplomatic and information campaigns in the Middle East and Western countries and demarches in the UN, as well as provocations in Jerusalem, Judea, Samaria and around Gaza, the peak of which was to become the “march of return” — attempts of mass violent breakthrough of the border in the South of Israel, organized by the Islamic terrorist group Hamas ruling in the Gaza Strip.
In September 1937, the pan-Arab summit in the Syrian village of Bloudan called for a “boycott of Jewish goods and activities”
Since then, attempts to mobilize economic means of pressure have become an integral part of the “hybrid war” of the Arabs and their allies — Islamist, communist and others — against the Jewish state. And, with the unequivocal defeat or loss on “points” in “conventional” and “preconventional” conflicts with Israel (Arab-Israeli wars and terrorist campaigns), the anti-Israeli “red-green alliance”’s emphasis on trade and economic instruments of struggle has been growing. The peak of this activity is considered to be the “oil embargo” of Arab countries exporting hydrocarbons to states that supported Israel in the 1973 Yom Kippur War (first of all the USA and its European allies and also Japan), with the aim of exerting political pressure on the world community and reducing support for Israel by Western countries.Almost ignored was another good round figure — the 80th anniversary of the conference in the Syrian village of Bloudan, where the pan-Arab summit assembled in September 1937 at the call of the head of the Supreme Muslim Council in Palestine and the Grand Mufti of Jerusalem, Haj Amin al-Husseini, rejected recommendations of the commission of Lord Peel (who proposed the first, much more favorable for the Arabs option of division of the Palestine) and called for a “boycott of Jewish goods and activities”. In 1945 this idea became the official line of the then newly formed Arab League (League of Arab States), in whose structure in 1949 the Office for the Boycott of Israel was established, to coordinate Arab sanctions against countries and organizations supporting economic relations with Israel.
The boycott caused some loss to the development of the Israeli economy, but in general the Arab blockade did not achieve its goal. It failed to stop the growth of Israel’s industry, agriculture, trade, science and technology, humanitarian sphere, and moreover, to a certain extent it stimulated the economic development of Israel and strengthened its ties with foreign markets. (And, we will note in brackets, the development of energy-saving technologies and the renewal of “fixed capital” in Western countries). In turn, the boycott initiated by the Arab-Muslim and communist bloc negatively affected the economies of the Arab states, depriving them of many of the benefits of trade with Israel and with the countries of the free world.
Including due to the circumstances mentioned at the beginning of the article: the initiators of the boycott themselves became subject to retaliatory sanctions. For example, in 1977, the US Congress passed a law prohibiting American companies from supporting or participating in the anti-Israeli boycott. The law said that the boycott “goes to the very heart of free trade among all nations”. Among other things, the law “seeks instead to end the divisive effects on American life of foreign boycott aimed at Jewish members of our society”. Following the United States, similar laws were adopted in Australia, the United Kingdom, Canada and other countries.
Moreover, the fact that most companies of democratic countries continued to trade with Israel did not prevent many of those states from expanding trade with Arab countries. As for Israel itself, the theme of economic relations already at the turn of the 1970s–1980s ceased to be a function of its relations with the Arab-Islamic world. Including because the Israeli economy oriented towards the development of advanced industrial and agrarian models and the conservative agrarian-industrial and raw material economy of most Arab and Muslim countries moved in different directions.
Thus, after the signing of the peace treaty with Israel in 1979, Egypt, which had previously strongly supported an anti-Israeli boycott, opposed it. But in reality, the volume of trade between Israel and Egypt in the 1980s – early 2000s was small due to the reluctance of the Egyptian authorities, trade unions and other organizations to pursue a policy of economic and political cooperation with Israel. On the contrary, the lack of diplomatic relations and the formal state of the conflict between Israel and the Persian Gulf countries did not become an insurmountable obstacle to the development of relations in some economic fields and the security sphere.
A history of boycotts against Israel
Another example is Turkey, whose relations with Israel, which began in 1949, kept growing in the next decades, until they turned into a strategic partnership in the military, political and economic spheres at the turn from the 20th to the 21st centuries. However, with the establishment of R. Erdogan’s Islamist regime in Turkey, replacement in 2002 of the European vector of Turkey’s foreign policy with the doctrine of “neo-Ottomanism”, and Ankara’s moving into the camp of the most harsh critics of Israel, Turkey’s strategic partnership with Israel was gradually phased out. And in 2010, after the participation of the Turkish leadership, which claimed to the symbolically important status of the main patron of the Palestinian Arabs in the Arab-Islamic world, and participated in the organization of the loud anti-Israeli provocation, it turned into open conflict. But large-scale economic cooperation between the two countries continued to develop, including a two-fold increase in mutual trade since the beginning of the diplomatic crisis.
The influence of the theme of conflictual relations between Israel and the Arabs of Western Palestine/Eretz Yisrael (the Land of Israel) (which until recently was considered almost the main factor in the continuation of the Arab-Israeli conflict) on the willingness of Arab and other Third World countries to maintain trade-economic relations with Israel, remains a matter of disagreements. On the one hand, the signing in September 1993 of the “Palestinian-Israeli Declaration of Principles” (the so-called “Oslo Accord”) weakened the Arab boycott of Israel. For example, on October 1, 1994, representatives of six Arab states of the Persian Gulf, soon joined by the Maghreb countries (Algeria, Tunisia and Morocco, as well as Mauritania [which soon established diplomatic relations with Israel]) declared their giving up the boycott of the Jewish state.
It is also true that the beginning of a new round of terrorist war of Palestinian groups against Israel (the so-called Al-Aqsa Intifada) in September 2000 re-intensified the anti-Israeli Arab boycott. The Palestinian National Administration (PNA), which arose as a result of the “Oslo Accords”, became its participant (although, mainly, at a declarative level). Formally supporting diplomatic dialogue with Israel and de facto being part of its financial system, commodity market and labor market, the PNA, nevertheless, regularly calls for international campaigns to boycott Israeli products and stop foreign investment into the Israeli economy.
The signing in September 1993 of the “Palestinian-Israeli Declaration of Principles” weakened the Arab boycott of Israel
On the other hand, it is easy to see that the Arab-Israeli wars, the waves of terror and economic boycotts that accompanied Israel throughout most of its history, could not become an obstacle to its progressive (despite negative trends in some years) economic development. Thus, Israel’s GDP had grown from 1.5 billion US dollars in 1949 to 387.4 billion US dollars at face value, or 361 billion US dollars at purchasing power parity (PPP) in 2017. That, per capita was more than in France, Britain and any country in Southern Europe, with GDP and PPP in Israel almost equaled by 2017. Since 2012, the average growth rate of the Israeli economy has been 3.3 %, which is significantly higher than the average in the OECD (Organization for Economic Cooperation and Development) member countries. The volume of exports had increased from 50 million US dollars in 1949 to more than 105 billion US dollars in 2017, and the volume of foreign exchange reserves reached 116 billion US dollars in February 2018, with their almost complete inexistence at the beginning of the journey.
At this, the qualitative leap of these indicators, which marked the transformation of Israel into one of the world’s leading centers of innovation and technological development (the start-up nation), occurred exactly in the first and early second decade of this century, most of which took place against the background of the Al-Aqsa Intifada, the “Arab Spring” and the stagnation of the diplomatic process. This, in principle, confirms the opinion of those who do not see any significant connection between Israel’s impressive economic growth (and in particular the Israeli “economic miracle” of the last one and a half or two decades) and the result of the Arab-Israeli, let alone Palestinian-Israeli “peace process”.
Followers of this point of view suggest paying attention, for example, to the fact of the annual growth of Israel’s GDP by 8–14 % during the five years after the victorious conclusion of the Six-Day War. And this despite the fact that the position of the Arab countries defeated by Israel for more than a decade remained within the framework of the doctrine of the three “no”: no recognition of Israel; no negotiations with it; no signing peace agreements with it. And in the 1990s (against the background of mass Aliyah from the former USSR) — an average of 9 % before the conclusion of the “Oslo Accords”, and about 4–7 % after them. So, neither the negative impact of the first, nor the direct positive impact of the second event on Israel’s economic growth, if we follow this logic, was recorded (rather, in a sense, on the contrary). Then, by the beginning of its peace negotiations with Egypt in 1977, Israel had a 42.5 % annual inflation, which in the era of “positive expectations” of the start of the peace process with the Arab countries jumped to 111.4 % in 1979 and to 445 % in 1984. Its decline to 19.7 % in 1986 and the current unambiguous (3 %) figures were achieved through a policy with which the world and Egypt hardly had anything to do.
In fact, as Israeli diplomat and publicist Yoram Ettinger rightly points out, this “unique economic growth has been driven by Aliyah (Jewish immigration), fiscal responsibility, brain power, cutting-edge commercial and defense technologies, exports, military posture of deterrence and (most recently) natural gas; not by the peace treaties with Egypt and Jordan, or the Oslo Accord with the PLO”.
In late 2015, the European Commission recommended a special marking of Israeli goods from the territories occupied by Israel in 1967
Of course, in general, it would be wrong to ignore the influence of the Arab-Israeli conflict on socio-economic processes in the Jewish state, and even more so, on its position in the system of regional, and in general international relations — which in turn affects the national economy in one way or another. For example, these circumstances play an important role in Israel’s relations with the countries of Europe, which were and still are important (at times — the main) partners of Israel in international trade, and bilateral relations with most of them have always been correct and often friendly. However, Europe’s ever-increasing dependence on Arab oil-producing states has contributed to the adoption of the Arab narrative towards Israel. What we saw in the 1970s and early 1990s, when the Arab terror and the Arab economic boycott reached their peak. And also after the beginning of the Intifada Al-Aqsa, when the strengthening of pro-Palestinian orientation and the EU’s “imbalance of the policy” in the Arab-Israeli conflict, as seen in Jerusalem (including the participation of some European government structures, companies and public organizations in campaigns to boycott Israel), often resulted in serious diplomatic crises.
Such a crisis arose in late 2015, when the European Commission (the executive authority of the EU) recommended members of the European Union to introduce a special marking of Israeli goods manufactured in the territories occupied by Israel in 1967 — in Judea and Samaria (West Bank of the Jordan), in the Golan Heights and in East Jerusalem. In Israel, this EU’s demarche was perceived as an act of discrimination and de-legitimization of the Jewish state; in response, Jerusalem announced the suspension of diplomatic contacts with the institutions and representatives of the European Union on the settlement of the conflict with the Palestinians for the period of “revising the role of the EU in the Middle East peace process”. Only having got Brussels’ assurances about the rejection of the policy of the boycott of Israel and the EU’s having no intentions to impose territorial parameters of the settlement on the parties to the conflict, the incident was exhausted.
