Корни и наследие союзного Ваада

Источник фото: kosharovsky.com

Еврейский Ваад (ассоциация) еврейских и организаций и общин СССР, созданный в декабре 1989 года в Москве на волне возрождения легальной еврейской деятельности и возобновления свободной еврейской эмиграции из страны,  знаменовал появление нового поколения независимых «зонтичных» еврейских организаций.  Он также стал платформой первого публичного конфликта между различными идеологическими течениями подпольного и полуподпольного еврейского национального движения, равно как и новых противоречий между сторонниками идеи централизации и создания независимых зонтичных структур в республиках СССР, в тот момент уже дрейфующих в сторону независимости. Ваад СССР определили базовые модели развития еврейского движения, остававшиеся актуальными на протяжении всего последующего тридцатилетия. на съезде явно был дан старт продолжающегося и по сей день непростого публичного диалога новых русско-еврейских элит с руководством израильских и международных еврейских организаций.

Ровно тридцать лет тому назад, 18 декабря 1989 года, на пике горбачевской «Перестройки», в Москве открылся съезд представителей повсеместно возникающих в советских республиках еврейских объединений, которые провозгласили создание Ваада (Комитета) еврейских организаций и общин СССР. Это мероприятие было своего рода кульминацией легализованного менее чем за год до этих событий процесса становления организованного еврейского движения. А фоном – начавшаяся осенью 1989 года новая волна массовой еврейской эмиграции в Израиль и другие страны Запада.

Оба эти фактора – попытка институционализации еврейских организаций и общин в распадающемся Советском Союзе и алия в Израиль, будучи во многом воспроизводством аналогичных процессов в местной еврейской среде в первые десятилетия ХХ века, стали мощным стимулом возникновения в странах СНГ и Балтии многообразных еврейских структур общинного типа. В свою очередь, Союзный Ваад стал моделью и стимулом для структурирования нового поколения независимых «зонтичных» еврейских организаций, о чем долгое время невозможно было и мечтать.

Вряд ли таковыми можно считать опыты советских властей, время от времени создававших «официальные» структуры — «Евкомы» в составе Наркомата национальностей СССР, Еврейский антифашистский комитет 40-х годов и уже полную пародию на еврейское представительство в лице Антисионистского комитета советской общественности, созданного ЦК КПСС и КГБ в 1983 году. Очевидно, что эти структуры были не более чем «суррогатом» еврейских национальных институтов и создавались исключительно в интересах советских властей. Минимальные попытки таких органов как ЕАК выйти за отведенные им контрольно-рекламные рамки немедленно и жестко пресекались. Равным образом пресекались и послевоенные инициативы по созданию общесоюзного объединения с трудом терпимых властями иудейских религиозных общин.

Альтернативой, пусть и на символическом уровне, этим «легальным» и квази-легальным структурам были нелегальные еврейские объединения, возникавшие на фоне еврейского национально-культурного возрождения в СССР, участники которого были вдохновлены победой Израиля над объединенными армиями пяти арабских стран в Шестидневной войне в июне 1967 года. Известными опытами такого рода были, например, действовавший в 1969-1970 гг. Всесоюзный комитет для координации сионистской деятельности или симпозиум «Еврейская культура в СССР. Состояние, перспективы» (Москва, 21-23 декабря 1976 г.), который был разогнан властями СССР уже на подготовительном этапе[i], а также знаменитый проект «Города» подпольной московской сионистской общины, включавшей ряд функциональных подразделений и аффилированных правозащитных, религиозных, образовательных, профессиональных и прочих групп, ядро которых составляло сообщество т.н. «отказников»[ii].

Понятно, что в тех условиях объединения такого рода, которые отличала нестабильность, высокая текучесть и довольно слабая организационная структурированность, по определению не могли быть массовыми. К тому же они уже в тот момент включали заметные идеологические разногласия между различными течениями подпольного и полуподпольного диссидентского движения, а именно существовало разделение на «политиков» (или «эмигрантов»), которые видели в массовой эмиграции единственный способ решения национальных проблем советского еврейства и полагали необходимым сосредоточиться на протестных политических методах борьбы за выезд и две фракции»культурников», которые настаивали на необходимости борьбы за возрождение и развитие еврейской культуры также и в СССР. Первая из них  видела в этом временное решение на период, пока шлюзы еврейской эмиграции из СССР были закрыты, вторая – также и задачу на долгосрочную перспективу, и потому ради развития еврейской культуры в СССР она была готова на ограниченное сотрудничество с властями[iii].

Постсоветский опыт

Впрочем, в годы подполья эти разногласия между течениями национального еврейского движения были не слишком выражены и касались скорее методов, чем реального содержания деятельности. Лишь в самом конце советской эпохи, в 1984-1989 годах, сторонники этих трех течений организационно оформились в рамках Сионистской федерации СССР (Иргун циони), Ассоциации учителей иврита (Игуд Ха-морим) и полуофициальной Ассоциации еврейской культуры. Платформой первого публичного конфликта между ними и стал первый легальный съезд еврейских организаций и общин СССР в декабре 1989 года, о котором идет речь в этой статье. «Радикальные сионисты» из Иргун циони во главе со Львом Городецким требовали создания Комитета по репатриации, с тем чтобы осуществить массовую «эвакуацию» советских евреев в Израиль. В противоположность этой позиции, «умеренные сионисты» и «культурники» (Михаил Членов, Йосеф Зиссельс, Самуил Зильбер и др.) предложили идею создания Ваада еврейских организаций и общин и местной общинной автономии.

На съезде обозначился и иной раскол – между сторонниками идеи централизации (М. Членов) и создания независимых зонтичных структур в республиках СССР, уже явно дрейфующих в сторону от союзного центра, прекратившего свое существование в конце 1991 года (Й. Зиссельс, С. Зильбер и другие). Несмотря на эти разногласия, данный съезд и созданный им Ваад СССР определили базовые модели развития еврейского движения, остававшиеся актуальными на протяжении всего последующего тридцатилетия. Во-первых, перебросив своего рода мост между поздне-советским и постсоветским периодом, эти события задали направление поискам оптимальной формы еврейской самоорганизации на местном, региональном и над-региональном уровне.

Во-вторых, Ваад СССР стал моделью создания аналогичных республиканских и областных зонтичных еврейских организаций, которые в свою очередь стали центрами притяжения многочисленных еврейских объединений, процесс становления которых пришелся на период всплеска еврейской эмиграции из СССР в 1989-1991 годах. Среди них – Общества еврейской культуры (изначально инициированныепоздне-коммунистическими властями, вскоре, впрочем, потерявшими к ним интерес) и независимые «муниципальные» общины, часто создаваемые бывшими активистами еврейского подпольного национального и культурного движения. (Идея светской территориальной общины как основного института еврейской национальной жизни прозвучала на «круглом столе по вопросам еврейской культуры», который состоялся в мае 1989 г. в Риге и был первой с конца 20-х гг. прошлого века легальной конференцией еврейских организаций). Возникли также «целевые» образовательно-просветительные, гуманитарные, религиозные, мемориальные, информационные и многие другие общественные организации и проекты, которые доминировали в еврейском движении СССР/СНГ в 1988-1992, после чего, в условиях спада еврейской эмиграции из постсоветских стран, они в основном стали подразделениями общинных институтов.

На следующем этапе эти организации превратились в партнеров нового поколения «зонтичных» структур, которые либо отделились от Ваада СССР (после распада СССР, переформированный в конфедерацию еврейских организаций пост-советских стран, он еще существовал какое-то время) и его наследников, либо использовали их инфраструктуру и некоторые организационные принципы. Среди них – существующие и сегодня Ассоциации еврейских организаций и общин, недолговечные Сионистские федерации, исторически проправительственные структуры, типа Еврейского совета Украины или Федерации еврейских национально-культурных автономий РФ, Ассоциации и федерации еврейских религиозных общин и Еврейские Конгрессы. Наконец, на рубеже веков возникли «суперзонтичные» объединения — Еврейская конфедерация Украины (ЕКУ) и Еврейская федерация России, которые стали определенным противовесом Еврейским конгрессам.

Все это может служить контраргументом тем исследователям, которые полагают, что еврейские организационные инициативы не только поздне-советских, но и постсоветских времен основаны не на собственных внутренних, а, в большей степени, внешних организационных, идеологических и финансовых ресурсах еврейского мира[iv]. Думается, что большинство этих структур были бы, подобно официозам советской эпохи, лишенными реального содержания вывесками, если бы не отвечали объективным потребностям поднимающейся волны массового интереса к идее еврейского национально-культурного возрождения и соответствующих общественных инициатив «снизу». Это, впрочем, не отменяет значительную, а в некоторых вопросах – и определяющую роль Израильского правительственного Бюро по связям с евреями Восточной Европы «Натив», Еврейского агентства «Сохнут», Американского еврейского комитета «Джоинт», религиозных движений и прочих израильских зарубежных еврейских организаций, которые активно поддерживали, а иногда и инициировали появление ростков организованной еврейской жизни и деятельности в СССР и СНГ, а примерно с 1994 г. приступили к созданию в постсоветских странах своей собственной институциональной инфраструктуры.

В-третьих, на съезде явно был дан старт продолжающегося и по сей день непростого публичного диалога новых русско-еврейских элит с руководством израильских и международных еврейских организаций. По сути, Ваад стал первой масштабной и, что немаловажно, легальной организационной платформой евро-азиатского еврейства по налаживанию многосторонней связи с еврейской цивилизацией и еврейским миром. Уже это было драматичным шагом вперед по сравнению с точечными и символическими попытками такого рода подпольных координационных и представительских структур, чью роль, разумеется, также не следует недооценивать.

Собственно, уже на первом съезде союзного Ваада присутствовали представители ведущих мировых еврейских организаций, а весной 1991 г. Ваад присоединился к Всемирному еврейскому конгрессу. Тогда же делегация советских евреев на съезде Всемирного еврейского конгресса (ВЕК) провозгласила создание Евро-Азиатской секции ВЕК, получившей через несколько месяцев наименование Евро-Азиатского Еврейского Конгресса (ЕАЕК). Впрочем, представительский статус был поставлен под сомнение руководством ряда общин бывшего СССР, которые уже в середине 1990-х гг. встали на путь самостоятельной интеграции в структуры европейского еврейства, такие как Европейский еврейский конгресс (ЕЕК), к которому присоединились еврейские объединения Украины, Беларуси, Молдовы, стран Балтии, и, наконец, Российский еврейский конгресс.

Второй проблемой, как отмечал в своей статье гендиректор ЕАЕК Хаим Бен-Яков, являлось долго не исчезавшее ощущение зарубежных партнеров, что организованная еврейская жизнь в Евро-Азии есть не более чем введение в массовую эмиграцию, и само понятие «(пост)советское еврейство» исчезнет в течение нескольких лет[v]. Все это противоречило высказанному главой стратегического совета ЕАЕК Михаилом Членовым, возглавлявшим Ваад (бывшего) СССР с момента его создания в 1989 и до роспуска в 2001 году, пониманию, согласно которому «алия в Израиль или эмиграция в страны Запада более не является единственным способом присоединения русскоязычных евреев к большому еврейскому миру»[vi].