So, in general, there is no question of the real effect of the levers used by the enemies of Israel in the economic war against the Jewish state.And yet, we should not forget that despite all the disagreements, we are talking about the relationship within the same club of democratic regimes of the Western type. Therefore, in the relations between Israel and the European Union there is a well-developed mechanism of “factoring out” the questions over which the parties could not reach an agreement — for the time being or in principle, and of the development of large-scale cooperation in virtually all other things they are interested in. Thus, the critical attitude to the regional course of the Jewish state has never been an insurmountable obstacle to the development of sufficiently dynamic relations with the countries of the European Economic Community (EEC) and the European Union (EU). The trade turnover between Israel and the EU countries in 2016 amounted to more than 42 billion US dollars, which makes this region the first or second most important market for Israeli products (including defense ones, with a tendency to increase the share of its military exports to Europe from 1/5 to 1/3 of its total volume). Today, Israel is perceived as an informal member of the European Union, which has a higher status in some of its institutions and programs than, for example, such European countries as Norway and Switzerland.
The Rise and Fall of BDS
This finale was a serious challenge to the entire anti-Zionist concept of the “red-green alliance”, the response of which was an attempt to drag its anti-Israeli activism onto the field of “human rights policy”. This ultimatum “man”, as envisioned by the initiators of the new strategy, is of course, a Palestinian Arab, whose humanitarian and civil rights, allegedly, in violation of international law and human morality, are suppressed by the “collective Jewish Zionist”.
The methods used by the centers directing BDS and organizations associated with them were called the policy of the “diplomatic intifada”, which included a wide range of campaigns to de-legitimize and isolate the Jewish state. One of its popular elements was the filing of endless suits in international courts with complaints about, more often than not, fictitious “crimes of the Zionist regime against the Palestinian people” and countless démarches in international organizations — especially at the General Assembly and in the UN relevant structures (such as UNESCO and the UN Human Rights Council).Actually, it was this concept that became the ideological basis of the Boycott, Divestment and Sanctions (BDS) movement, which is believed to have originated in Durban, South Africa, where the United Nations World Conference Against Racism was taking place in 2001. The participants of the forum of non-governmental organizations, instead of coordinating efforts to combat real manifestations of racism, used the platform to launch the boycott of Israel in broad spheres of public life — science, education, media, social rehabilitation, culture, sports, politics and others — as well as in the reoriented to new goals human rights work proper. This movement became formal with the establishment in July 2005 of the Palestinian BDS National Committee, which brought together about 170 “human rights” organizations in Arab enclaves controlled by the PNA, and dozens of branches in different countries around the world.
Another direction of BDS was its active manipulating international public opinion. A wide range of such actions included useless, in the sense of satisfying the real needs of the Arab population, but having a considerable propaganda effect of “caravans of solidarity” (such as the sensational “Freedom Flotillas”) which tried to break the far-fetched “humanitarian blockade” of the Gaza Strip. And almost ritual demonstrations of activists of Islamist and left-extremist organizations at the “security fence” erected in the zero years, which has become one of the effective obstacles to the penetration of Arab terrorists into the hinterland of Israel. And incitement to terror and staged clashes with security forces, followed by massaging for days the theme of “disproportionate use of force by the occupying army” in all available media. And, finally, the organization of headline-making provocations against Israeli institutions, diplomatic missions and Israeli cultural centers abroad.
The third direction, on which they specially relied, was an attempt (which had already failed in the past) to revive, on this new basis, the idea of boycotting the scientific developments and cultural projects created by the Israelis and, in particular, the goods of Israeli production. The latter seemed logical to the initiators of such actions in the light of the trend that was gaining popularity in the system of international relations at the turn of the century, especially after the EU’s adoption in the first decade of this century of the principle of a moral economy — the demand to stipulate economic relations with countries by their respecting personal and collective civil rights of citizens.
It was within the framework of this logic that the above-mentioned attempt was made to withdraw the products of Israeli enterprises located beyond the Green Line out of the preferences granted to Israel by free trade agreements. This immediately provoked the attempts of BDS organizations and activists to organize in the West a boycott of absolutely all Israeli products.
But it was at this point that the so vigorously and quite successfully launched campaign began to malfunction, which eventually became the prologue to the crisis of the entire BDS project. As the reason, experts mention the low level of vulnerability of the Israeli economy to politically motivated boycott campaigns, since up to 90 % of Israeli exports are carried out as part of direct agreements between the seller and the buyer (business-to-business). And the demand for high-quality Israeli products in medicine, irrigation, agriculture and water management, science, advanced industrial technologies, education and security casts aside political considerations.
This explains, for instant, the reason why, despite the IDF’s anti-terrorist operation in Gaza in 2014 during and immediately after which anti-Israeli propaganda exceeded all previous records, its impact on Israel’s foreign economic assets was minimal. For example, Israeli exports to the UK, whose leaders are quite critical of Israel’s business and civil activity beyond the Green Line, and which is one of the recognized operational centers of organizations associated with BDS, jumped in 2014 compared to 2013 by 38 %, and the trade balance grew by 28 %.
Greater understanding in business and political circles find more active Israel and international organizations’ (created to ensure free economic activity) efforts to suppress BDS initiatives in the economic sphere. The moral dilemma associated with the need to prefer business interests to the protection of human values and rights is resolved at the moment when it turns out that the well-being of the Palestinian Arabs themselves is the last thing about which care most of the organizers of the boycott of Israeli products.All this is just a case of a more general phenomenon: the policy of boycotts cannot be really effective, because it contradicts the real interests of countries and serious national and transnational companies that set the tone for the segment of the world economic ties to which Israel is included. Suffice it to recall, among other facts, that Israel has one of the world’s largest intellectual resources in the sphere of STEM (Science, Technology, Engineering and Mathematics) — 140 scientists, technologists and research engineers per 10 thousand employed in the national economy (in the USA this figure is 85 per 10 thousand). As a result, Israel ranks second in the world, after the United States, in the absolute number of high-tech venture companies, one of the five largest exporters of weapons and defense technologies in the world (worth 6–7 billion US dollars a year). It also has 5 out of 10 companies that manufacture medicines, related services and devices that are part of Forbes’ list of world-changing corporations, and research and development centers (R&D) established in Israel by more than 250 of the world’s largest corporations in the sphere of high-tech and information technologies. Including Intel, Bloomberg, Microsoft, IBM, Apple, Motorola, Computer Associates, Qualcomm, HP, EMC, GE, AT&T, Xerox, Dell, AMD, Marvell, Cisco, GM, Google, Oracle, PayPal, McAfee, Polycom, Telefonica, EBay, AOL, Yahoo, SanDisk, SAP, Siemens, Philips, Deutsche Telekom, Volkswagen, Samsung and others.
An example of such an approach is the refusal of the PNA, which is the main inspirer of the campaign, to accept the proposal of US Special Representative for the Middle East Jason Greenblatt to take part in an international conference to resolve humanitarian problems in the Gaza Strip. Commentators did not ignore the fact that the authorities of the PNA clearly preferred the propaganda benefits of another diplomatic clash with the USA and Israel to the chance to take part in efforts to provide the Arab population with electricity, water, sanitation and health services.
Another vivid example of this trend is the work of the United Nations Human Rights Council (HRC), the tone to which is often given by the most odious dictatorial regimes, and which is known for its almost obsessive prejudice against the Jewish state. As the US Ambassador to the UN, Nikki Haley, said, explaining her country’s willingness to gradually stop cooperation with the HRC, Israel — the only real democracy in the Middle East with a strong human rights record, is subject to more than 70 condemning resolutions of the Council. While only 7 such resolutions are devoted to Iran, a country with an abysmal human rights record, which, according to N. Haley, is a sufficient reason to understand that “something is seriously wrong” there.
The NY Times journalists say, that least of all the members of the HRC are concerned with the fact that these Israeli and foreign companies “provide jobs for Palestinians and that the blacklist could cost many of them meaningful work. Or that the companies provide needed goods and services to anyone, no matter their background or where they live”. Thus, journalists conclude, “the move by the HRC isn’t really about fighting human-rights abuses. It’s about trying to hurt Israel in any way possible”.Confirmation of these words did not take long: at the turn from 2017 to this year, the HRC became a platform for an illustrative action. Which even by the authors of the editorial article in the New York Times, a newspaper characterized by a sharply critical attitude to the leadership of Israel and its policies in Judea and Samaria, was called a “territory of absurdity”. The UN High Commissioner for Human Rights, Zeid Ra’ad al-Hussein (famous for comparing Donald Trump to ISIS), instructed his subordinate department to compile a “blacklist of companies that directly participate in the construction of Israeli settlements in the occupied Palestinian territories”. And thus, according to the logic of the authors of the document, promote “the violation of human rights”, and “the destruction of all aspects of the life of the Palestinians”. Commenting on the results of the report, N. Haley mentioned that “they wisely refrained from listing individual companies, but the fact that the report was issued at all is yet another reminder of the Council’s anti-Israel obsession”.
But these factors are not all the reasons for which the company of de-legitimization of Israel as a whole has failed. Let’s name a few more reasons.
Sane world leaders understand that among the complex of priority challenges and threats facing humanity, the “Palestinian-Israeli conflict” takes a marginal place, and is not resolved not so much because of Israel’s intransigence, as for a completely different reason. Namely, due to the lack of willingness, for the sake of its settlement, to compromise with Israel (and many believe — the readiness to agree to the fact of its existence) on the part of both, the radical nationalist (Fatah/PLO), and the Islamist (Hamas and others) factions of the Palestinian-Arab elites. As a result, the legitimacy of BDS in the eyes of these leaders is weakening with the inflation of the official reason put forward by this movement as a moral justification for the idea of anti-Israeli sanctions.
One can add here one of the results of the “Arab Spring”’s turning into the “Islamist Winter”: many world, regional and national leaders (including those of a number of countries in the Middle East) more and more see Israel not as a source, but, on the contrary, as a possible ultimatum factor for solving the most acute problems of regional and global security.
No less important is the success of the “peripheral strategy” of Israel’s foreign policy that has intensified in this decade, complementing the strategic partnership with the United States, Great Britain and Germany. This means the expansion of the Israeli trade, economic and diplomatic presence in the regions, on the one hand located outside the zone of the Arab-Israeli conflict, and on the other — outside the European epicenter of BDS. First of all, with countries that are regional “centers of power” and factors of economic and/or political influence at the global level: India, China, Russia, South Korea, and in recent years — also with key countries in Africa and Latin America.
Of particular importance in this strategy is its aspect, which we have designated as “peace in exchange for technology”. That is, the establishment of a strategic partnership between Israel and those countries and regional blocs that are not ready for the sake of supporting an irrelevant narrative of the Arab-Islamic conflict with the Jewish state to miss the opportunity to partner with the world center of the development and supply of advanced technologies in various sectors of the economy and defence, which Israel is today.
Thus, a study initiated by the Israeli Foreign Ministry, which included a representative survey of the population of 54 countries, including those that do not have diplomatic relations with the Jewish state, showed that in 50 of them the majority of citizens recognize and respect the achievements and power of Israel in various spheres. From intelligence, development of the armed forces, effective defense technologies and fighting traditional and cyber terrorism — to breakthrough agricultural, water, energy, and other developments. And they are ready to admit that their countries can benefit from cooperation with Israel in these and other spheres. This is the point of view not only of 80–90 % of non-Muslim regions taking part in the survey (especially popular this view was in the countries of Eurasia and Africa). But of almost half of the interviewed citizens of 12 countries of the Middle East, only two of whom have diplomatic relations with Israel, and some formally are in a state of war with it.
Finally, it’s also the matter of the character and image that the Boycott, Divestment and Sanctions movement is gaining today. Pushed out from the centers of important decision making to the sites where it only has a relative success — some international structures and public organizations, Islamist communities, ultra-left media and, it must be admitted, not so few high school campuses, where the tone is set by the proponents of tendentious pro-Palestinian and anti-Zionist-anti-Semitic narratives — it is degenerating into a marginal totalitarian-extremist project. Its participants, as many see today, are trying to aggressively dictate their agenda through obstruction, tendentious manipulation of information, racist discrimination, physical and intellectual violence and suppression of dissent. That is, by methods, the struggle against which, allegedly, is the declared goal of this movement.
But even under such circumstances, it can be said that the BDS activists have not achieved their goals, even in those intellectual circles that previously were in principle ready to weigh their arguments. Thus, Professor of the University of California, Mark Pilisuk, who supports BDS, has confirmed that the main reason for the failure of their movement is the lack of “public recognition” of the goals and methods declared by them. Indeed, the strong anti-Semitic reputation of the BDS movement contributes to a sharp decline in its influence, even where its ideas once circulated in a “viral way” — in those professional academic circles where the tone is given by the mentioned “scholar-activists”.According to Asaf Romirowsky, Executive Director at Scholars for Peace in the Middle East, “most academics who support BDS fall into the category of “scholar-activists”, a phenomena that has been growing in North America since the 1960’s, where individuals focus more on “political theater” rather than enduring scholarship”. These radical critics of Israel, often denying its right to exist as a Jewish state, or its right to exist in principle, in the scientist’s words, “have increasingly retreated away from serious engagement of issues surrounding the Arab-Israeli conflict and replaced it with anti-intellectual demonology of Israel and its supporters”. As a result, A. Ramirovsky concludes, it is rather difficult to confront these university employees, because they are not true researchers, they are polemicists, and it is therefore extremely difficult for their colleagues to maintain a dialogue with them using rational arguments.
A similar tendency, the further, the more conquers a sphere, where in the recent past the BDS activists felt like at home — culture and art. An example was the initiative of the member Florida House of Representatives Randy Fine to ban a concert by a popular New Zealand singer Ella Marija Yelich-O’Connor using the stage name Lorde. The reason for this appeal was the cancellation of the Lorde’s concert planned for June 2018 in Tel Aviv, which happened because of the pressure of the activists of the international boycott campaign of Israel (BDS). And ground was the Law of the State of Florida, unanimously adopted by its legislative assembly exactly two years ago (in March 2016), clearly prohibiting local official institutions any business relations with organizations supporting the boycott of the Jewish state.
This is what Israel’s Prime Minister Benjamin Netanyahu had in mind, when speaking at the conference of the American Israel Public Affairs Committee (AIPAC) on March 6, 2018, said that “the good news” is not limited to the ability of the Jewish state to protect itself with the help of “strong military and strong economy” of the country. Israel, in his words, is establishing new relations with the countries of the world, and “pretty soon the countries that don’t have relations with us they’re going to be isolated”, that is why, according to B. Netanyahu, the countries and institutions that support the anti-Israeli boycott, should not be surprised if they themselves become subject to isolation and boycott.It should be borne in mind that Florida is not alone here: similar laws prohibiting state institutions from investing or using the services of companies boycotting Israel have been adopted (at the federal level) by the US Congress, as well as by dozens of states and a growing number of municipalities. And a similar trend is gaining momentum in a number of other democratic countries. Thus, the message contained in R. Fine’s initiative has only one interpretation: efforts to de-legitimize Israel are a double-edged weapon, and can cost their initiators a legal, political and economic price.
It is clear that BDS in its current form can hardly be acceptable in sane political and rational intellectual circles, as well as — the further, the more, among the general public. All this explains why, in the general balance, at the moment the efforts of BDS supporters have brought Israel no more than minor troubles. And, consequently, Israel is on the road to victory in this war too.
Новая репатриация в Израиль: не акт, но процесс
Последнее пятилетие ознаменовалось не только новым количественным ростом репатриации из бывшего СССР евреев и членов их семей в Израиль, но и изменением структуры этого витка алии. В отличие от репатриантов предыдущего десятилетия, примерено две третьих из которых прибыли в Израиль из периферийных городов СНГ и Балтии, нынешняя волна представляет репрезентативный социально-демографический срез еврейского населения бывшего СССР. И, соответственно, сравнительно высокую долю выходцев из столичных и крупных индустриальных и культурных центров России, Украины и других постсоветских государств. А среди них – немалую группу успешных и весьма состоятельных бизнесменов, по ряду причин избравших в качестве официального и/или реального адреса именно еврейское государство, несмотря на то, что капиталам, навыкам и деловым связям большинства из них были бы рады и во многих других странах Запада. Появление этой группы стало непростым вызовом и для израильского истеблишмента, чья политика интеграции репатриантов (75% из которых составляли выходцы из СССР и СНГ) на протяжении почти трех десятилетий была ориентирована на алию иного состава, потребностей и интересов. Новые вызовы создают и новые возможности; вопрос, смогут ли израильские политические, деловые и управленческие элиты проявить необходимое понимание и гибкость для решения этих задач?
Последнее пятилетие ознаменовалось не только новым количественным ростом репатриации из бывшего СССР евреев и членов их семей в Израиль, но и изменением структуры этого витка алии. В отличие от репатриантов предыдущего десятилетия, примерено две третьих из которых прибыли в Израиль из периферийных городов СНГ и Балтии, нынешняя волна представляет репрезентативный социально-демографический срез еврейского населения бывшего СССР. И, соответственно, сравнительно высокую долю выходцев из столичных и крупных индустриальных и культурных центров России, Украины и других постсоветских государств, а среди них – немалую группу успешных и весьма состоятельных бизнесменов, избравших в качестве официального и/или реального адреса еврейское государство.
Очевидно возникающий в этой связи вопрос, какие факторы являются сегодня точкой притяжения обеспеченных российских евреев в Израиле и как к этому должен относиться израильский истеблишмент, для которого появление такой группы стало непростым вызовом. И, прежде всего, потому, что политика интеграции репатриантов (75% из которых составляли выходцы из СССР и СНГ) на протяжении почти трех десятилетий была ориентирована на алию иного состава, потребностей и интересов.
Базовые мотивы
Если смотреть правде в глаза, то сегодня, в 2019 году, уже мало кто перебирается в Израиль из чисто сионистских побуждений: по этой причине репатриировались почти три десятка лет назад. Мир становится намного более расчётливым, чтобы не сказать циничным. Люди выбирают, где им лучше жить и насколько им там лучше жить. Судить, и, тем более, осуждать их за это представляется бессмысленным. Так что же в Израиле привлекает обеспеченных российских евреев, чьим капиталам, навыкам и деловым связям были бы рады и во многих других странах Запада?
С точки зрения консультанта по бизнес-эмиграции и эксперта по миграционному праву, Израиль является для них «магнитом», как минимум, по двум причинам. Первая заключается в том, что за те 29 лет, которые я живу в Израиле, страна изменилась до неузнаваемости. Не только в лучшую сторону: Израиль очень дорог для проживания; в локальных сферах, не подверженных глобальной конкуренции, уровень сервиса низок, а цены высоки; стоимость тель-авивской недвижимости приводит в трепет уже не только наших московских клиентов, но и монакских. С другой стороны, за прошедшие три десятилетия Израиль прошел очень длинный путь от маленькой далекой провинциальной страны до вполне западной страны европейского типа, которая просто случайно географически расположена между Ливаном и Египтом, а Тель-Авив сегодня является таким же «городом мира», как Нью-Йорк, Лондон или Москва.
Второй магнит носит вполне меркантильный характер: это десятилетние налоговые каникулы на подавляющее большинство зарубежных доходов, которые Израиль предоставляет новым репатриантам (и вернувшимся после долгого проживания за рубежом израильтянам). На сегодняшний день эти каникулы включают в себя не только освобождение от налогообложения подавляющего большинства зарубежных доходов, но и освобождение от отчетности об этих доходах. Это освобождение от отчетности, надо полагать, рано или поздно будет отменено. В этом мы не видим проблемы. Более того, уже сегодня мы рекомендуем многим нашим клиентам им не пользоваться, а наоборот – отчитываться перед израильскими налоговыми органами о своих зарубежных доходах для того, чтобы создать «информационный задел» для будущего, track record. Освобождение же от налогов, похоже, останется с нами еще надолго.
Дополнительную «подушку безопасности» создает ощущение, что об отмене каникул на налогообложение сегодня речь серьезно еще не идет, хотя рикошетом от расследований деятельности нашего премьер-министра этот вопрос поднимался. Пока же есть возможность зарабатывать деньги глобально и платить со своих доходов или, по крайней мере, с большей их части, налоги в нулевом размере – там, где израильтянин платил бы налог, близкий к 50%, и то же самое делал бы француз, немец и американец.
Позиция властей
Второй немаловажный вопрос – это реакция израильского истеблишмента на репатриацию обеспеченных российских евреев и формирование в глазах местных элит представления о причинах, побуждающих этих репатриантов обзавестись израильским гражданством. Стоит ли за этим желание превратить, сейчас или в будущем, Израиль в центр жизненных интересов для себя и своих семей или, воспользовавшись преимуществами, которые дает израильский даркон (заграничный паспорт), продолжать зарабатывать, а нередко и жить в США, Европе или той же России?
Сорок лет назад израильский премьер-министр Ицхак Рабин назвал израильтян, покидающих свою страну, слабаками. И действительно, страна, которая жила на пороховой бочке, в постоянном состоянии или ментальном ощущении войны, вполне могла относиться к гражданам, которые не готовы, говоря армейским языком, «подставить плечо под носилки», как к предателям Родины. Но мир изменился, и Израиль изменился даже быстрее, чем он.