Можно сказать, что правы оказались и те, и другие: массовая алия в Израиль бывших советских евреев и процесс институционализации еврейских организаций и общин в постсоветских странах стали взаимосвязанными сторонами одного и того же феномена еврейского национально-культурного возрождения в бывшем СССР. Этот факт и зафиксировало превращение в 2001 году ЕАЕК из формального внешнего представительства постсоветского еврейства, лишенного реального влияния на еврейские зонтичные организации бывших союзных республик, ищущих и находящих свой путь в международные еврейские структуры, в полноценное региональное подразделение ВЕК, обладающее тем же статусом, что и другие континентальные объединения в Северной Америке, Латинской Америке, Европе и Израиле. Собственно, именно в этом качестве ЕАЕК приходится искать адекватные способы реализации возможностей и ответы на вызовы, диктуемые заявленными целями этой организации и ее лидеров.

Главными из них на сегодняшний день являются:

— превращение Конгресса в центр организационно-политического притяжения периферийных еврейских общин других стран континента;

— его роль в качестве немаловажного канала влияния на многочисленную «русско-еврейскую диаспору», которая существует сегодня в десятках стран на пяти континентах;

— имеющийся у межрегиональных «зонтичных» еврейских организаций, и прежде всего ЕАЕК, потенциал влияния на взаимоотношения ключевых постсоветских стран (России, Украины, Казахстана и других) с Израилем и другими государствами, общества которых имеют сегодня демографически, экономически и политически заметный русско-еврейский компонент;

— выстаивающийся механизм координации участников макрорегиональных объединений еврейских общин «новой» Восточной Европы, постсоветского пространства, Балканских стран, а также восточной и южной Азии.

Дополнительным, требующим, на наш взгляд, особого внимания в новых, изменившихся условиях моментом является необходимость адекватной оценки эффективности реализуемых Конгрессом и его партнерскими организациями разнообразных проектов по сохранению еврейских общин Диаспоры: их национально-религиозной идентичности и культуры, организационных структур в отдельных странах, субрегионах и на евроазиатском пространстве в целом, и, разумеется, укреплению их связей между собой и с исторической Родиной еврейского народа.

Это тоже следует считать творческим развитием идей, высказанных 30 лет назад на первом съезде еврейских организаций СССР.

[i] См. архивные и документальные материалы на эту тему: Vladimir Khanin, Documents on Ukrainian Jewish Identity and Emigration, 1944-1990 (London: Frank Cass, 2003); Зеэв Ханин и Борис Морозов, «Предатели Ролины»: еврейская эмиграция глазами советских властей (Tel-Aviv: Tel-Aviv University Press, 2005, на иврите); и Борис Морозов, Еврейская эмиграция в свете новых документов (Москва: Иврус, 1998).
[ii] Подробнее см. Александр (Эфраим) Холмянский, Звучание тишины (Иерусалим, 2007)
[iii] Khanin V (Z). The Refusenik Community in Moscow: «Social Networks and Models of Identification», East European Jewish Affairs, London, Vol. 41, Nos. 1-2 (April-August 2011), P. 75–88
[iv] Altshuler M. “Soviet Jewry – A Community in Turmoil”, Terms of Survival – The Jewish World Since 1945. Ed. by Robert S. Wistrich. London,Routledge, 1995. P. 195-230.
[v] Хаим Бен-Яков, «Евро-Азиатский еврейский конгресс (ЕАЕК) в контексте еврейского движения на территории бывшего СССР», Евреи Европы и Азии: состояние, наследие и перспективы, Ежегодник Т. 1 (2018-2019/5779) Велвл Чернин и др. ред. ‑ Герцелия: Институт Евро-Азиатских еврейских исследований и Еврейский университет в Иерусалиме, 2019
[vi] Michael Chlenov, “Political Portrait of the Euro-Asian Jewish Congress”, Jews of Eurasia, 28.04.2012 http://jewseurasia.org/page34/news30288.html

Быть евреем в ЕАО: социологические аспекты

Созданная 85 лет тому назад, ЕАО является  не просто унаследованным постсоветской Россией многолетним символом местного варианта национально-территориального решения «еврейского вопроса» в СССР, но и, по сути, о единственным реализованным в мире проекте «территориалистской» модели национального самоопределения еврейского народа. Сталинские репрессии 30-50 гг. прошлого века серьезно подорвала эту идею, а массовая эмиграция 1990-х и 2000-х гг. на первый взгляд, поставила на этом проекте точку. Но, судя по данным нашего исследования, мы по-прежнему пока можем говорить о наличии островка специфической модели «провинциальной еврейской идентичности», являющейся ядром биробиджанской гражданской идентичности. И обладающей своим набором идентификационных признаков и границ, выстроенных сложной комбинацией ассоциируемых с этим сообществом материальных и ментальных структур и институтов.

Сегодня вряд ли есть необходимость кому-либо доказывать, уникальность феномена Еврейской автономной области РФ. Созданная 85 лет тому назад ЕАО является не просто унаследованным постсоветской Россией многолетним символом местного варианта национально-территориального решения «еврейского вопроса» в СССР, но и, по сути, единственным реализованным в мире проекте «территориалистской» модели национального самоопределения еврейского народа.

Евреи, «еврейцы» и иные итоги советского территориализма

Задуманный в качестве советской коммунистической альтернативы сионизму, Биробиджанский проект, осуществлявшийся под лозунгом «В Еврейскую страну!», поднял тысячи евреев из местечек и городов внутри СССР, а также свыше 1500 переселенцев-евреев из 14 зарубежных стран, в том числе из США, Германии, Латвии, Литвы, Польши, Аргентины и других стран Запада, а также «возвращенцев» из британской подмандатной Палестины. Предполагалось, в случае переселения в ЕАО не менее 100 тысяч евреев,создание на Дальнем Востоке полноценной союзной советской Еврейской республики. Однако репрессии второй половины 30-х гг. прошлого века и антисемитские кампании 1948-1953 гг., в ходе которых было репрессировано 7000 человек, обусловили прекращение процесса переселения евреев в ЕАО, а процесс оттока оттуда евреев и ассимиляции оставшегося там еврейского населения поставили на этих планах точку. Как справедливо отмечает Иосиф Бренер, в последующие годы власть превратила область в почти сугубо пропагандистский проект решения в стране национального вопроса, и только с горбачевской Перестройкой начался постепенный процесс возвращения и вторичной легализации уникального местного еврейского самосознания и исторической памяти о прошлом.[1]

Все же, данная «вторичная легализация» вряд ли была бы возможна без сохранения в ЕАО в послевоенные десятилетия, пусть и в своеобразном социалистическом советском варианте, легитимного набора еврейских признаков: статуса языка идиш, прессы, театральных коллективов, архивов, университетских курсов и прочих полагающихся национально-территориальной автономии официальных еврейских символов и институтов, наличие или попытка возрождения которых в других местах СССР воспринималась либо как нежелательный курьез, либо как введение во «враждебную сионистскую деятельность».

Собственно, фиксация в названии региона понятия «еврейская» и официально не отрицаемый даже в самые тяжёлые для советских евреев годы местный нарратив «евреев-первопроходцев», чем даже официально следовало гордиться, уже сами по себе были фактором этой легитимности и поддерживали транслируемые (нео)традиционными социальными структурами параметры еврейской идентификации. «Дальнее эхо» действия подобного фактора ощущается и сегодня, что показали, в частности, данные проведенного под руководством автора и по инициативе Евро-Азиатского еврейского конгресса в январе-марте 2019 года масштабного исследования еврейских общин бывшего СССР, включавшего и расширенную под-выборку представителей еврейского (в широком смысле) населения ЕАО.

Так, доля наших респондентов в Биробиджане, заявивших, что ощущение еврейства у них появилось благодаря семейной атмосфере и семейной традиции, оказалось заметно выше, чем в среднем по российской выборке. Такова же, или выше, чем в Биробиджане, эта доля была в среде респондентов, опрошенных в провинциальных районах исторического компактного расселения евреев бывшей «черты оседлости» в Молдове, Беларуси и Украине. Но, в отличие от последних, члены еврейских семей, живущие сегодня в ЕАО, которые в прошлом почти не испытывали необходимости искать дополнительное «оправдание» своей еврейской принадлежности, сегодня без особого понимания встречают идею «поиска потерянных еврейских корней», которыми озабочены участники «около-еврейских кругов» в странах бывшего СССР. Обсуждая предположение, что в странах СНГ, возможно, есть немало людей, которые имеют еврейские корни, но в силу различных причин и жизненных обстоятельств у них не сохранились документы, которые могут это подтвердить, респонденты в ЕАО чаще, чем где бы то ни было, считали, что речь идет о «необоснованных легендах». Кроме того, среди них практически не оказалось лиц, которые заявили, что у них самих есть такая проблема, в отличие от статистически значимого числа таких респондентов (порядка 7%) по стране в целом. Четверть биробиджацев все же отметили, что среди их знакомых и близких могут быть люди, оказавшиеся в этом положении.

Из материальных параметров, доля респондентов в ЕАО, которые отметили что приобретением, сохранением или возрождением своего еврейского самосознания они обязаны «знакомству с еврейскими мотивами в музыке, песнях, спектаклях, фильмах» и (культивируемому в их среде) интересу к еврейской истории, традиции, культуре, была также в полтора-два раза выше, чем в других регионах России. (Заметим, что доля евреев Биробиджана, отметивших, что они постоянно посещают еврейские театральные спектакли и эстрадные концерты оказалась втрое выше, чем, например, в Москве). Посещение еврейской школы оказывало влияние на еврейское самосознание опрошенных евреев в Биробиджане вдвое чаще, чем на респондентов в Санкт-Петербурге и чем в среднем по выборке, и вчетверо (!) чаще, чем на респондентов, опрошенных в Москве. (Собственно, и сегодня доля респондентов в области, заявивших, что их дети или внуки учатся или учились в системе еврейского образования, вдвое выше, чем у респондентов в среднем по России). Наконец, посещение синагоги оказало вдвое более активное влияние на евреев в Биробиджане (которые утверждают, что они и сегодня ее посещают втрое чаще, чем в среднем по стране), чем на евреев, опрошенных в других провинциальных городах страны, втрое более активное влияние, чем в Петербурге и в 4 раза, чем в Москве.

По-своему показателен и такой момент, как «еврейские друзья и сфера общения респондентов», который практически везде в местах крупнейшей концентрации евреев СССР играл роль одной из ведущих альтернатив отсутствующим или «зажатым» негативным контролем властей еврейским религиозным и культурным институтам, и продолжает, по данным наших и иных исследований, выполнять эту функцию и на постсоветском пространстве. В Биробиджане, однако, судя по данным нашего исследования, этот момент (9% респондентов) оказался в два раза менее значимым, чем в Москве, других провинциальных сообществах, и в среднем по России (19%), и почти втрое менее значимым, чем в Санкт-Петербурге, где это обстоятельство указали 24% опрошенных.