Наше окружение, может быть, не стало намного более мирным. Но, очевидно, наши соседи, что бы они ни говорили, на самом деле смирились с тем, что Израиль здесь всерьез и надолго. И в Израиле нет ощущения постоянной войны, нет ощущения страха, даже когда наши противоракетные комплексы сбивают палестинские болванки над нашими головами. Со временем пришло и понимание, что любой человек вправе выбирать, где ему жить, даже если он гражданин Израиля. И точно так же, как генералы готовятся к прошедшей войне, и израильский истеблишмент во многом готовится к прошедшим волнам репатриации, к людям, которые бежали в Израиль, для которых переезд в Израиль был одномоментным актом.
Когда мы репатриировались в Израиль в конце 80-х, начале 90-х, нас лишали советского гражданства, нас выбрасывали из квартир, перед нами не стоял вопрос перевода в Израиль крупных сумм денег – по причине отсутствия таковых. И у новых репатриантов не было проблемы с тем, чтобы пойти работать на стройку или заправку, если нужно кормить семью. И сегодня тоже, конечно, есть люди, которые в Израиль бегут: из Луганска, из Аргентины после кризиса, или даже из Ниццы после теракта. Но большинство людей, и в особенности успешных людей, смотрят, и совершенно правильно смотрят, на переезд в Израиль не как на акт, а как на процесс.
У успешных обеспеченных людей, которым есть что терять, нет ни малейшей причины совершать репатриацию некомфортно. И требовать от них пройти через неудобства, для того чтобы доказать любовь к Израилю, совершенно неуместно и бессмысленно. Эти люди привыкли начинать процесс, четко видя конечный результат. Они будут жить там, где будут учиться их дети. Они переедут в Израиль, когда в этом месте у них будет обеспечена крыша над головой – того уровня, к которому они привыкли. Они понимают, что для покупки квартиры или дома им потребуется ввести в Израиль крупную сумму денег, что давно перестало быть простой задачей. Они хотят заранее обеспечить себе в Израиле уровень жизни не ниже, чем у них был в России ‑ для этого также нужны деньги, и они нужны именно в Израиле. Банковская система перестала быть глобальной: чтобы иметь счет в одной стране, а тратить крупные суммы в другой – надо иметь израильское гражданство. Ожидать, что они сначала все бросят и попробуют ввести средства в Израиль, попробуют купить квартиру, попробуют убедить консула дать им визу, мне кажется совершенно неверным. Они справедливо считают, что это равнозначно нарушению старого правила не ставить телегу впереди лошади.
Да, далеко не все переедут в Израиль сразу после получения гражданства. Выскажу крамольную мысль: не все переедут в Израиль вообще. Но сегодня весь мир конкурирует за этих людей – богатых, успешных, мыслящих глобально. У Израиля есть преимущество в этой конкурентной борьбе, когда речь идет о евреях. И не дай нам Б-г потерять это преимущество из-за узости мышления и зависти.
Памяти Минского гетто: достаточно ли мы знаем о Холокосте в Беларуси?
Беларусь стала первой республикой СССР, где нацисты опробовали свой механизм массовых убийств евреев: в 1941-1944 годах там погибло около 800 тыс. человек – более 80% еврейского населения этих территорий. Судьба Минского гетто стала символом, как трагедии, так и героизма еврейского народа. В СССР эта тема замалчивалась, и Белоруссия здесь не была исключением. Литература по истории Холокоста там появилась только после 1991 года, когда были открыты архивы, разрешены конференции, симпозиумы и защита диссертаций. Но, несмотря на немалый вклад в изучение вопроса, который в последние 20 лет внесли белорусские историки, тиражи научной литературы на эти темы остаются мизерными. Сохранилась и прежняя концепция о геноциде белорусского народа, без акцента на особенность ситуации местных евреев. Историю Холокоста в Беларуси необходимо включить в общий комплекс истории Второй Мировой и Великой Отечественной войны, однако без финансового обеспечения на государственном уровне это недостижимо.
Комментарий редактора
Проходившие в октябре 2018 года памятные мероприятия, посвящённые 75-летию уничтожения немецко-фашистскими оккупантами Минского еврейского гетто, стали знаковым для еврейской общины страны и евреев мира. В приуроченных к этой годовщине государственных церемониях и общественных событиях приняли участие представители органов государственной власти, общественных организаций республики, и местных и зарубежных научных кругов. А также официальная израильская делегация во главе с министром алии и интеграции Израиля Софой Ландвер.
На первый взгляд, все это свидетельствует, что тема памяти о Катастрофе белорусского еврейства, одним символом которой стала судьба Минского гетто, заняла вполне достойное место в сознании местного общества и официальной повестке дня. Масштабы катастрофы и ее последствия для еврейского народа и стран их пребывания сегодня уже не являются секретом. В годы Второй мировой войны на территории Беларуси немецкими фашистами было уничтожено около трети из 2.6 млн. всех жертв Холокоста в Восточной Европе. И в отличие от советских времен, когда тема Катастрофы евреев в Советском Союзе фактически находилась под запретом, сегодня ситуация, казалось бы, радикально иная. И все же, целый ряд вопросов продолжает оставаться открытыми, включая как те, которые впервые были сформулированы семьдесят лет тому назад, так и сегодня, когда прежде закрытые архивные материалы активно поступают в научный оборот, а политические запреты свелись к минимуму.
Об этом, а также о том, какую роль память о Холокосте играет в официальной политике и общественном дискурсе Беларуси – статья д-ра Леонида Смиловицкого, руководителя проекта «Евреи Беларуси» в Центре исследований еврейской диаспоры при Тель-Авивском Университете.
Зеэв Ханин — глава академического совета (Academic Chairman) ИЕАЕИ, преподаватель политических наук и социологии современных еврейских общин Университетов Ариэль и Бар-Илан, Израиль
Постановка проблемы
Беларусь стала первой республикой СССР, подвергшейся натиску германской военной машины. Именно здесь нацисты впервые опробовали свой механизм массовых убийств, а белорусские евреи – первые жертвы политики тотального уничтожения. Еврейское население Беларуси летом 1941 г., вместе с беженцами из Польши, оказавшимися на территории СССР после начала 1 сентября 1939 г. Второй мировой войны, составляло 1 млн. чел., или 10% тогдашнего населения этой советской республики. Оккупировав Белорусскую ССР летом 1941 года, немцы там создали порядка 300 гетто (открытого и закрытого типа), а приступив затем к планомерным убийствам их обитателей. В итоге к моменту освобождения Беларуси советскими войсками в 1944 году там было замучено, расстреляно или сожжено около 800 тыс. евреев.
Беларусь также стала первым местом для тайной депортации и уничтожения евреев Рейха и оккупированных ею стран Европы (Австрия, Франция, Венгрия, Голландия, Польша, Чехословакия); с ноября 1941 г. по октябрь 1942 г. только в Минске погибло не менее 42 тыс. иностранных евреев. В отличие от Латвии и Литвы, узники гетто из Беларуси не вывозили в лагеря уничтожения в Польшу, а убивали на глазах у местных жителей.
Как могло случиться? Как массовые убийства евреев отразились на судьбах других народов Европы? Как вели себя соседи евреев, кто помогал выжить, а кто выдавал? Евреи стали покорными жертвами или участниками Сопротивления? Почему более полувека тема Катастрофы евреев в Советском Союзе не просто была забыта, а фактически находилась под запретом? И, наконец, насколько необходимо и сегодня продолжать вести этот разговор, и главное, готовы ли к нему не только евреи, но и народы и власти стран, которые стали ареной этой трагедии?
Особенности Холокоста и Сопротивления в Беларуси
На территории Беларуси (в границах по состоянию на 22 июня 1941 г., то есть, включая территории, которые в 1945 году отошли к Польше), нацисты создали свыше 300 гетто в четырех зонах оккупации: большинство из них (более 150) существовало в Западной части республики. На территории Беларуси, включенной в рейхскомиссариат «Украина» было 45 гетто, самые крупные из которых находились в Бресте (27 тыс. чел.) и Пинске (25 тыс. чел.). В зоне германской военной администрации (Минская, Могилевская, Витебская, большая часть Гомельской и некоторые районы Полесской области) было 43 гетто. Некоторые гетто на территории Беларуси (Минск, Брест, Пинск, Глубокое и др.) можно отнести к типичным гетто Восточной Европы. Внутренней жизнью в них руководили Юденраты, действовала еврейская полиция, использовался принудительный труд и пр. Отдельные гетто просуществовали продолжительное время: в Бресте – 10 месяцев, в Минске – 27, в Барановичах – 29.
Большая часть евреев оказалась в период оккупации в Западной Беларуси, которая была захвачена за первые 10 дней войны, так быстро, что никто не успел эвакуироваться. В ряды Красной Армии военкоматы успели призвать только 10% еврейского населения, тогда как в Восточной Беларуси – 33%. Восточная часть республики оказалась в военной зоне оккупации прифронтовой полосы. Гетто здесь не имели хозяйственного значения и уничтожались в первую очередь. В Западной Беларуси гетто просуществовали дольше, т.к. были вовлечены в экономические планы Рейха: их трудовые ресурсы активно использовались для нужд немецкой армии. Немцы даже разрешили медицинское обслуживание и боролись с эпидемиями, в отличие от гетто Восточной части.
В Восточной Беларуси в 1921-1941 гг. еврейская общинная жизнь исчезла, поэтому организовать выживание узников их собственными силами оказалось намного труднее, чем в Западной Беларуси. С другой стороны, восточные области считались более подверженными советскому влиянию и больше способными к партизанской борьбе, причем сопротивление нацистам в Восточной Беларуси было исключительно коммунистическим, а в Западной ‑ еще и сионистским. Участие в партизанском движении Белоруссии принимали не менее 10 тыс. евреев.
Минское гетто
Минское гетто было самым крупным (около 100 тыс. узников включая беженцев) и просуществовало дольше других. Минск был захвачен 28 июня 1941 г., а приказ о создании гетто был издан уже 19 июля. Переселение было закончено к началу августа 1941 г. Территория гетто в Минске составляла 2 кв. км. Она включала 40 улиц и Юбилейную площадь, где в бывшем здании Советского райотдела милиции находился Юденрат. Здания в гетто были одноэтажными и деревянными. Воду брали из водокачек, а зимой использовался снег. Гетто было окружено рядами колючей проволоки. Двое ворот охраняли белорусская и еврейская полиция. В начале осени 1941 г. в гетто Минска уже было уже приблизительно 80 тыс. узников (55 тыс. из Минска и 30 тыс. из окрестных местечек). Жилая площадь составляла 1,5 кв. м. на человека. За 28 месяцев в Минском гетто прошло пять больших погромов, после каждого из которых территория его постепенно уменьшалась.
Нацисты делили евреев на «полезных» и «бесполезных». В ходе селекции они отделяли специалистов и «трудоспособных», а остальных немедленно уничтожали. В Минском гетто отсутствовали фабрики и заводы, поэтому рабочие колоны ежедневно направлялись за пределы гетто. Евреи работали на железнодорожном узле, в строительстве, в швейных, сапожных, химических, оружейных мастерских, которые обслуживали Вермахт. Когда евреи поняли, что нацисты в первую очередь уничтожают тех, кто не работает, то матери стали брать с собой маленьких детей, которых они прятали возле рабочих мест. Дети все понимали и вели себя тихо. Другие узники пытались скрывать своих детей в русских приютах вне гетто. Если это обнаруживалось, детей возвращали назад в гетто или убивали на месте.
Осенью 1941 года в Минск прибыли первые транспорты из Германии, Австрии, Голландии, Чехии, Венгрии, Франции, Польши (7 тыс. евреев), а всего к маю 1942 г., по разным оценкам, от 26,5 до 55 тыс. евреев из семи стран Европы. Привезенные евреи оказались наиболее беззащитными, поскольку они:
- не знали русского языка, следовательно, не могли вступить в общение и получить помощь от местного населения;
- не были приспособлены к физическому труду;
- не имели запасов вещей для обмена на продовольствие;
- страдали от местных болезней, климата и пр.;
- находились в сложных отношениях с местными белорусскими евреями, которых обвиняли в сотрудничестве с советской властью. (Вместе с тем были примеры успешной совместной борьбы, когда Ильза Штейн и Лиза Гуткович организовали побег к партизанам 25 узников с оружием при помощи гауптмана Вилли Шульца).
Акции уничтожения евреев проводились айнзацгруппами и зондеркомандами, полицейскими частями СС, вермахтом и их пособниками уже с лета 1941 года. К началу 1942 г. в Беларуси погибло 250 тыс. евреев: 120 тыс. в зоне военной администрации Беларуси, 60 тыс. в районах, включенных в рейхскомиссариат «Остланд» и 70 тыс. в районах Западной Беларуси, округе «Белосток» и рейхскомиссариате «Украина». Карательные отряды даже нередко игнорировали позицию немецкой гражданской администрации приостановить расстрелы в гетто под предлогом «экономической нецелесообразности». С осени 1943 г. до освобождения республики в июле 1944 г. нацисты расправлялись с евреями, уцелевшими от погромов в гетто и рабочих лагерях (в Колыдчево под Барановичами последних узников расстреляли в марте 1944 г.). Жертвами карателей стали 10 тыс. евреев, скрывавшихся в лесных семейных лагерях и у партизан.
Беларусь стала одним из основных мест проведения «Операции 1005» ‑ сверхсекретной крупномасштабной операции, проводимой нацистской Германией по уничтожению следов массовых преступлений нацистов против мирного населения и военнопленных. Цель ‑ избавиться от доказательств и избежать ответственности за совершенные преступления против человечества. В Беларуси вскрыли тысячи захоронений. Трупы расстрелянных были извлечены из земли, сложены в штабеля и сожжены на кострах, а их пепел вывезен или рассеян. Однако сохранить в тайне ликвидацию сотни тысяч трупов не удалось. В живых остались свидетели ‑ непосредственные участники проведения самой акции. Материал, собранный в Беларуси о деятельности команд «1005», был широко использован в Нюрнбергском трибунале, и в ходе судебных процессов по делу нацистских преступников и их пособников в самой республике.
Сопротивление политике геноцида
Меньше известна другая, героическая страница народной трагедии. Евреи приняли самое активное участие в партизанском движении Беларуси, которое нацисты не без основания считали еврейским. С образованием под Москвой Белорусского штаба партизанского движения (сентябрь 1942 г.) «партизанка» приняла организованный характер. Евреи, бежавшие из гетто, пополнили отряды белорусских партизан, которые получили поддержку Большой земли. Евреи участвовали в боевых операциях, «рельсовой войне», засадах, выполняли агентурные задания, собирали информацию, занимались пропагандистской работой. А также были врачами, оружейниками, радистами, заготавливали продукты, работали в партизанских прачечных, сапожных и швейных мастерских, ухаживали за ранеными. Одной из форм борьбы стали еврейские семейные лагеря и отряды, не имевшие аналогов в других странах Европы. Наиболее известными были отряд № 106 Шолома Зорина и отряд им. Калинина братьев Бельских.
Правда об участии евреев в партизанском движении в годы войны была упрятана глубоко. Советская историография даже не упоминала такого явления. О нем рассказали бывшие еврейские партизаны и историки в Израиле, США, Европе. Они опубликовали свои дневники, воспоминания, издали монографии. Моше Каганович выпустил в Италии в 1946 г. свою книгу на идиш, а в 1952 г. в Аргентине на английском. О партизанах из Минска писали Гирш Смоляр и Яков Гринштейн. Братья Бельские (Тувья, Асаэль, Зусь и Арон) партизанили в Налибокской пуще, и двое из них – (Тувия и Зусе) – оставили об этих днях воспоминаний на идиш; о тех же событиях писали американец Петера Даффи и израидьтянин Зеэв Бармац. О еврейском сопротивлении писал израильский историк Шолом Холавский, один из один из лидеров восстания в Несвижском гетто. О восстании в гетто в Лахве ‑ Копель Колпаницкий и Бен Цион Даган. (На русском языке в Беларуси издана только книга «Плечом к плечу» и перевод книги Джека Кагана о партизанах из Новогрудка).
В ряде гетто существовали подпольные организации, узники запасались холодным и огнестрельным оружием. Восстание в гетто – это кульминация сопротивления, самый яркий и волнующий момент, образно говоря ‑ ослепительная вспышка. Не менее важно знать, что этому предшествовало: кто были люди, поднявшиеся на восстание, понимая, что шансов на победу нет или почти нет; что ими двигало ‑ стремление выжить или дорого продать свою жизнь; кто им помогал, а кто мешал. Чаще всего восстание было приурочено к акции массового уничтожения или депортации в лагеря смерти. Всего на оккупированной территории СССР таких восстаний было несколько десятков, в Беларуси известно не менее девяти. Это восстания в таких местах, как Слоним (29 июня 1942 г.), Клецк (21 июля 1942 г.), Несвиж (22 июля 1942 г.), Копыль (24 июля 1942 г.), Мир (9 августа 1942 г)., Лахва (3 сентября 1942 г.), Белосток (16 августа 1943 г.) и Глубокое (29 августа 1943 г.). Эти события стали известными широкой общественности благодаря книгам, опубликованным в Израиле и США.
Отношение государства к истории Холокоста
Как было сказано, в СССР тема Катастрофы и героизма советского еврейства замалчивалась, и Белоруссия здесь не была исключением, несмотря на то что из миллиона довоенного еврейского населения Беларуси уцелело менее 150 тысяч. Колоссальный демографический и интеллектуальный ущерб становится еще заметнее, если учесть, что до войны евреи составляли не менее 60% городского населения республики, а врачи, инженеры, агрономы, конструкторы, финансовые работники, художники, музыканты, писатели, и управленческие кадры ‑ до 80%.
В ходе Второй мировой войны произошли необратимые изменения в демографической структуре населения Беларуси: изменились места компактного проживания евреев, усилились процессы миграции, ослаб интерес к языку идиш, возросло количество межнациональных браков. С другой стороны, последствия Холокоста обострили национальное самосознание евреев.
В бывшем Советском Союзе литература по истории Холокоста появилась только после 1991 года. Статьи, обзоры, воспоминания, сборники документов и монографии о Холокосте, вышедшие после 2000 г., отличаются профессиональным уровнем, глубиной анализа, осмысления и достоверности. Одни из них серьезные исследования, другие носят публицистический, эмоциональный характер. Большая часть приводимых сведений основывается на записи устных свидетельств, не подтвержденных документами. Большое внимание уделяется взаимоотношениям евреев и неевреев на оккупированной территории. Начали появляться документы по истории Холокоста, списки жертв гетто, описание участия евреев в партизанской борьбе, начали устанавливать памятники на местах массовых захоронений и т. д.
Из работ белорусских историков последних 20 лет, которые внесли немалый вклад в изучение трагедии евреев в годы Второй мировой войны, выделяются труды Эммануила Иоффе, Давида Мельцера, Евгения Розенблата, Геннадия Винницы, Кузьмы Казака. Важные сборники документов и материалов были изданы при участии Раисы Черноглазовой, Марата Ботвинника, Вячеслава Селеменева, Инны Герасимовой и других. Все эти издания (статьи, книги, сборники документов и даже диссертации) стали возможными только благодаря личной инициативе самих исследователей; безусловно, они были бы значительно обширнее при государственной поддержке, выделении грантов, стипендий, а не только с помощью зарубежных спонсоров.
После провозглашения независимости Республики Беларусь в 1991 г. отношение к Холокосту изменилось. С одной стороны, был признан геноцид евреев (а не абстрактных «советских граждан» или «мирных жителей»), активное участие евреев в сопротивлении нацистам, сняты запреты на научные публикации о Холокосте, открыты архивы, разрешены конференции, симпозиумы и защита диссертаций. С другой – сохранилась прежняя концепция о геноциде белорусского народа (план «ОСТ»), где смешивается «геноцид» и «террор», что представляется неоправданным потому, что белорусов, в отличие от евреев, нацисты не убивали по этническому признаку. Вместо концептуальных научных исследований по истории Холокоста выходили книги описательного характера, без объяснения сути явления.
Тиражи научной литературы, посвященной трагедии евреев в годы войны, сборников документов, монографий остаются мизерными. Белорусские учебники истории посвящают этой теме от нескольких строк до одного абзаца в виде простого упоминания, избегая анализа и объяснения причин. Отсутствуют спецкурсы «История Холокоста в Беларуси», не проводятся научные конференции под эгидой государственных ведомств. Совершенно иная ситуация в России, Украине, Молдове, странах Балтии, не говоря уже о Германии, Польше, Болгарии, Румынии, Чехии и Словакии, где на исследования Холокоста выделяют средства из государственного бюджета. Вне сомнения, уроки прошлого влияют на будущее Беларуси и ее народа, и оставлять это без внимания неразумно и недальновидно.
Что нужно сделать
Самое главное ‑ признать, что Холокост является составной частью трагедии Беларуси в годы войны. Историю Холокоста в Беларуси необходимо включить в общий комплекс истории Великой Отечественной войны, однако без финансового обеспечения на государственном уровне это недостижимо. В Беларуси должны появиться научные журналы и книжная серия «история Холокоста», учебники по истории евреев Беларуси, истории Катастрофы и еврейского сопротивления, как это сделано в России, учебные курсы в университетах и кафедры истории евреев Беларуси; должны быть экспозиции Холокоста в районных и областных музеях республики, Зал Холокоста в Белорусском Государственном музее истории Великой Отечественной войны, а также созданы Музеи еврейской истории Беларуси, Холокоста в Беларуси и музей Минского гетто. Следует проводить конференции и круглые столы с привлечением лучших научных сил республики, подготовить и издать Энциклопедии евреев Беларуси, Холокоста и праведников народов мира и ввести гранты и стипендии для исследователей данной темы.