В ЕАО отсутствие необходимости «ментального отграничения» (назовём его так) от окружающей социальной среды, привело, как можно предположить, к обратному эффекту. Рамки титульной национально-административной единицы не только служили фактором позитивной идентификации местных евреев, но и, как полагают отдельные исследователи, втягивали в около-еврейскую среду широкие слои населения разного этнического происхождения. «Сконструированная еврейская советская культура, встречаемая совершенно без восторга в любом другом регионе СССР, здесь оказывается «народной культурой», а евреи – этносословием [то есть, этнической группой, за которой закреплён определенный социально-правовой статус], таким же, как и другие этносословия страны», ‑ полагает, например, Л.Е. Бляхер. «Но поскольку местных кадров (с закрепленной в паспорте национальной принадлежностью) было не так много… носителем особого («еврейского») статуса оказывается любой житель области. В этих условиях и формируются «еврейцы»… Но и после исчезновения советской власти, когда, казалось бы, смысла в сохранении советского конструкта уже не было, он выполнял достаточно значимую функцию… защитного слоя для местного сообщества, сохраняющего установку на сетевые взаимодействия и автаркию». [2]

Данный процесс использования еще сохраняющихся (и, по ряду мнений, уже «реликтовых») этнокультурных символов и институтов национально-территориальной автономии продолжается и сегодня, в свою очередь, как это происходит и на постсоветском пространстве в целом, оказывая «реверсивное» влияние и на еврейскую и около-еврейскую среду. В итоге, как заметил в переписке с автором этих строк председатель Правления российского Фонда поддержки и развития еврейской культуры, традиций, образования и науки Михаил Чернов, «в ЕАО возникла некая (квази-еврейская) общность, которая оценочно может составлять половину и больше (170,000-ного населения). И это касается даже приезжих», притом, что собственно евреев там по разным оценкамот 1000 до 5000 человек. По мнению нашего собеседника, речь не идет о сопричастности с общиной в классическом смысле этого слова, и среди евреев такую связь ощущает мизерная часть, а скорее о сопричастности к «еврейской» (как бы она ни понималась) культуре (причем, «больше в ее городском биробиджанском варианте») и наследию области, к тем ее элементам, которые считаются еврейскими,зачастую ошибочно. Таким образом, фактором идентификации, по мнению Чернова, «служит не титульная нация, а «титульная культура»». И, как ни странно, Израиль тоже во всем этом присутствует».

Потенциал «ядра» еврейской популяции

Очевидно, однако, что существование подобной общественной конструкции в среднесрочной и долгосрочной перспективе вряд ли будет возможно без наличия устойчивого еврейского этнического ядра, что, в свою очередь, зависит, как минимум, от двух ультимативных факторов. Первым является сохранение минимально необходимой для поддержания функционирующих общинных систем численности местного еврейского сообщества. Здесь, на первый взгляд, ситуация выглядит крайне непростой.

Массовая эмиграция евреев ЕАО в 1990-х и 2000-х годах, в основном – репатриация в Израиль, привела к резкому сокращению еврейской общины, составляющей, согласно цифрам, которыми оперирует руководство РФ, порядка 1% населения области, то есть менее двух тыс. человек. С этой оценкой, однако, согласны далеко не все. Так, еще 20 лет назад, когда впервые встал вопрос о целесообразности сохранения территориальной автономии, стремительно теряющей свое «титульное» население, несовершенство официальных демографических оценок резко критиковали бывший руководитель области М. М. Кауфман и бывший первый секретарь Еврейского обкома КПСС Б. Л. Корсунский. В письме, адресованном тогдашнему главе Хабаровского края В. И. Ишаеву, оба общественных деятеля подчеркивали, что данные оценки не всегда учитывают «долголетние процессы ассимиляции и смешанных браков».[3] Примерно такую же мысль озвучил десятилетие спустя и известный лингвист и антрополог, проф. Михаил Членов, по оценкам которого «несколько расширенное, не ограниченное рамками переписи толкование термина «еврейский», позволяет говорить о семи или даже десяти тысячах человек». (http://ami.spb.ru/A551/pages/A551-082.html )

Российские исследователи из лаборатории Семена Кордонского при московской ВШЭ, М. Чернов и их соавторы, говоря о численности евреев в Еврейской Автономной области России считали «совершенно недостаточными  источниками определения численности евреев» не только формально-регистрационные критерии еврейства, но даже и самоидентификацию, и иные ограничительные признаки, которые фиксируют переписью населения. Именно поэтому лиц, сопричастных еврейству, по их мнению, в ЕАО значительно больше, чем евреев по самоидентификации.[4]

То есть, если принять подобную точку зрения, дело вновь сводится к интеракции между достаточно рыхлым внешним слоем «облака» местного еврейского, в самом широком смысле этого слова, сообщества и его этнического ядра, причем, наличие у этого ядра (вне зависимости о его реальной численности) консолидированного еврейского самосознания, поддерживаемого набором действующих идентификационных параметров, и является вторым важнейшим фактором поддержания упомянутой системы.

Какие же процессы происходят сегодня в данной сфере? Ответ на этот вопрос также дают итоги упомянутого исследования еврейского населения бывшего СССР. Согласно данным, численно доминирующими подгруппами в этой популяции являются потомки смешанных браков в первой поколении («половинки», или «дети евреев» ‑ таких в биробиджанской выборке оказалось в полтора-два раза больше, чем в других регионах) и лица без еврейских коней, то есть, супруги евреев, что, видимо, есть показатель формировавшейся под влиянием отмеченных выше факторов структуры местного еврейского коллектива.

Тем не менее, около 60% (против 50, в среднем по выборке) респондентов, опрошенных в ЕАО, демонстрировали устойчивую еврейскую идентичность, а доля тех, кто не имел такой идентичности ни в каком виде (7%), оказалась в 2,5 раза ниже, чем в среднем по массиву респондентов, опрошенных в РФ. Более того, вопреки общей тенденции укрепления в странах бывшего СССР локального еврейского самосознания («белорусские», «казахстанские», российские и т.д. евреи) за счет «универсальной» еврейской идентичности, доминировавшей на постсоветском пространстве еще 15-20 лет назад, в ЕАО ситуация практически не изменилась. (Доля тех, кто назвал себя «просто евреями», была втрое выше, чем, например, среди евреев Москвы, и вдвое выше, чем в среднем по выборке), что также можно хотя бы отчасти объяснить наличием переживших советскую эпоху формальных рамок «титульной нации» с набором полагающихся ей гражданских и культурных институтов.

Этим же обстоятельством можно, видимо, объяснить тот факт, что отвечая на вопрос, что означает в наше время быть евреем, респонденты в Биробиджане заметно чаще, чем респонденты в ряде иных регионов выбирали «традиционно-активистские» параметры из предложенных им 15 определений еврейской идентификации: ощущение «гордости еврейской историей и культурой» (61%), «желание создать семью с евреем/кой» (18%, что было вдвое больше, чем в среднем по РФ), «соблюдение еврейских традиций» и «помощь своим соплеменникам». Это, судя по всему, вполне характеризует имеющийся в Биробиджане вектор общественных настроений, как в «еврейской популяции», так и сообществе «еврейцев» в ЕАО.

С другой стороны, доля респондентов, выбравших такой параметр как знание и использование языка идиш, оказалась в ЕАО столь же низка, как и в среднем по выборке: лишь 5% принявших участие в опросе заявили, что способны как-то общаться на этом языке, что было немногим выше, чем в других регионах РФ и в среднем по выборке, а доля тех, кто заявил – и это, на мой взгляд, один из наименее вдохновляющих сюрпризов нашего исследования – что они практически никогда не пользуются еврейскими СМИ, – оказалась столь же высока (более 60%) как в среднем по стране. Похоже, что ущерб от ассимиляции и массовой эмиграции статусу этого языка и основанной на нем культуры, несмотря на сохранение внешних идишских атрибутов, пока не преодолен, и вряд ли это случится в ближайшем будущем.

Предварительные выводы

Итак, сегодня, через 85 лет после основания, 65 лет после завершения большого террора, казалось бы, почти полностью выхолостившего идею «советской модели еврейской национально-территориальной автономии», и 30 лет после начала массового исхода евреев из бывшего СССР, ЕАО остается феноменом, несколько большим, чем исторический курьез или политический артефакт.

Мы по-прежнему пока можем говорить о наличии островка специфической модели «провинциальной еврейской идентичности», обладающей своим набором идентификационных признаков и границ, выстроенных сложной комбинацией ассоциируемых с этим сообществом материальных и ментальных структур и институтов. Его дальнейшее существование может быть функцией достаточно многих демографических, экономических, и политических факторов, не последнюю роль среди которых сыграет решение о судьбе ЕАО как субъекта Российской федерации.

Настоящая публикация является сокращенной русскоязычной версией статьи, которая будет опубликована на языке идиш в журнале «Идишланд», № 4, 2019

[1] Иосиф Бренер, «Еврейская автономная область России – важный символ или пережиток прошлого?», EAJPolicy Papers, № 8. Институт Евро-Азиатских еврейских исследований, 14 января 2019
[2] Л.Е. Бляхер. Кто такие «еврейцы» // Идеи и Идеалы, № 4(38), т. 1, 2018, Сс. 172-186,http://ideaidealy.nsuem.ru/wp-content/uploads/2018/11/s9.172-190.pdf
[3] Цит. по: Иосиф Бренер: «Аргументы «против» присоединения ЕАО к чему-либо», Биробиджанер Штерн № 06 (14425), 18.02.2015.
[4] С.Г. Кордонский, М.И. Чернов, О.А. Моляренко, Ю.М. Плюснин. «Этносоциальный потенциал территории: особый случай Еврейской автономной области» // Идеи и идеалы. – 2018. – № 4, т. 1, Сс. 105–135.

Ежегодник ЕАЕК 5779 | 2018-19

Ежегодник Евро-Азиатского Еврейского Конгресса «Евреи Европы и Азии: состояние, наследие и перспективы» является совместным научно-издательским проектом Института Евро-Азиатских Еврейских Исследований и Института иудаики Еврейского Университета в Иерусалиме и содержит аналитические и информационные материалы,  посвященные социальным, политическим, экономическим и культурным аспектам жизни еврейских сообществ евро-азиатского региона и восточной Европы и выходцев из этих регионов в мире.