Нынешняя ситуация далека от идеала. В настоящее время в Беларуси есть три научных учреждения, которые изучают историю Холокоста: Белорусский государственный музей истории Великой Отечественной войны, Музей истории и культуры евреев Беларуси (в здании Союза белорусских еврейских общественных организаций и общин) и Историческая мастерская в Минске. Эти организации располагают тысячами экспонатов, документов, материалов и фотографий, свидетельств о трагической судьбе евреев Беларуси, их активном участии в Красной армии и партизанском движении в годы войны.
Центр диаспоры при Тель-Авивском университете выступил с инициативой образования Международного центра по изучению истории евреев Беларуси, который бы объединял и координировал усилия всех исследователей, работающих в этом направлении. В Центре диаспоры с 1995 г. существует проект «Евреи Беларуси», собраны архив и библиотека; в 2014 ‑ 2017 гг. прошли три международные конференции «Еврейские солдаты»; создан архив писем и дневников евреев ‑ бойцов и командиров Красной армии и членов их семей. В Беларуси сделано много по изучению истории Холокоста, но этого недостаточно; необходимо продолжить работу на государственном уровне и воздать должное памяти 800 тыс. евреев республики, которые так много сделали для Беларуси. Нравственные, политические и экономические усилия неизбежно окупят все затраты.
Идиш возвращается в Лемберг
Традиционный язык ашкеназского еврейства – идиш ‑ почти исчез в качестве средства живого общения на просторах Восточной Европы и постсоветских стран в связи с культурной ассимиляцией в советское время и массовой эмиграцией его последних носителей в 90-е гг. прошлого века. Но он был одним из важнейших символов еврейского возрождения в 1988-1992 годах, то есть накануне распада СССР и в ранний постсоветский период. Именно вокруг идеи восстановления и развития идишской культуры строилась деятельность возникших в те годы Обществ еврейской культуры, первое из которых в Украине (оно же ‑ второе по счету в СССР) было основано во Львове. Однако в последующие годы этот фактор ушел на периферию идентичности местного еврейства. После перерыва в четверть века интерес к данной теме вновь возрождается, но уже как к академической дисциплине, причем в основном усилиями нееврейских интеллектуалов и деятелей местной культуры. Сам по себе этот процесс можно только приветствовать, однако одновременно еврейским общественным лидерам имеет смысл задаться вопросом, что стоит за этот тенденцией. Общая либерализация гуманитарного знания, попытка ответственно взглянуть на историю своих народов в свете судеб их еврейских соседей или характерная для ряда стран Восточной Европы попытка превращения еврейской культуры в приватизированную местным нееврейским обществом «единицу памяти»?
Возрожение культуры на языке идиш во Львове (на идише, как и по-немецки, его называли Лемберг), который был столицей входившего в 1772-1918 гг. в состав Австрийской, а затем Австро-Венгерской империи Королевства Галиции и Лодомерии, началось в конце 1980-х годов в Обществе еврейской культуры им. Шолом-Алейхема. Это первое в Украине объединение такого рода было основано в 1988 году, в самом начале возрождения еврейской культуры в Украине по инициативе писателя Александра Лизена, инженера и журналиста Бориса Дорфмана, а также других активистов.
Как и в других местах, во Львове именно идиш, в качестве доминирующего элемента исчезающей традиционной культуры восточно-европейского еврейства, воспринимался в как один из важнейших символов еврейской идентичности местной общины, и именно поэтому его преподавание стало одной из целей общества. Следует отметить, что тогда преподаванием идиша занимались естественные носители этого языка. К еврейской общине присоединились и заинтересованные украинские ученые и писатели, в частности, поэт Иван Лучук и востоковед Ярема Полотнюк. Однако, как и в других местах бывшего СССР, вскоре и общество им. Шолом-Алейхема и другие еврейские учреждения Львова сосредоточились на преподавании иврита. Проблема состояла не только в падении интереса в связи с массовой эмиграцией носителей этого языка, но и в том, что во Львове не хватало профессиональных преподавателей.
Изучение идиша во Львове в академических учреждениях началось вместе с ростом интереса к еврейской истории в целом, и интерес к нему возник, прежде всего, благодаря школам по еврейской истории в контексте многоэтничного прошлого, которые проводились Центром городской истории с 2010 по 2016 год. Эти школы включали в себя начальный курс идиша, который преподавали Йоанна Лисек (Вроцлав), Войцех Творек (Вроцлав), Валентина Федченко (Санкт-Петербург) и Арно Бикар (Париж). За шесть лет летних школ в них приняли участие сто двадцать участников, по большей части из Украины, однако также из Беларуси, России и Польши, которые получали базовые знания по идишу, что вдохновило многих из них продолжать изучение языка в летних школах и в других университетах. Трое участников летних школ – историки Владислава Москалец, Евгений Поляков и Оксана Сикорская в 2012-2014 годах организовали идиш-клуб, в котором они вместе читали литературу на этом языке.
Идея преподавания идиша и иврита как постоянных курсов появилась одновременно с мыслью о необходимости основания программы Еврейских студий в Украинском Католическом Университете. Целью программы была подготовка специалистов, которые могли бы заниматься еврейской историей украинских земель. Что отличало бы такого историка от выпускника специализации по истории Украины или Центрально-Восточной Европы? Кроме набора специальных исторических курсов это должны были быть языки иврит и идиш, на которых в Украине (в отличие от других языков региона – польского, латыни, немецкого) мало кто читает и которые почти никто не преподает. Именно поэтому, с 2015 года в УКУ начали преподавать идиш и иврит. Однако оставалась проблема с поиском постоянных преподавателей, ведь в летних школах идиш преподавали гостевые профессора. Первым преподавателем идиша стала Ася Фруман, преподавательница из Харькова, которая переехала во Львов.
Ася Фруман преподавала на протяжении 6 семестров и заложила фундамент идиш-студий в УКУ. Она рассказывала про язык ашкеназских евреев людям, которые мало слышали о нем раньше. В феврале 2018 года ее заменила выпускница УКУ Оксана Сикорская, которая преподает до сих пор. Ранее Оксана Сикорская преподавала идиш в организации «Хесед-Арье».
Сегодня в УКУ есть три группы по изучению идиша: начального, среднего и высокого уровней. Есть студенты, которые уже 5-ый семестр изучают идиш в университете, некоторые из них побывали на краткосрочных интенсивных программах, в частности The Naomi Prawer Kadar International Yiddish Summer Program (Тель-Авив) и International Summer Seminar in Yiddish Language and Culture (Варшава). У этих студентов большой интерес к идишу. Большинство из них ‑ не евреи, а украинцы, которые понимают важность идишского элемента в украинской истории и культуре. Наши ученики – это люди с очень сильной мотивацией, ведь на сегодняшний день идиш – непрактичный язык, его можно использовать только для исследований и научной работы. Однако многие пришли на курс из-за того, что у них есть искренний интерес к этой культуре, к еврейской литературе на идише. Все они очень интересные люди. Прежде всего, это историки (с кафедры еврейских студий, которые занимаются с еврейскими темами в своих работах), искусствоведы, которые изучают еврейское искусство Галиции, литературоведы и филологи, которые ходят делать переводы и с идиша. А кроме того, это любители идиша, которые учатся с большим энтузиазмом и черпают здесь вдохновение.
Надежда Скокова, аспирантка кафедры еврейских студий, так отзывается о своих занятиях идишем в УКУ: «Для меня знакомство с идишем стало началом изучения параллельной культуры, которая когда-то была равноценной и живой на украинских землях. Это динамичный, разнообразный и очень колоритный язык. Изучение идиша показывает, что, как бы далеки на первый взгляд ни были друг от друга еврейская и славянская культура, они гармонично и незаметно создавали симбиоз – в идише много славизмов, а славянские языки в какой-то момент своей истории усваивают еврейские слова. Наверное, потому-то еврейские сказки на идише одновременно близкие и незнакомые. Часто символизм в еврейском фольклоре имеет очень много общего со славянским, а иногда он сохраняет свой далекий уникальный облик. Для меня уроки идиша – это не только изучение языка европейских евреев, это и пространство, в котором пересеклись параллельные культуры, которые когда-то существовали вместе».
Мы рады, что сегодня во Львове есть возможность для всех желающих изучать идиш в университете, и мы видим большую перспективу для еврейских студий в Украине. Мы убеждены, что в скором времени наши студенты начнут заниматься переводами и подключатся к проектам, в которых они смогут использовать приобретенные ими во время изучения идиша знания и навыки.
Оксана Сикорская, Владислава Москалец
Послесловие редакторов
Эта заметка была написана молодыми львовскими исследовательницами для литературного альманаха «Идишланд», издающегося на идише в Тель-Авиве и ставящего среди прочего своей задачей информирование читателей о преподавании языка идиш и его литературы в различных странах и городах мира. Особый интерес в данном смысле представляют страны Восточной Европы, в частности Украина, которые были в исторически недавнем прошлом естественным ареалом бытования этого языка. Так Львов был одним из заметных центров еврейской литературы. Достаточно упомянуть о том, что именно в этом городе началась творческая деятельность классика еврейской поэзии (на идише и на иврите) ХХ века Ури-Цви Гринберга. В начале ХХ века во Львове жили около 60 тысяч евреев (по данным австрийской переписи населения 1910 года), составлявших свыше четверти всего городского населения.
Сейчас, после Холокоста и эмиграции большинства уцелевших евреев, этноязыковая ситуация во Львове принципиально иная. Согласно данным всеукраинской переписи населения 2001 года, в городе проживали всего 1900 евреев, составлявших лишь 0,3% местного населения. С учетом потомков смешанных браков и членов семей нееврейского происхождения, подпадающих под критерии израильского «Закона о возвращении» и потому в значительной части своей вовлеченных в деятельность еврейских организаций, общая численность «расширенной еврейской популяции» города сегодня оценивается в 6-8, а по другим оценкам ‑ 12-15 тыс. человек. Однако эти евреи в результате языковой ассимиляции идиша, как правило, не знают. Естественные носители языка, по большей части лишь пассивно понимающие идиш, но не способные на нем говорить, остались лишь среди лиц старшего поколения.
Действительно, возрождение идиша и традиционной идише-ориентированной культуры было знаменем Обществ Еврейской культуры (ОЕК), которые стали первой легальной формой еврейских гражданских объединений в Советском Союзе в новейший период. Создание значительного числа, если не большинства этих объединений было инициировано на пике Перестройки прагматиками из числа теряющего власть официального истеблишмента, пытавшимся не остаться в стороне от возрождающегося еврейского движения в стране. Потому многие ОЕК, вне связи с реальным замыслом властей и при поддержке либеральной фракции местных националистических и общедемократических движений, стали платформой для легализации деятельности остатков еврейского национально-демократического движения 70-х — начала 80-х годов, которые в условиях горбачевской либерализации и разворачивания массовой еврейской эмиграции из СССР вернулись к идее создания независимых еврейских организаций[1].
В свое время, в конце 80-х годов прошлого века один из нас (Велвл Чернин) присутствовал на первом торжественном заседании Общества еврейской культуры им. Шолом-Алейхема во Львове. Он был лично знаком с упомянутым в заметке Оксаны Сикорской и Владиславы Москалец первым председателем этого общества, писателем Александром Лизеном, писавшим на идише и по-украински. Тогда идиш еще звучал во Львове и, как сказано в заметке, тогда преподавателями языка идиш во Львове были его естественные носители, а учениками курсов, на которых преподавался этот язык, были по большей части евреи, для которых основным мотивом изучения этого языка было национальное самосознание.
Четверть века спустя оба редактора снова последовательно оказались во Львове, где в качестве израильских гостевых лекторов преподавали, соответственно, курс еврейской литературы и современного израильского общества в Украинском Католическом Университете, располагающем прекрасно организованной программой еврейских студий. К этому времени идиш уже практически полностью исчез из Львова. Даже в местной синагоге Велвл Чернин говорил по-русски. Единственный, с кем он общался в тот приезд во Львов на идише, был упомянутый в заметке журналист Борис Дорфман. При этом студенты, посещавшие наши занятия в УКУ, были исключительно украинцами.
Таким образом, в заметке Оксаны Сикорской и Владиславы Москалец отражен драматический момент угасания еврейской культурной деятельности на языке идиш, который был когда-то живым языком местной еврейской общины, и его последующей «посмертной реинкарнации» в качестве предмета академического изучения в местном нееврейском академическом учреждении, поставившем своей задачей изучение истории Украины во всем ее культурном и языковом многообразии. При этом как нынешние преподаватели языка идиш, так и изучающие его студенты, могут оказаться евреями, по сути, лишь случайно. Тот факт, что еврейку Асю Фруман заменила в УКУ в качестве преподавательницы идиша украинка Оксана Сикорская, не внес никаких принципиальных изменений в ситуацию.
Следует особо подчеркнуть, что речь идет не о специфически львовском явлении, а о части гораздо более широкого явления, развивающегося на наших глазах в целом ряде европейских стран, например, в Польше, и заслуживающем особого внимания. Если в 80-х годах прошлого века Александр Белоусов (1948-2004), этнический русский, ставший известным поэтом на идише, вызывал некоторое недоумение, то теперь неотъемлемой частью современной культуры на языке идиш стали не-евреи – специалисты по идишу, блестяще владеющие этим языком и даже создающие на нем достойные внимания литературные произведения. (Например, Марек Тушевицкий из Кракова или Томас Соксбергер из Вены – оба они изучили идиш в рамках своей академической подготовки). Нельзя исключить, казалось бы, парадоксальной возможности того, что новые авторы современной литературы на идише появятся и среди тех, кто учится сейчас на курсах этого языка в УКУ.
Все это можно только приветствовать, но одновременно, следует задаться вопросом, что стоит за подобной эволюцией отношения к языку и культуре идиш. Просто либерализация гуманитарного знания, имеющего небольшое отношение к собственно евреям как таковым? Интеллектуалы старых и новых демократий бывшего коммунистического лагеря, желают, изучая евреев, что-то понять и о себе, и, возможно, сделать, как говорят на иврите, «хэшбон нефеш» – ответственно взглянуть на историю своих народов в свете судеб их еврейских соседей? Или речь идет об идущем и во многих странах Восточной Европы процессе превращения еврейской культуры в приватизированную местным нееврейским обществом «единицу памяти»? У нас нет сомнения, что инициаторы программ академического изучения и общественного признания еврейской культуры в странах Восточной Европы и Евразии, включая, разумеется, и авторов приведенной выше заметки, действуют из самых благородных и толерантных побуждений.
Но очевидно, что вопрос о том, следует ли еврейским общинам Украины, Евразии и мира в целом самоустраниться от этого процесса, делегировав полномочия местным научным работникам, интеллектуалам а, затем, неизбежно, и политикам, остается совсем не праздным.
Велвл Чернин, Зеэв Ханин[2]
[1] Подробнее см. :Vladimir (Ze’ev) Khanin, «Perestroika and Jewish Cultural Associations in Ukraine, 1987-1991», Jews in Eastern Europe, Jerusalem, No 2 (42) (Fall 2000), 5-24.
[2] Велвл (Владимир) Чернин ‑ еврейский поэт (идиш), этнограф, переводчик и литературовед, преподаватель языка и культуры идиш в Университете Ариэль в Самарии; Владимир (Зеэв) Ханин – глава академического совета (Academic Chairman) ИЕАЕИ, преподаватель политических наук и социологии современных еврейских общин Университетов Ариэль и Бар-Илан, Израиль
Евро-азиатское наследие и американский опыт: политический портрет русскоговорящих евреев США 21 века
Состояние политических установок, взглядов и предпочтений, выражаемых в голосовании американскими русскоговорящими иммигрантами на протяжении почти 20 лет, является итогом как евро-азиатского/постсоветского наследия части этой группы, так и (в особенности) уже американского опыта. В этой связи следует уделить внимание текущей политической поляризации и радикализации многих левых и некоторых правых политических групп, и как такой политический климат отражается на их электоральном поведении. Существуют, на наш взгляд, четыре главные причины, по которым американские русскоговорящие избиратели предпочитают кандидатов республиканцев (как на президентских выборах, так и на промежуточных) демократам со значительным разрывом (обычно 75% к 25%). А именно, отношение к Израилю, неприятие нео-марксистского (как им это видится) курса демократических администраций, позитивная оценка усилий по либерализации системы налогообложения и рынка труда, и идеологическая близость к гражданской платформе республиканцев. Предполагается также, что картина политических и идеологических предпочтений русскоговорящих избирателей в США аналогична ситуации в русскоговорящих еврейских общинах Израиля, Германии, Канады и, возможно, в Австралии и некоторых странах бывшего СССР. Эта гипотеза требует подтверждения другими исследованиями.
Русскоговорящие евреи составляют значительную часть так называемой «транснациональной евро-азиатской диаспоры», популяция которых в США насчитывает, по разным оценкам, от 750,000 до миллиона человек (хотя израильские демографы считают эту цифру существенной завышенной). Если не считать Израиля, русскоязычное население которого, строго говоря, диаспорой не является, то «русские» в Америке ‑ самая большая часть этой диаспоры. Большинство из них оказались в Америке в результате растянувшегося почти на 50 лет волнообразного процесса исхода евреев из СССР и затем и из стран постсоветского пространства. Феномен этого «исхода» и его последствия представляют поистине историческое значение и недостаточно изучены не только в США, но и в других странах. Здесь мы кратко рассмотрим только один, а именно, политический аспект активности русскоязычной диаспоры в США и меру ее влияния на более широкие политические процессы в США.
Поляризация и радикализация
В течение достаточно долгого времени, 20-30 лет, идет процесс политической и культурной поляризации американского общества. Строго говоря, поляризация была всегда, но в 21 веке она накалилась и достигла высшей степени в начале предвыборной президентской кампании 2016 года. С момента избрания Трампа президентом США в ноябре 2016 года Америка четко разделилась на два близких по размеру, но антагонистических культурно-политических лагеря, у которых практически не осталось ни общих интересов, ни основ для компромисса. Экономические, политические, культурные темы, которые могли бы еще в какой-то мере обсуждаться в относительно цивилизованном формате, превратились в дихотомии.
Накопилось огромное количество проблем. К теме абортов добавились права женщин и движения Me Too и Women March; возникло движение Black Life Matters (против стрельбы полицейских по черным) и Antifa (якобы антифашистское, но на деле леворадикальное); активизировались и радикализировались крайне правые и ультралевые группировки; во внешней политике и в экономике возникла антиномия «изоляционизм – глобализм». Кроме этого, крайне обострилась проблема нелегальной иммиграции и иммиграции в целом – и в этой связи тема строительства заградительной стены на границе с Мексикой; накалилась американская конституционная проблема разделения властей и баланса между тремя ветвями власти ‑ исполнительной, законодательной и судебной; проблемы свободы религии и права на ношение оружия (соответственно первой и второй поправок к Конституции) приобрели явные черты конфронтации между так называемыми «либералами» и «консерваторами». При этом граница между полярными взглядами проходит уже не по партийной линии. Она стала в значительной мере поколенческой (молодые либералы против пожилых консерваторов), гендерной (женщины и разные сексуальные сообщества против белых гетеросексуальных мужчин), образовательной (образованные либералы против малообразованных консерваторов), урбанистической (пригороды и большие города против малых городов), географической (два либеральных океанских побережья против консервативного населения внутренних штатов).
Надо заметить (и подчеркнуть), что хотя противостояние и коснулось отношения к Израилю и евреям, а также всего широкого спектра проблем Ближнего Востока, однако в этих вопросах конфронтация далека от того накала, который есть в других темах. В некоторых вопросах, таких как безопасность Израиля и военно-экономическое сотрудничество двух стран, противостояние демократов и республиканцев минимальное. В других, как, например, перенос Американского посольства в Иерусалим, сделка с Ираном, или же мантра о «двух государствах для двух народов», оно обострилось. Но в самом широком стратегическом смысле взгляд на Израиль как на важнейшего союзника США и форпост демократии в регионе фактически совпадает в истэблишменте республиканцев и демократов. Это тот редкий, а, может, и единственный случай, где накал страстей еще предстоит.
«Русские» голосуют
Во всем многообразии обильных конфронтационных подходов русскоязычные иммигранты сохраняют удивительную стабильность взглядов и предпочтений. Уже почти 18 лет русскоязычные избиратели в большинстве упорно голосуют за кандидатов республиканской партии. В 2000 году, правда, электоральные предпочтения разделились: примерно половина русскоязычных граждан США голосовали за кандидатуру республиканца Буша (который выиграл выборы за счет примерно 500 голосов, полученных им в штате Флорида, и голоса эти вполне могли оказаться «русскими»), а другая половина голосовала за Гора, тогдашнего вице-президента у Клинтона. Хотя популярность Гора среди «русских» была невелика, фактор сенатора Либермана, религиозного еврея, борца за свободу Советских евреев и ярого сторонника Израиля, которого Гор взял своим кандидатом в вице-президенты, сыграл свою роль.