[dflip id=»3781″ ][/dflip]

 

Израиль, Япония и ее евреи

На фото: Еврейская секция кладбища Сакамото в Нагасаки

В исторические времена в японских городах Кобэ и Нагасаки жили относительно большие еврейские общины. После Второй Мировой Войны многие переехали жить в США и другие страны. В настоящее же время евреи, живущие в Японии, представляют собой чаще всего временных жителей, в большинстве случаев выходцев из Америки, но встречаются и выходцы из Израиля, занимающиеся, среди прочего, ювелирным бизнесом. Также зафиксировано и небольшое количество японцев, принявших иудаизм. Притом что в численном отношении эта крайне разнородная в культурном плане и по происхождению община почти незаметна на фоне громадного населения страны, она является важным общественным символом и способна сыграть немалую роль в установлении позитивного фона для бурно развивающихся в последние годы экономических и политических контактов Израиля и Японии.

Предисловие редактора

Евро-Азиатский еврейский конгресс – одна из крупнейших зонтичных еврейских организаций мира, имеющая отделения и партнерские организации в 26 странах Восточной Европы, Балкан, Азии и Океании, где, по последним оценкам демографов, проживает порядка 1.2 миллиона евреев и членов их домохозяйств, отвечающих критериям израильского Закона о возвращении. Притом, что 90% этого сообщества сконцентрированы на территории постсоветских государств, Конгресс стал центром организационно-политического притяжения периферийных еврейских сообществ иных стран континента.

Подобный аспект деятельности не только несет на себе моральный императив поддержания безопасности и статуса, а также сохранения и развития специфической культуры еврейских общин, сколь бы мала ни была их численность, но и исходит из понимания, что в наше время, когда обвинения евреев в «двойной лояльности» перестали быть легитимными в основном дискурсе демократических государств, такие общины являются символическим фактором, а иногда и платформой выстраивания взаимоотношений стран пребывания с Государством Израиль, особенно в последние десятилетия, когда значение еврейского государства как глобального центра передовых технологий и его положение в мировой геополитике многократно возросло.

Примером подобных тенденций является Япония – мощная восточноазиатская супердержава с крошечной еврейской общиной. Иерусалим и Токио обменялись послами в 1952 году, менее чем через месяц после официального завершения оккупации Японии американскими войсками. В отличие от Индии и Китая, вопрос об участии Японии – сателлита США – в «движении неприсоединения» не стоял, и, соответственно, Токио не чувствовал необходимости априори принять господствующий в этом движении, благодаря давлению мусульманских и арабских стран, «антисионистский» нарратив. Тем не менее, экономические мотивы, и, прежде всего, зависимость его высоко индустриализированного народного хозяйства от ближневосточной нефти, заставляли Токио так или иначе подчиняться требованиям арабского бойкота (как поступили, например, ведущие автопроизводители этой страны) и минимизировать экономические связи с Израилем.

Но именно Япония стала той силой, которая открыла для израильской экономики «азиатскую эру» в конце прошлого века. «В начале 90-х гг.», ‑ пишет комментатор «Джерусалем Пост», японские «осторожные инвесторы пришли к выводу, что боязнь бойкотов со стороны Арабской Лиги тех, кто сотрудничает с Израилем, стала анахронизмом». Поворотным пунктом стала первая «война в Заливе», однозначно показавшая, что главные противоречия, актуальные для арабского мира, практически никак не связаны с Израилем и евреями, а также Мадридская конференция 1991 года, породившая надежду на то, что арабо-израильский конфликт уходит в прошлое. В итоге, в Израиль из Японии хлынул поток делегаций инвестиционных фондов и представителей деловых кругов, всеми своими словами и действиями показывая, что они полагают эту страну абсолютно безопасной с точки зрения дипломатии и финансово перспективной для своих партнеров и клиентов. С тех пор уровень экономического, а с ним – и дипломатического партнерства Израиля и Японии развиваются по экспоненте, что видно хотя бы по уровню и частоте государственных визитов их лидеров. Так, израильский Премьер Биньямин Нетаньяху посетил Японию в 2014, первый визит действующего премьер-министра Японии Синдзо Абэ в Израиль состоялся в январе 2015 года, и вновь ‑ в мае 2018, причем в обоих случаях глава японского правительства прибывал в сопровождении делегации глав крупнейших японских компаний и корпораций.

Как справедливо отмечает японский исследователь Шаун Хо (Shaun Ho), двум странам пока не удалось довести сотрудничество до того уровня, который существует у Израиля с его западными союзниками и даже Китаем, однако существует огромный потенциал для развития тесных связей, поскольку уже сегодня выгоды и Японии, и Израиля от сотрудничества в сферах экономики, технологий и дипломатии очевидны. По мнению аналитика, «несмотря на радикальные культурные различия, сотрудничество двух стран развивается по схеме «взаимного дополнения», когда каждая из стран компенсирует структурные слабости своего партнера: нехватку инновационных технологий в Японии и узость израильского рынка, который может быть расширен за счет возможностей страны, чей GDP в 14 раз превосходит израильский».[i]

Вторая причина, как это не скрывал премьер-министр Японии Шинцо Абе (Shinzo Abe) – стремление Японии развить свой политический и военный потенциал в свете геополитических и геостратегических вызовов со стороны растущего влияния в регионе Китая, в силу чего Токио озабочен не только укреплением связей с традиционными, но и поисками новых союзников в азиатско-тихоокеанском регионе и мире в целом. Являясь одной из наиболее влиятельных стран на Ближнем Востоке, Израиль может стать бесценным партнером и обеспечить важные стратегические интересы для Токио в регионе, особенно в условиях улучшения отношений Израиля с арабскими странами и снижения зависимости Японии от ближневосточной нефти.[ii]

Не будем забывать и еще об одном аспекте, уже напрямую связанном с евреями: несмотря на прошлую поддержку правительством Японии бойкота, объявленного ЛАГ еврейскому государству, в стране почти полностью отсутствовали и отсутствуют антиизраильские и антисемитские настроения, а продвигаемое отдельными левоэкстремистскими и исламистскими кругами, в том числе, и в странах Запада, движение BDS, нацеленное (в целом, безуспешно) на делегитимацию, экономический бойкот и дипломатическую изоляцию Израиля, практически не нашло в Японии никакой базы. Надо полагать, что крайне малочисленное, но весьма сложное по составу и обладающее богатым культурно-историческим наследием сообщество евреев Японии, которым и посвящен нижеследующий очерк Татьяны Локшиной, сыграет в этих процессах немалую роль.

Проф. Владимир (Зеэв) Ханин

Евреи в Японии

История еврейской общины в Японии обозначена несколькими периодами, каждый из которых определяет географию её расселения. Первые евреи, о которых стало известно, прибыли в Японию из Китайской Империи Сун. Они занимались торговлей на островах Хонсю и Сикоку.

Далее, в 1572 году, испанские евреи из Неаполитанского королевства, принявшие христианство, чтобы попасть на португальские корабли из Макао, прибыли в Нагасаки. Многие из них осели в Японии и вернулись в иудаизм, взяв себе прежние фамилии (особенно левиты). В 1586 году малочисленную общину, состоящую из 3 семей, армия самурая Симадзу переселила в город Сеццу, находящийся в префектуре Осака, где община разрослась до 130 человек. Есть сведения о еврейской семье Беттельгеймов, имеющих гражданство Великобритании и являющихся врачами, которые проживали в 1848-1854 гг. в городе Наха (префектура Окинава).

Новым периодом для евреев в Японии стало 1 июля 1859 года, когда между Японией и США был подписан Договор о добросовестной торговле, в связи с чем, до завершения в 1968 году «эпохи Эдо» в японской Йокогаме, в районе («сеттльменте») для иностранцев, мэром которого стал еврей Рафаэль Шойэр, проживало около 50 еврейских семей. С началом революции Мейдзи в 1867 году буквально в течение одной недели эта еврейская община полностью исчезла. Несколько семей еврейских беженцев из России и Польши, добравшихся до Нагасаки в 1861 году, положили начало местной ашкеназской еврейской общине. 3 сентября 1896 года в Нагасаки открывается первая в Японии синагога «קהלה», но в 1905 году, с окончанием русско-японской войны, еврейское сообщество Нагасаки вновь практически исчезает.

К концу девятнадцатого столетия преимущественно сефардская еврейская община обосновалась в Кобэ. В начале ХХ века ее пополнили российские военнослужащие-евреи, которые во время русско-японской войны 1904-1905 гг. оказались в японском плену и предпочли не возвращаться в Россию. Еще одна большая группа русских евреев (по оценкам, порядка 5 тыс. человек) иммигрировали в Японию после большевистской революции и гражданской войны 1917-1920 гг.

1938 год ознаменовался японским проектом по спасению евреев от преследований в Европе. Проект носил название «Проект Кавагути — План Фугу» (фугу – это рыба, употребление которой при неправильном её приготовлении, приводит к смерти) и был предложен исследователем евреев, японцем Инузака Коресиге. Инузака ценил экономическую и политическую роль евреев, считал, что иммиграция евреев в Японию будет очень полезной для нее, но предупреждал, что ошибки в реализации этой идеи могут иметь разрушительные последствия. Именно эта двусторонность и имитирует приготовление вкусной, но ядовитой рыбы-фугу.

В действительности, проект Кавагучи имел длинное название «Конкретные меры по привлечению США и влиятельных евреев к близлежащим территориям Дальнего Востока в выгодный политический курс для Японской империи»: в это время у Японии были относительно дружеские отношения с еврейской общиной, а с Америкой существовал острый дипломатический конфликт из-за Маньчжурии.

Суть проекта заключалась в следующем: убедить Америку (евреев-американцев) призвать евреев Европы переехать в Маньчжурию или Шанхай. Это был подробный план еврейской миграции и методы привлечения еврейских инвестиций в экономику Японии и оккупированные ею территории. Приоритетом являлась богатая полезными ископаемыми Маньчжурия, еврейская автономия на территории которой, могла бы служить буферной зоной на границе с СССР.

Целью плана было привлечение Японии использовать преимущества еврейской экономической мощи и попытаться инвестировать еврейский капитал в японскую экономику. План, составленный в июне 1939 года, был представлен правительству на утверждение уже в июле того же года, под названием «Исследования и анализ по вопросу введения еврейского капитала». План содержал следующие пункты:

  • Отправка делегации в Соединенные Штаты;
  • Приглашение американского раввина в Японию;
  • Предоставление раввину схожих точек иудаизма и синтоизма;
  • Знакомство японцев с евреями и иудаизмом.

План также предлагал охватить американские газеты и киноиндустрию, полагая, что в этих отраслях в Америке преобладали евреи, однако большая часть его была посвящена планам миграции. Были предложены многие места в Маньчжурии и различные районы близ Шанхая. Подсчитали, что численность мигрантов будет варьироваться от 108,000 до 600,000 человек. Кроме того, были представлены детали развития инфраструктуры еврейских поселений, такие как школы и больницы, согласно планируемой численности населения. Предполагалось предоставить этим поселениям свободу в еврейском вероисповедании, культуре и образовании.

Составители плана были весьма осторожны в выражениях и предпочитали говорить не о «полной», а о «некоторой свободе», минимально необходимой для того, чтобы идея вызвала благосклонность евреев, которые, в свою очередь, принесут стране экономическую выгоду, но будут неспособны взять под свой контроль политику и экономику Японии. По замыслу создателей плана, «еврейские поселения должны быть схожи с самоуправляющейся страной, над которой, принимая во внимание хитрую натуру евреев, необходимо тайное наблюдение и контроль». Опасения были вызваны изданием в 20-х гг. подложного антисемитского документа «Протоколов собраний Сионских мудрецов» в переводе на японский язык Норихиро Ясуа, японского офицера связи при штабе белогвардейского атамана Григория Семенова, в которых описывалось, каким именно образом евреи захватят контроль над государствами.

Еврейское мировое сообщество не стало инвестировать в данный проект, и иммиграция евреев по предложенному плану не состоялась, а начавшаяся в 1941 году война Японии с США сделали его полностью нерелевантным. Тем не менее, в июне 1939 года посол маньчжурского представительства в Берлине выдал евреям 12.000 виз. С июля по сентябрь 1940 года вице-консул Японии в литовском Каунасе Тиунэ Сугихара (признанный в Израиле Праведником народов мира) организовал, вопреки позиции МИДа своей страны, массовую раздачу транзитных виз еврейским беженцам из Польши и спас тем самым от смерти более 3 тыс. человек, которые были приняты в Кобе. Далее мигранты последовали в Америку и Шанхай. Шанхайская община, сформированная из 18.000 человек, получала поддержку от Американского еврейского объединенного распределительного комитета «Джойнт» и от евреев Харбина, другой крупной еврейской общины на территориях Китая, оккупированных Японией в годы Второй мировой войны.

«Восстановление еврейской общины в Японии началось сразу же после окончания Второй мировой войны, ‑ отмечает в своем обзоре Владимир Лазарис, ‑ но было в определенной степени затруднено разнородностью этнического происхождения собравшихся здесь евреев: с одной стороны, из Ирака, Египта и Сирии, с другой — из России, Польши, Румынии и США. Тем не менее, к 1953 году в Японии была вновь создана еврейская община, официально признанная властями. Она возникла в Токио, в районе Хироо, с помощью американских еврейских военнослужащих и фактически «зафиксировала» еврейский культ в стране. Тогда же в Токио появился общинный центр, на открытии которого присутствовал брат японского императора».[iii]

В послевоенные годы еврейская община Японии постоянно сокращалась, и на сегодняшний день насчитывает по разным оценкам, от 600 до 1000 человек, три четверти из которых составляют временные или постоянные трудовые мигранты, в основном из США (до недавнего времени иудейской общиной руководил американский раввин Марвин Токайер) и в меньшей степени — израильтяне. Но на этом «еврейская тема » в Японии не исчерпывается. Иудаизм приобретает своих поклонников и продолжателей, открываются новые сообщества из «интересующихся еврейством».

«Иудействующие» и «интересующиеся» в Японии

В атмосфере духовного кризиса японского общества после поражения во Второй мировой войне, некоторое число японцев обратились к иудаизму.[iv] Одна из таких конфессий, Sei Iesu Kai («конгрегация Иисуса») построивших свое учение на идее особой миссии, которую в этом мире выполняет народ Израиля, была основана Оцуки Такедзи в 1946 году. Помимо третьей по численности аутентичных японских христианских церквей (около 5 тыс. членов), является и интеллектуальным сообществом, занимающимся философскими и историческими изысканиями, в том числе в  сотрудничестве с Еврейским университетом в Иерусалиме, а также культурным обменом с различными еврейскими сообществами в Израиле и поддерживающим живущих в Японии евреев.

Намного более масштабным оказался проект японского бизнесмена, христианина-протестанта Икуро Тэсима, сторонника теории о происхождении японцев от потерянных колен Израиля, который добавил к евангельским текстам элементы учения рабби А. Кука, М. Бубера и A. Хешела и в 1948 году сформировал религиозное движение с уклоном в иудаизм под названием «Макуя». Адепты этого течения рассматривают появление Государства Израиль и объединение Иерусалима, как реализацию библейских пророчеств и считают, что переселение евреев в Эрец-Исраэль является первым этапом становления Царства Божьего на земле. (https://www.makuya.org/about-makuya/what-is-makuya/).

Его приверженцы принимают еврейские имена, зажигают свечи в пятницу вечером, соблюдают субботу, едят халу и читают молитвы по сидуру, придерживаются специфической формы кашрута. Активисты сообщества также проводят исследования в области иудаики, публикуют словари на иврите, еврейские книги, учебники по истории, ежегодно совершают паломничество в Иерусалим.  Для знакомства японцев с еврейским обществом, экономикой и принципами образования Икуро Тэсима опубликовал в декабре 1979 года комплексный учебник «Почему евреи превосходны?». Его продолжателем становится переводчик Коитиро Исикава и в мае 1985 года публикуется «Мишна», а именно, части Перкей Авот и Брахот из Седера Незикин, а в сентябре того же года выходит часть «Орайот». В феврале 1986 года в свет выходят «Таанит», «Мегиллат», «Моэд катан» и «Хагига», а в апреле 1987 года – «Пейсах». В августе 1994 года Икуро Тэсима публикует новую книгу «Философия еврейского бизнеса», на примере Бриллиантовой компании.

Масштабы влияния этого сообщества неочевидны. Его ядро насчитывает несколько десятков тысяч человек, в Японии, США, Бразилии, на Тайване и в самом Израиле, но число лиц, находящихся в том или ином информационном и интеллектуальном контакте с ним, оценивается в разы больше. (Так, на периодическое издание течения — Makuya newsletter подписаны порядка 300,000 японцев).[v]  Однако несомненно, что как собственно этнические евреи, японцы, прошедшие гиюр и потомки смешанных браков, так и «иудействующие» вносят свой вклад в присутствие еврейской темы в культурном пространстве этой страны.

В этом смысле немалую роль играют различные институции и инициативы, подобные возникшей в 1961 году в Токио японо-израильской группы исследований еврейской культуры, издающей, в том числе, журнал «еврейско-израильские исследования». В том же ряду — мемориал Холокоста в городе Фукуяма префектуры Хиросима, открытый в 1995 году. А также учебная группа по изучению еврейской культуры – JJSK, первоначально основанная в центре Японии, а сейчас базирующаяся в Кобе.

В 1996 году на территории Японии открылась торгово-промышленная палата Израиля, роль которой многократно возросла с активизацией описанных в начале этой статьи процессов израильско-японского экономического партнерства.

Вместо заключения: что делать дальше?

Из всего сказанного следует, что в случае еврейской общины и сообщества «симпатизирующих» еврейству и Израилю в Японии мы явно имеем дело не только с интересным артефактом или историческим курьезом. Судя по всему, работа еврейского мира с этими группами имеет большое прикладное значение. Именно такое понимание, судя по свидетельству гендиректора ЕАЕК д-ра Хаима Бен-Яакова, лежит в основе линии действий и планов на будущее этой организации на «японском треке». Собственно, уже сегодня можно говорить о ряде реализуемых Конгрессом направлений.

  • Первым из них является сплочение общины и оживление работы еврейских институтов. Собственно, именно с этой целью ЕАЕК еще 10 лет назад инициировал реконструкцию исторической синагоги и строительство нового общинного центра в Токио, открытие которого состоялось в сентябре 2009 года. Об их деятельности мы расскажем в дальнейших очерках.
  • Вторым моментом являются усилия по укреплению еврейской идентичности и привлечения к общинной деятельности новых поколений еврейских семей. Платформой для этой повсеместно непросто реализуемой, вне зависимости от размеров общин, задачи обычно является еврейское образование. Очевидно, что создание (или возрождение) системы формального еврейского образования в нынешней ситуации в Японии вряд ли возможно. Но и неформальное еврейское образование, как показывает опыт других стран, может, хотя бы частично, решить проблему. Тем важнее скорейшая реализация планов ЕАЕК по развитию воскресной еврейской школы в Токио и сопутствующих ей общинных и образовательных проектов (https://www.facebook.com/JFutureTokyo-1026822844156934/?modal=admin_todo_tour ).
  • Следующее обстоятельство, также критичное для будущего японского еврейства, равно как и в любых еврейских общинах – привлечение к деятельности «неаффилиированных» лиц. Из возможных творческих подходов в решении этой задачи немалый эффект, как показала практика, может принести развитие «виртуальных» сетевых сообществ, подобных группе «Еврейские корни в Японии», основанной автором вышеприведенного очерка Татьяной Локшиной (https://www.facebook.com/groups/757580461339405/ ).
  • Наконец, наличие в Японии десятков, а возможно и сотен тысяч «активно сочувствующих» евреям и Израилю лиц и их позитивное отношение и связи с местной еврейской общиной и евреями в мире открывают масштабные, но пока реализованные в минимальной степени, возможности про-израильской общественной дипломатии, что и находится в приоритетных планах ЕАЕК.

Очевидно, что в случае реализации этих и иных планов, такая деятельность имеет все шансы принести позитивные итоги уже в краткосрочной и среднесрочной, не говоря уж о долгосрочной перспективе.

[i] Shaun Ho, “Israeli-Japanese Friendship: A Potential Yet to Be Realized”, JCPA/Institute for Contemporary Affairs, No. 621 (December 25, 2018)
[ii]  Simon Denyer, “Japan’s Abe stakes out new identity in region: Stronger leadership and wider military reach”, The Washington Post, Oct 20, 2018
[iii] Цит. по: Владимир Лазарис, Путеводитель по галуту. Еврейский мир в одной книге. – М.:  Изд. дом «Книжники», 2019
[iv] См.: David G. Goodman, Masanori Miyazawa. Jews in the Japanese Mind: the History and Uses of a Cultural Stereotype. New York: The Free Press, 1995
[v] Aviva and Shmuel Bar-Am, “Meet the Makuya, Israel’s most unwavering supporters”, The Times of Israel, 30 May 2015

ЕАЭС и Израиль сделают ставку на высокие технологии. Интервью с проф. Зеевом Ханиным

Источник: Евразия Эксперт

Евразийский союз активно расширяет сеть международных торговых партнеров – в начале октября было заключено соглашение о свободной торговле с Сингапуром, к концу месяца ожидается подписание соглашения с Сербией, активно идут переговоры с Египтом и еще рядом стран. Среди них выделяется Израиль, представители которого решили последовать примеру сингапурцев и превратить торговую сделку с ЕАЭС в комплексное соглашение, объединяющее движение товаров, услуг и инвестиций. В каких направлениях сотрудничество Тель-Авива и стран Союза будет наиболее перспективным, в интервью корреспонденту «Евразия.Эксперт» оценил профессор политологии Ариэльского университета, старший преподаватель отделения политических наук университета Бар-Илан (Израиль) Зеэв Ханин

– По итогам сентябрьского визита в Россию премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху было принято решение ускорить создание Зоны свободной торговли с Евразийским союзом. Как вы оцениваете перспективы развития российско-израильских отношений в рамках ЕАЭС?