На президентских выборах 2004 года позиция русскоязычных избирателей четко определилась и практически не менялась до выборов 2016 года; на последних выборах она также осталась неизменной. В 2004 году 78% из них голосовали за второй срок Буша; в 2008 году 75% отдали свои голоса республиканскому сенатору Маккейну, проигравшему Обаме. В 2012 около 80% «русских» голосовали за республиканца Митта Ромни. Тот, хотя и был для многих не до конца понятной фигурой, ассоциировавшейся с таинственной христианской сектой мормонов, выглядел много предпочтительней крайне нелюбимого русской улицей Обамы. Ромни, как известно, проиграл (и поделом ему, как говорят некоторые доморощенные комментаторы на Брайтоне, ибо Ромни, нынешний сенатор от штата Юта, стал резким критиком любимого ими президента Трампа).
И, наконец, в 2016 году русскоязычные избиратели дружно (те же 77-80%) голосовали за Дональда Трампа. Поначалу, пока проходили праймериз внутри республиканской партии, отношение у «русских» избирателей к его кандидатуре было скептическим, поскольку казалось, что среди всех 19 претендентов на республиканскую номинацию есть немало более достойных кандидатов. Сенаторы Марко Рубио (Флорида) и Тед Круз (Техас) выглядели особенно привлекательно. Но по мере разворачивания президентской гонки и, тем более, после номинации Трамп стал «героем» у русскоязычного избирателя. Симптоматично, что Трамп выиграл президентство за счет ключевых штатов, так называемых swing states, таких как Флорида, Огайо, Пенсильвания с небольшим перевесом, но со значительным присутствием в этих штатах русскоязычного населения. Поэтому с большой долей вероятности можно сказать, что «русские» голоса существенно способствовали победе Трампа. Вполне может быть, что эти голоса даже оказались решающими. Два года президентства Трампа оправдали, а во многом и превзошли их ожидания.
Правда, надо отметить, что молодая поросль, так называемое «полуторное» и «второе» поколение иммигрантов не восприняли Трампа с симпатией. Голоса молодежи в возрасте от 18 до 35 лет разделились почти поровну: только от 45% до 50% в этой возрастной группе предпочли Трампа, тогда как от 50 до 55 процентов отдали свои голоса в пользу Хилари Клинтон. Так что, если бы не члены этой небольшой группы, вполне возможно, что Трамп получил бы голоса 85% русскоязычных избирателей. Здесь картина в общих чертах понятна: стоит принять во внимание, что 90% русскоязычных избирателей в этой возрастной категории либо студенты колледжа, либо закончили колледж. А что происходит в колледжах и университетах с «промыванием мозгов» молодому поколению их либеральными профессорами, всем известно. Утешением же консервативной части нашей публики может служить то, что по сравнению с американскими студентами (в том числе еврейскими), «русская» молодежь гораздо более консервативна: среди американских студентов в Нью-Йорке поддержка Хилари Клинтон достигала 80%, а среди «русских» ‑ только 50% ‑ 55%.
Промежуточные выборы в Конгресс 2018 года
Выборы в Конгресс США, на которых избирается весь состав Палаты представителей (435) и треть Сената (33 сенатора), проходят каждые два года, а промежуточными называются те, которые приходятся на середину президентского срока. Они считаются проверкой прочности позиции действующего президента, своего рода малым референдумом для политического курса страны. Одновременно они служат как бы неофициальным началом нового президентского избирательного цикла. Обе Палаты Конгресса контролировались республиканцами, и поэтому президент Трамп имел во многом свободу действий для выдвижения своих законодательных инициатив и для их продвижения в Конгрессе. Так, благодаря инициативе Трампа и ее поддержки в Конгрессе, был принят еще в 2017 году важнейший закон о налогообложении корпораций и личных доходов. Многие считают, что именно он привел экономику страны к невиданному расцвету: уровень безработицы снизился до невероятных 3.9%, финансовый рынок достиг рекордных показателей, а общий рост экономики в 2018 году превысил 3%.
Несмотря на эти выдающиеся показатели в экономике, политическое противостояние также достигло новых рекордных высот. Ненависть к действующему президенту со стороны средств массовой информации, демократов в Конгрессе и всей либеральной части общества приняла характер массового психоза. Со своей стороны президент Трамп сохранил и даже усилил свою избирательную базу, которая непоколебимо его поддерживает. Накануне выборов в Конгресс его поддержка составляла 42-45% потенциальных избирателей, а в среде республиканской партии он пользовался поддержкой около 85%.
За половину своей первой каденции Трамп добился впечатляющих успехов в экономике, да и во внешней политике. Куда можно отнести и замечательно смелое решение о переносе Американского посольства в Иерусалим, и пересмотр торговых отношений с Мексикой и Канадой в пользу США, и исторические переговоры с Северной Кореей, и отмену Иранской сделки, и многое другое. На этом фоне казалось, что Трамп обречен на успех и на промежуточных выборах в Конгресс. Но успех оказался только частичным: республиканцам удалось сохранить и увеличить большинство в Сенате с 51 до 53 мест, что крайне важно для назначений в Верховный суд и на важнейшие государственные посты. В Палате же представителей, где республиканцы имели большинство в 23 места, демократам удалось их существенно потеснить и получить большинство в 17 мест. Теперь нижняя палата Конгресса контролируется демократами.
Русскоязычные избиратели на этих выборах не только сохранили свою приверженность президенту Трампу, но и, по нашим данным, увеличили его поддержку. Предположительно, более 80% из принявших участи в голосовании поддержали республиканских кандидатов в Конгресс и Сенат, тем самым выразив прямую поддержку президенту Трампу. Трудно сказать, какую роль они сыграли в выборах в Палату представителей, но определенно можно сказать, что их голоса оказались существенными в выборах сенаторов и губернаторов в нескольких ключевых штатах. Во Флориде, например, республиканец Скотт на выборах в Сенат победил своего демократического конкурента – действующего сенатора Нельсона с разницей всего в 10,000 голосов, а это значит, что, учитывая 30-40 тысяч русскоязычных избирателей Флориды, из которых разительное большинство голосовало за Скотта, новый сенатор обязан своей победе «русским» голосам. Губернатором штата Флорида также стал республиканец Десантис, победивший Гуллима, надежду демократов, с разницей всего в 30 тысяч голосов (из более 8 миллионов голосовавших): его победа тоже во многом определилась «русскими» голосами.
Большинство русскоязычных избирателей составляют евреи – выходцы из (бывшего) СССР. Интересно, что они голосуют прямо противоположно американским евреям, которые со времен Рузвельта упорно голосуют за демократов: от 78% за Обаму в 2008 году, 75% за Джона Керри в 2004 и 76% за Ала Гора в 2000 году, до 65% за Обаму на выборах в 2012 году. За последние 100 лет поддержка американскими евреями демократических кандидатов в президенты США не опускалась ниже 50%. Именно так они голосовали в 1980 году, когда Рейган избирался против Картера. Даже на пике популярности Рейгана в 1984 году около 60% голосовали за его оппонента-демократа. Можно сказать, что американские евреи и русскоязычные эмигранты голосуют диаметрально противоположно. И не только голосуют, они расходятся почти во всем, что касается политических взглядов и предпочтений. При этом почти 60% американских евреев никогда не были в Израиле, а 60% «русских» были как минимум один раз.
Причины и следствия
Многие в среде американских либералов и евреев недоумевают, почему же русскоязычные евреи, сами иммигранты и частично получавшие социальную помощь от государства, поддерживают консерваторов и особенно Трампа и его политику? Выделим 4 фактора такой поддержки.
- Израиль. Отношение к Израилю ‑ несомненно лакмусовая бумажка, определяющая поддержку того или иного кандидата на выборах. Президент Трамп и его республиканское окружение в этом смысле оказался намного решительнее всех его предшественников, включая республиканцев. Перенос посольства в Иерусалим, теснейшие отношения с нынешним правым правительством Израиля, ликвидация Иранской сделки и сомнения в единственности решения Израильско-палестинского конфликта согласно формуле «два государства для двух народов» – основа нынешнего взаимодействия между Израилем и США. Поэтому Трамп и республиканцы снискали уважение и поддержку русскоязычных избирателей.
- Неприятие социализма. Русскоязычные эмигранты, испытавшие на своем собственном опыте все «прелести» социализма и тоталитарного государства, с огромным подозрением относятся к любым попыткам усиления государства и его вмешательства в жизнь и бизнес, к любым экспериментам «социалистического» толка. Поэтому они были подозрительны и к Обамовской реформе системы здравоохранения, и к его идее поднять налоги на богатых; поэтому они видит в республиканцах вообще, а в Трампе в особенности, воплощение здоровых капиталистических идей[1].
- Налоги и занятость. Параллельно с неприятием любых форм социализма, будь экономика или политика, русскоязычные избиратели заинтересованы в снижении налогов и в повышении возможностей найти работу. Большинство иммигрантских семей живут на заработную плату или на доходы от своих малых бизнесов, поэтому они и будет голосовать за того кандидата, который выступает за снижение налогов и за снижение уровня безработицы. Трамп, который не только обещал снижение налогов, но и выполнил это обещание, конечно, вызывает глубокую симпатию. Экономика уверенно растет, безработица практически отсутствует, сотни ограничений сняты для малого бизнеса, а, поскольку республиканские законодатели во многом ассоциируются с Трампом, они и получили предпочтения «русских» избирателей на выборах 2018 года.
- Идеология. Идеологическая и социальная платформа демократов в ее Обамовской и постобамовской форме не вызывает, мягко говоря, большого энтузиазма в среде русскоговорящих избирателей. Вычеркивание из программы демократической партии слов о Б-ге и Иерусалиме не способствовало усилению популярности демократов. Легализация гомосексуальных браков во многих штатах не прибавила позитивного отношения к ним, равно как и все ритуальные пляски вокруг сексуальных меньшинств и бисексуалов. Сюда же вплетается ставшая исключительно острой проблема иммиграции, особенно нелегальной (об этом отдельный разговор). Трамп и республиканцы смотрятся как прямые идейные наследники президента Рейгана, который с завидным упорством боролся за права советских евреев в 80-е годы, отстроил экономику и вернул Америке ее былое величие. Он остался кумиром того поколения эмигрантов.
Представляется, что картина политических и идеологических предпочтений русскоязычных эмигрантов во многих странах их расселения, как в Диаспоре, так и в Израиле, весьма схожа. Известно, что русскоговорящая община Израиля тяготеет к правой или правоцентристской стороне политического спектра. Похожая картина по многим данным наблюдается в Канаде и Австралии. Есть некоторые данные и по Германии, вписывающиеся в эту гипотезу. Не вполне понятны процессы, происходящие на постсоветском пространстве, ибо там трудно определить политический спектр в его западном понимании. То, что здесь кажется «правым» там вполне может оказаться «левым». В любом случае, понятно, что русскоязычное еврейство в своей массе консервативно в современном западном понимании этого термина. Понятно также, что весь феномен диаспоральной культуры требует значительного и глубокого изучения.