– Собственно, основные параметры декларации были высказаны несколько лет назад, когда в Астане проходила встреча на высшем уровне. Представители трех стран – России, Казахстана и Белоруссии – тогда заявили, что Евразийский союз как экономическое сообщество будет открыто для других субъектов и были названы страны, которые собственно уже присоединились к нему. Израиль был назван среди тех, кто находится очень близко в очереди. Тогда правительство Израиля заявило о том, что Иерусалим заинтересован быть частью этого проекта в экономическом контексте.

Понятно, там имеется и политическая составляющая, политико-дипломатическая составляющая, но в данном случае для Израиля все это укладывается в контекст внешнеполитической и внешнеэкономической доктрины. Она была сформулирована примерно 7‑8 лет назад. Речь идет о том, что помимо главных стратегических союзников Израиля, где на первом месте – США, есть Великобритания, Германия, Индия в последние годы.

Следует ориентироваться на установление стратегического партнерства, подкрепленного сотрудничеством в экономической сфере, особенно в тех сферах, где Израиль силен: высокие технологии, сельское хозяйство, опреснение.

Ориентироваться на державы, которые являются ключевыми в тех или иных регионах, как Аргентина и Бразилия – в Латинской Америке, Индия, Китай, страны Юго-Восточной Азии и страны бывшего СССР, где выделены такие ключевые субъекты как Россия, Казахстан, особенно – Азербайджан, в определенном смысле – Украина.

Понятно, что Израиль заинтересован быть ассоциированным членом такого рода крупных международных экономических организаций. То, что было произнесено на встрече Путина и Нетаньяху – даже не констатация факта, а просто была приоткрыта завеса над тем процессом, который идет на протяжении последних четырех лет.

– Что будет входить в соглашение?

– Там имеются две составляющие. Есть экономический блок – зона свободной торговли – и политико-дипломатический союз. О вступлении в политико-дипломатический союз речи нет. Речь идет о вхождении в зону свободной торговли. Присоединение к этому партнерству идет по модели создания свободной экономической зоны. Это стоит первым пунктом и несомненно случится. Я не уверен в том, что это случится «завтра», но «послезавтра» – несомненно произойдет.

– Какие сферы выглядят более перспективными для сотрудничества Израиля и ЕАЭС? Чем Израиль может быть привлекателен для рынка союза?

– Израиль, как лаборатория мира, всегда интересна своим партнерам как источник высоких технологий, Это то, что мы называем нынешним поколением высоких технологий, включая цифровую медицину, умный город, цифровые транспортные системы. Далее, это новое поколение биологических технологий, образовательные технологии, водные ресурсы, оборонка. Кроме того, это создание новых видов энергетических ресурсов, глубокая переработка, их оптимальное использование. Энергия в различных ее видах. И, понятно, гуманитарная сфера. То есть, управление ресурсами, адаптация к меняющимся требованиям рынка. Ну и туризм, естественно. Туризм – это не только развлечение и экономика. Это и еще народная дипломатия. Здесь на это будет сделан акцент.

– Израиль поставляет некоторые виды сельхозпродукции на рынки стран-членов ЕАЭС. Будет ли это направление также включено в план сотрудничества?

– Да, это происходит в больших масштабах. Израиль поставляет морковь, лук, цитрусовые, авокадо и так далее. Я думаю, что сейчас он присутствует на рынке Союза довольно широко. Но, понятно, Израиль готов заполнить определенную нишу.

Стратегический прорыв будет не столько в сфере экспорта сельхозпродуктов, сколько технологий в сфере сельского хозяйства.

Это опреснение, водные ресурсы, вторичное использование водных ресурсов, ГМП, высокопродуктивные растения, технологии в сфере животноводства – то, что востребовано на рынке. Я думаю, что для евразийского сообщества это актуальнее, чем поставки израильской картошки.

– Чем страны ЕАЭС могут быть привлекательны для Израиля?

– Прежде всего, это сельхозпродукция, энергетика, нефть. Это могут быть какие-то продукты машиностроения, легкая промышленность. Культура, гуманитарная сфера, совместное производство. Израильская фармацевтика очень востребована на территории евразийского сообщества. Образовательная сфера достаточно значима.

– Может ли в дальнейшем, уже после подписания соглашения о зоне свободной торговле, быть поднят вопрос о членстве Израиля в ЕАЭС?

– Я думаю, что этот вопрос будет стоять все время, но не думаю, что он решится скоро. Тут нужно учитывать непростую геополитическую ситуацию.

– Как вы сегодня оцениваете российско-израильские отношения?

– Я бы не сказал, что они столь же хороши, как могли бы быть. Но они лучше, чем когда бы то ни было. Мы не дошли до уровня союзничества, и я не думаю, что это в ближайшее время случится. Но уровень стратегического партнерства уже достигнут.

– В каком ключе Израиль и Россия выстраивают отношения по сирийскому вопросу?

– В какой-то момент обе стороны приняли решение отойти от эксклюзивного подхода и принять инклюзивный подход. Иными словами, все пункты, по которым мы договориться не можем, остаются за скобками. Внутри скобок – пункт, по которому мы договориться можем.

Сирия была интересным тестом в этом вопросе. Но мы помним, что 6 лет назад была договоренность между израильской и российской стороной о списке интересов. Учитывалось то, что Сирия не должна стать ни источником транспортировки оружия врагам Израиля, ни антиизраильским плацдармом Ирана. При этом Израиль принял во внимание российские интересы в Сирии. Поэтому, соответственно, и его видение было принято во внимание. На сегодняшний день взаимопонимание сохраняется.

Закон о национальном государстве еврейского народа и еврейство Евро-Азии

19 июля 2018 года Кнессет принял Основной закон о национальном характере государства, и с тех пор в стране идет непрекращающаяся дискуссия о его символическом значении и практических последствиях, а также правомерности используемых в этом законе формулировок. Наиболее существенным вопросом этой дискуссии был уже давно дебатируемый вопрос о том, имеет ли Высший суд полномочия обсуждать правомерность принятия того или иного Основного закона и признать такой закон или его части недействительными. Главное толкование конкретных положений закона должно стать предметом широкого общественного диалога как израильтян, так и Диаспоры.

Тот факт, что Израиль является государством еврейского народа, на первый взгляд, ни у кого не вызывает сомнений. Именно с целью решения «еврейского вопроса» – обеспечения этому народу «охраняемого убежища» и реализации его неотъемлемого права на национальное самоопределение – Израиль и получил в ноябре 1947 признание от Объединенных Наций. И именно эти идеи были сформулированы в качестве объявленной цели (missionstatement) нового государства в момент провозглашения его независимости мае 1948 года. Однако на протяжении следующих 70 лет еврейский характер Израиля был зафиксирован на уровне общих пониманий, административной практики и отдельных частичных законов (таких, как «Закон о возвращении»), но не на уровне конституционной нормы.

Политический контекст

19 июля 2018 года Кнессет, наконец, принял Основной закон о национальном характере государства, и с тех пор в стране идет непрекращающаяся дискуссия о символическом значении и практических последствиях этого демарша, а также правомерности используемых в этом законе формулировок.

Собственно, формальный старт этой дискуссии был положен уже 1 мая 2014 года, когда действующий премьер министр государства Биньямин Нетаньяху посетил Дворец Независимости ‑ здание в Тель-Авиве, где 14 мая 1948 года Давид Бен Гурион провозгласил образование Государства Израиль и именно там распорядился внести на рассмотрение правительства «Закон о национальном государстве».

Вынесенный 23 ноября 2014 года на заседании правительства проект законодательно объявлял Израиль «национальным еврейским очагом с демократическим режимом правления», гарантировал полное индивидуальные и коллективные гражданские права членам всех этнических и религиозных групп, но право на национальное самоопределение в этом государстве закреплял исключительно за евреями.

После бурного обсуждения и споров законопроект получил поддержку 15 из 22 министров. («За» голосовали министры правящей право-центристской партии «Ликуд», «светской правой» партии «Наш дом Израиль» и правого религиозно-сионистского блока «Еврейский дом», «против» ‑ министры двух левоцентристских партий «Еш атид» и «Тнуа»). Проголосовавшие против этого закона министры аргументировали свой подход тем, что закон противоречит демократическим нормам, обслуживает исключительно политические интересы Б. Нетаньяху и его однопартийцев в партии «Ликуд» накануне предстоящих внутрипартийных выборов, может нарушить существующее хрупкое соотношение и придать больший вес галахическим нормам в ущерб универсальным. Юридический советник правительства Йегуда Вайнштейн также рекомендовал министрам не голосовать за предложенные формулировки закона.

Принято считать, что разногласия вокруг этого закона и стали, среди прочего, одной из причин правительственного кризиса, роспуска Кнессета, и последовавшей за этим избирательной кампании 2015 года, в силу чего дальнейшее продвижение Закона было заморожено до формирования нового коалиционного правительства. К теме вернулись только в 2017 году, и, как было сказано, 19 июля 2018 года проект был принят Кнессетом и получил статус основного (то есть конституционного) закона[1]. Впрочем, общественная дискуссия на эту тему не завершилась, и ее очередной виток имеет место и в рамках идущей в настоящий момент избирательной кампании в Кнессет 22 созыва. Ее дополнительным стимулом стало решение, принятое 15 августа министром образования Израиля об обязательном изучении этого закона во всех израильских школах и включения вопросов на эту тему в экзамен на аттестат зрелости.

Суть и смысл закона

Законы, принятые Кнессетом в 1992 году: «Основной закон о свободе и достоинстве человека» и «Основной закон о свободе предпринимательства» (заново рассмотренный в Кнессете и утвержденный в новой редакции в 1994 г.), касались почти исключительно гражданских прав, и особенно – вопросов взаимоотношений государства и религии. Так, «Основной закон о свободе предпринимательства» в окончательной редакции впервые в истории израильского законодательства обращается к Декларации Независимости Государства Израиль и тем самым придает ей новый нормативный статус: «Основные права человека в Израиле базируются на признании человека высшей ценностью, на святости и неприкосновенности его жизни и свободы. Уважение этих прав соответствует духу Декларации Независимости Государства Израиль».

До принятия этого закона сама идея «полного общественного и политического равноправия всех граждан без различия религии, расы или пола», никогда не была зафиксирована ни в одном из актов, принятых израильским парламентом.

Как и эти основные законы, Закон о национальном характере Израиля также носит конституционный характер и, соответственно, не может быть пересмотрен иначе как на основании нового Основного закона. Но в отличие от предыдущих двух, как отмечалось выше, содержит, впервые в истории страны, важную юридическую и законодательную новеллу: декларацию статуса Израиля как национального государства еврейского народа, что включает в его законодательный корпус международно-правовую норму, созданную решением ООН от 1948 года – исключительное право еврейского народа на национальное самоопределение в этом государстве.

В качестве практических параметров декларации этой нормы Закон:

— Подчеркивает еврейский характер символику государства: имя, флаг, герб и гимн;
— Провозглашает Иерусалим столицей государства Израиль;
— Наделяет статусом государственного языка только иврит, не изменяя статуса, который на практике имеет арабский язык;
— Возлагает на государство обязанность заботиться о благе евреев и израильтян, «оказавшихся в беде за границей из-за принадлежности к еврейскому народу или из-за обладания израильским гражданством»;
— Декларирует, что Израиль будет открыт для приема алии из любой страны рассеяния;
— Объявляет, что государство будет обеспечивать сохранение связи между Израилем и еврейским народом в диаспоре, а также будет действовать во имя сохранения культурного, религиозного и исторического наследия еврейского народа в диаспоре;
— Считает поселенчество (заселение и освоение земель) национальной ценностью, и обязывается действовать с целью создания населенных пунктов, их развития и укрепления;
— Предоставляет равный официальный статус еврейскому и григорианскому календарю;
— Включает в официальные дни отдыха в Израиле Шаббат и еврейские религиозно-культурные праздники, а для неевреев сохраняется право использовать другой день для отдыха.

У законодательного закрепления подобной трактовки национального характера Государства Израиль было и немало противников. Против Закона был подан иск в Верховный суд Израиля (который в своей ипостаси Высшего суда справедливости призван рассматривать соответствие законов, принятых Правительством и Кнессетом, общепринятым конституционным нормам).

Здесь оговоримся, что сам факт принятия этого иска к рассмотрению был встречен неоднозначно как в среде тех, кто выступал за принятие закона, так и некоторых из тех, кто выступал против. Наиболее существенным вопросом этой дискуссии был уже давно дебатируемый вопрос о том, имеет ли Высший суд в принципе полномочия обсуждать правомерность принятия того или иного Основного закона и, признать такой закон или его части недействительными. Те, кто отвечает на этот вопрос отрицательно, утверждают, что пока не сформулированы точные приемлемые для всех ветвей власти критерии, на основании которых суд обсуждает законность того или иного закона или признает его недействительным, судебная власть не должна вмешиваться в решения законодательной ветви власти.

Их оппоненты полагают, что в данном случае проблемы нет, ибо Высшийсуд вмешивается в вопросы взаимоотношений между еврейским и демократическим компонентом характера государства Израиль только в тех случаях, когда какой-либо конкретный вопрос не урегулирован законодательно и судебные органы вынуждены принимать решения. Поэтому рассмотрение Основного закона, «Закона о национальном государстве еврейского народа»привлекает столь пристальное внимание исследователей и политиков-практиков, а решение суда даст ответы на вопросы, не урегулированные законодательно.

Аргументы противников и сторонников

Так или иначе, сторонники каждого из подходов представили свои аргументы, которые и определяют рамки упомянутой дискуссии по данному поводу. Критики Закона, подчеркивают отсутствие в его в окончательной редакции ссылки на Декларацию Независимости, провозглашающую идею «полного общественного и политического равноправия всех граждан и стремление к развитию страны на благо каждого из них». На основании этого полагают, что закон носит дискриминационный характер по отношению к национальным меньшинствам (прежде всего по отношению к друзской общине), а также по отношению к выходцам из бывшего СССР, не являющимся евреями, согласно нормам еврейского религиозного права (Галахи). Обосновывая свою точку зрения, авторы такой версии утверждали, что создатели Декларации, упоминая ценности, основанные «на предвидении Пророков Израиля», имели в виду не национальные, а лишь универсальные трактовки этих принципов[2].

В свою очередь, сторонники закона указывают на важность и созревшую необходимость сбалансировать демократическую составляющую характера государства и принцип «равенства всех граждан», уже закрепленные в Основном законе о чести и свободе от 1992 года[3], а также ряде решений Высшего суда, и потому, не нуждающиеся в повторении, с еврейской составляющей характера государства. Сторонники закона также не видят в нем никаких противоречий с духом намерений авторов Декларации Независимости, которые приняли соответствующие герб, флаг, гимн Израиля и субботу как общий день отдыха, при том, что это не было согласовано с нееврейскими жителями страны, которые никогда не было солидарны с символами государства.

Иными словами, адепты этого подхода рассматривают понятия «еврейское государство» из Декларации Независимости и «национальное государство еврейского народа» из нового закона в качестве совершенно тождественных принципов и полагают, что именно таким образом они трактовались и на сионистских конгрессах, и в Декларации Бальфура. В этом смысле стоит обратить внимание и на международный опыт проживания национальных меньшинств в большинстве национальных государств, в свете которого случай Израиля отнюдь не является уникальным.

В этом убеждает разработанная в рамках Совета Европы, принятая в 1994 году и вступившая в действие 1 февраля 1998 года Рамочная конвенция о защите национальных меньшинств. Документ устанавливает принципы и цели, которых должны придерживаться государства-участники для обеспечения защиты лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам при соблюдении принципов территориальной целостности и политической независимости государств[4]. При этом подчеркивается, что принципы, сформулированные в Рамочной конвенции, должны реализовываться через национальное законодательство и соответствующий политический курс государств, и могут реализовываться с помощью двусторонних и многосторонних соглашений.

Иными словами, нормы, принятые международным сообществом, не требуют отказа со стороны национальных государств от своего национального характера, но настаивают на предоставлении национальным меньшинствам разумных возможностей для защиты и развития коллективной национальной идентичности путем изучения языка, доступа к религиозным услугам, и гарантированной культурной автономии. Нетрудно заметить, что именно эти принципы были реализованы в Государстве Израиль с первых дней его существования, и сохранение подобной практики в будущем требует от него заботиться о наличии широкого спектра демократических институтов и развитого гражданского общества.

Фактор диаспоры

Остается вопрос, как принятие закона и полемика вокруг него скажется на взаимоотношениях еврейского государства с еврейскими сообществами стран диаспоры. В этой связи нам представляется важным подчеркнуть намерение авторов обсуждаемого закона продолжить и укрепить зафиксированную в «Законе о возвращении» идею открытости Израиля для приема алии из любой страны рассеяния и требование защищать израильтян, «оказавшихся в беде за границей из-за принадлежности к еврейскому народу или из-за обладания израильским гражданством». Декларируя таким образом принцип единства еврейского народа и важности связи между частью еврейского народа, живущего в Израиле, и частью, находящейся за его пределами.

Несомненно, также, что должно быть учтено и мнение самих евреев диаспоры в отношении такого критически важного для всего еврейского мира вопроса, как статус Израиля. В первую очередь, евреев стран Евразии, откуда за последние 30 лет в Израиль прибыло около 1,1 миллионов репатриантов, составивших более трех четвертей репатриации тех лет.Некоторый ответ на этот вопрос дает масштабное исследование еврейского населения стран бывшего СССР, проведенное под руководством Зеэва Ханина и по инициативе Евро-Азиатского еврейского конгресса в конце 2018 и начале 2019 года.Согласно данным этого исследования, в ходе которого методом личного интервью в четырех европейских постсоветских странах было опрошено более 2000 респондентов, отвечающих критериям израильского Закона о возвращении, треть евреев Украины и порядка 40% евреев Беларуси и России однозначно выступают за еврейский характер Израиля, видя в нем смысл существования этого государства. То есть, как можно заключить, согласны с авторами Закона о национальном характере Государства Израиль в его нынешней версии.

Еще порядка трети, судя по всему, готовы внять аргументам тех, кто поддерживает Закон, но при этом требуют внести в него изменения, более четко гарантирующие права национальных меньшинств. Версия, которую избрали эти респонденты, звучит так: «я за то, чтобы Израиль оставался еврейским государством, но с пониманием отношусь к тем, кто требует изменения его статуса». Менее пятой части респондентов в России и порядка десятой или менее десятой части опрошенных в Украине, Беларуси и Молдове, заявили, что они за «государство всех граждан», поскольку время национальных государств уже прошло, либо что эта тема их в вообще не волнует. То есть, находясь в Израиле, поддержали бы тех, кто выступил против принятия этого закона в принципе.

Следует, разумеется, иметь в виду, что еврейские сообщества бывшего СССР (включая активистов местных организованных еврейских структур и институций) в массе своей состоят из лиц смешанного происхождения и членов еврейских семей нееврейского (супруги) происхождения. Следует ожидать, что мнения таких людей и лиц гомогенного еврейского происхождения о национальном характере Израиля будут различными. Действительно, например, в Украине, доля однозначных противников отказа Израилем от его еврейского характера среди «четвертинок» (внуков евреев) и лиц, не имеющих еврейских корней, было в полтора-два раза выше, чем среди лиц гомогенного еврейского происхождения и «половинок» (дети евреев). Примерно в такой же пропорции были представлены эти подгруппы среди тех, кто затруднился ответить на данный вопрос. Однако, среди сторонников «компромиссного» варианта ответа на вопрос и противников еврейского характера Израиля, существенной разницы между этими группами не наблюдалось.

Из сказанного можно заключить, что принятие Закона о национальном характере Израиля, с общественной точки зрения, отвечает задачам и потребностям государства, но главное толкование его конкретных положений должно стать предметом широкого общественного диалога, как израильтян, так и Диаспоры.

[1]http://knesset.gov.il/laws/ru/yesodru16.pdf
[2]В концентрированной форме аргументы против Закон о национальном государстве еврейского народа сформулированы в статье владельца газеты «Хаарец» Амоса Шокена «Хок ло хукати («Неконституционный закон»). См. Хаарец29.3.19
[3]http://knesset.gov.il/laws/ru/yesodru3.pdf
[4]См.: https://rm.coe.int/16800c1316

Алия 70-х и ее наследие: к 50-летию письма грузинских евреев

Знаменитое письмо 18 глав семей грузинских евреев, 50-летие которого отмечалось в августе сего года, стало прологом «алии 70-х» — первой после 2-й мировой войны массовой еврейской эмиграции из СССР, имевшей важные последствия и для евреев того региона, и для Израиля. Активисты возрожденного еврейского национального движения в СССР тех лет создали в подполье схемы и модели самоорганизации, ставшие одним из базовых элементов инфраструктуры организованной еврейской жизни в эпоху Перестройки и в постсоветских странах. А в Израиле алия 70-х гг. вернула, после почти 50-летнего перерыва, уже несколько подзабытую к тому времени идею «российских» (в широком смысле этого слова) евреев в оперативный коллективный дискурс местного общества. И изучение этих процессов может многое сказать не только об истории, но и о нынешнем состоянии и перспективах обоих сообществ.   

В августе и сентябре в Израиле и некоторых общинах русско-еврейской диаспоры отмечаются – хотя и не столь масштабно как, думается, они того заслуживают – две знаменательные круглые даты. А именно, 50-летие знаменитого письма 18 глав семей грузинских евреев, 6 августа 1969 года обратившихся в ООН с просьбой добиться от властей СССР разрешения на выезд в Израиль, и 30-летие начала в сентябре 1989 года «большой алии» из СССР и постсоветских стран.Связь между двумя событиями очевидна. Письмо 18-ти семей, за которым последовало еще одно обращение генсеку ООН, подписанное 531 грузинским евреем, по общему мнению, в каком-то смысле «прорвали плотину», став отправной точкой пришедшейся на 70-е годы первой послевоенной массовой еврейской эмиграции из СССР и репатриации в Израиль. А эта эмиграция и сопутствующие ей процессы создали психологический важный прецедент в массовом сознании населения СССР: легитимность самой идеи эмиграции как способа реализации личных и коллективных прав, что и стало, несмотря на новое резкое ограничение права на выезд в 80-е годы, прологом к массовой алие 90-х. Наконец, алия 70-х гг. вернула, после почти 50-летнего перерыва, уже несколько подзабытую к тому времени идею «российских» (в широком смысле этого слова) евреев в оперативный коллективный дискурс израильского общества.

Борьба за алию

Действительно, именно с евреями – выходцами из  регионов, входящих или входивших в состав т.н. «Черты еврейской оседлости» Российской империи – и, в меньшей степени, тех регионов (таких, как Грузия), которые в эту черту не входили – связано начало сионистской репатриации; они составляли подавляющее большинство репатриантов первой, второй, третьей и четвертой («польской») алии конца ХIХ – первой трети ХХ века. Собственно, выходцы из этого региона и их потомки и стали формирующим ядром израильского общества и культурного, политического, военного, интеллектуального и экономического истеблишмента страны (т.н. «первого Израиля»). В последующие годы еврейская репатриация из CCCP, а позже и из постсоветских стан СНГ переживала спады и подъемы, но никогда не прекращалась. Еще раз она подтвердила свое значение в конце XX и начале ХХI вв., когда страна приняла две их крупные группы, прибывшие соответственно в 1969–1980 гг. и с 1989 г. по настоящее время.

Появление в Израиле первой из этих больших групп была итогом имевшего место в 60-е – 80-е гг. ХХ века укрепления национального самосознания евреев СССР и возрождения в этой стране организованного сионистского движения, четырьмя десятилетиями ранее, казалось бы, полностью разгромленного советскими коммунистическими властями. Инициаторами этих процессов стало поколение советских евреев, национальное сознание которого формировалось под сильным обаянием «библейского чуда нашего времени» ‑ победы Израиля в июне 1967 г. над объединенными армиями шести арабских стран в Шестидневной войне.

Неменьшим чудом можно считать возникновение самого феномена «русского нео-сионизма» и попыток воссоздания еврейских организаций в СССР после почти полного разгрома большинства гражданских, религиозных, и некогда влиятельных сионистских и иных еврейских политических организаций уже к концу 1920-х – началу 30-х годов, а также потери основной массы еще сохранившихся неполитических структур в период гитлеровского геноцида еврейского населения в годы Второй мировой войны и сталинских преследований в довоенные и послевоенные десятилетия. Потому на рубеже 60-х – 70-х годов ХХ века в СССР существовали лишь незначительные остатки богатой общинно-культурной и национально-политической традиции местного еврейства.

Позиция советских властей колебалась: то любые формы организованной еврейской жизни подавлялись, то, в отдельные моменты, допускалась деятельность религиозных и некоторых культурных организаций, и отношение к еврейской эмиграции становилось более «либеральным»; это перемежалось периодическим созданием «официальных» еврейских структур. Эволюция последних прошла от «Евкомов» в составе Наркомата национальностей СССР и «Евсекций» коммунистических парткомов 20-х ‑ 30-х гг. и Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) 40-х годов и до полной пародии на еврейское представительство в лице Антисионистского комитета советской общественности, созданного ЦК КПСС и КГБ в 1983 году в Москве с филиалами в ряде союзных республик и некоторых областях.

Очевидно, что эти структуры были не более чем «суррогатом» еврейских национальных институтов, и минимальные попытки этих органов выйти за отведенные им контрольно-рекламные рамки, немедленно и жестко пресекались. Равно пресекались и попытки еврейских активистов использовать базу немногочисленных иудейских религиозных общин для состояния более широких профессиональных, образовательных, культурологических, молодежных, и прочих еврейских национальных и гражданских инициатив. (Такие попытки имели место как в первые послевоенные годы, так и ‑ после долгого перерыва ‑ в период национального пробуждения конца 60-х – начала 80-х гг.).

Независимые еврейские институты были в основном представлены малочисленными подпольными группами активистов борьбы за алию и национальные и гражданские права. Попытки создания такого рода структур предпринимались еще в 40-50-е гг. ХХ века, однако лишь с появлением в 70-х годах нового поколения еврейских активистов, эти объединения приобрели новое качество. Для властей СССР, как отмечается, например, в справке КГБ, представленной в ЦК КПСС, где дается развернутый анализ действий «еврейских националистов и сионистов» с 1967 по 1971 годы, не было секретом, что усиление этой активности стало следствием победы Израиля в войне 1967 года.

Данные объединения, которые действовали в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Риге, и многих других городах СССР, чаще всего структурировались вокруг кружков изучения иврита, еврейской традиции и истории, нередко включали ряд функциональных подразделений и аффилированных правозащитных, религиозных, образовательных, профессиональных и прочих групп, а такжедействовали как организации взаимопомощичерез созданную ими систему неформальных социальных связей. Символами и в некоторых случаях лидерами этих объединений являлись т.н. «узники Сиона», подвергшиеся репрессиям административных и карательных органов за сионистскую и правозащитную деятельность.(Среди них ‑ Натан Щаранский, Ида Нудель, Юлий Кошаровский, участники знаменитого «самолётного дела» Эдуард Кузнецов, Йосеф Менделевич, один из ведущих организаторов системы подпольного преподавания иврита в СССР в 80-х гг. Александр Холмянский и многие другие).

Идеологические противоречия внутри еврейского диссидентского движения 70-х — 80-х гг. включали разногласия между «политиками» (или «эмигрантами»), которые видели в массовой эмиграции единственный способ решения национальных проблем советского еврейства, и полагали необходимым сосредоточиться на протестных политических методах борьбы за выезд, и двумя фракциями «культурников», которые настаивали на необходимости борьбы за возрождение и развитие еврейской культуры также и в СССР. Первые видели в этом временное решение на период, пока шлюзы еврейской эмиграции из СССР были закрыты, а вторые – «культурники-легалисты» считали этой задачей с долгосрочной перспективой и потому ради развития еврейской культуры в СССР были готовы на ограниченное сотрудничество с властями.

Впрочем, в годы подполья эти разногласия между течениями национального еврейского движения были не слишком выражены и касались скорее методов, чем реального содержания деятельности. Лишь в самом конце советской эпохи, в 1984-1989 годах, сторонники этих трех течений организационно оформились в рамках Сионистской федерации СССР («Иргун циони»), Ассоциации учителей иврита (Игуд Ха-морим) и полуофициальной Ассоциации еврейской культуры.

Ядром подпольных и полуподпольных еврейских диссидентских организаций и общинных объединений нового типа стала весьма быстро растущая, начиная с 70-х гг., группа «отказников». Речь идет о лицах, которым под теми или иными предлогами был запрещен выезд из СССР, власти которого, согласились в 1969 году, под влиянием внутренних обстоятельств и международным давлением, на изменение эмиграционной политики с целью убрать из страны небольшую, как они надеялись, группу «проблемных еврейских элементов», но быстро обнаружили, что потенциал еврейской эмиграции многократно превосходит их расчеты, и потому взяли курс на постепенное сокращение ее масштабов, практически перекрыв к 1980-1981 гг. официальные каналы еврейской эмиграции из страны. Общее число евреев-эмигрантов 1980 году было в 2,5 раза меньше, чем в 1979 году, когда еврейская эмиграция той волны из СССР достигла своего пика (более 51 тыс. человек). В 1981 году евреев-эмигрантов (около 9,5 тыс.) было уже более чем вдвое меньше, чем в 1980 году, и последующее пятилетие составляло от нескольких сот до чуть более тысячи человек в год.

Одновременно с этим административные власти продолжали принимать заявления на выезд, увеличивая тем самым число «отказников», и, соответственно, активистов еврейского движения в СССР. (Например, в Украине по данным партийных органов, в 1980 г. в такой деятельности участвовало около 80% евреев, получивших отказ). Однако, несмотря на противодействие властей в период с 1969 по 1988 год, страну покинули более 300 тыс. евреев и членов их семей.

Правда, непосредственно в Израиль прибыло менее 60% этих эмигрантов. Остальные направлялись в США, Канаду, Австралию или страны Западной Европы. Этот первоначально малозаметный феномен «отсева» (drop-outphenomenon) лиц, выезжающих из СССР с израильскими визами, приобрел значительные масштабы во второй половине 70-х гг.: в 1976 и 1977 гг. число советских евреев, эмигрирующих в страны Запада, сравнялось с числом репатриирующихся в Израиль (по 7-8 тыс. человек). В 1979 году, когда выезд советских евреев достиг пика, и в следующем 1980 году эмигрантов, предпочитавших другие страны, кроме Израиля, было уже вдвое больше репатриантов, а с новым оживлением еврейской эмиграции из СССР в 1987-1989 гг. «израильским каналом» для выезда в США и некоторые иные страны Запада воспользовалось 70-80% эмигрирующих советских евреев.

Второе поколение «русского» Израиля

Так или иначе, «алия 1970-х» принесла в Израиль более 170 тыс. репатриантов из СССР, увеличив тогдашнее еврейское население страны на 7-8 процентов. Но дело, разумеется, не только в численности этой группы. «Семидесятники», в массе своей, представители второго и третьего поколения русскоязычных евреев, в основном уже были продуктом их аккультурации в нееврейском советском обществе. Будучи евреями по происхождению и самоидентификации, они, были, в первую очередь, уже русскими по культуре. В их среде сохранялись лишь остатки традиционной культуры восточно-европейского еврейства, которая была, по сравнению с памятью о Катастрофе, сильным про-израильским компонентом, опытом жизни в стране государственного антисемитизма и системой модернистских ценностей, воспринимаемых окружением как «еврейские», далеко не главным элементом их особой еврейской идентичности.

Иными словами, представители второй массовой волны русскоязычной алии, по языку, культуре, а главное, своему русско-еврейскому самосознанию уже сильно разнились с теми евреями, которые прибыли из России и СССР в первой половине ХХ века и заложили фундамент еврейского национального очага в Палестине/Эрец-Исраэль. И потому, «двоюродные братья», которые после почти 50-летнего перерыва стали прибывать в Израиль, уже не воспринимались потомками «русских евреев» из «поколения основателей» в качестве «своих». Более того, вскоре оказалось, что культурно-политические элиты разных поколений «русских» евреев в Израиле серьезно расходятся и во взглядах на сущность и роль еврейского национального государства в эпоху постмодерна.

Классический сионизм «поколения основателей» (с точки зрения которого Израиль, во-первых, служит средством реализации права еврейского народа на национальное самоопределение, и, во-вторых, является «охраняемым убежищем» для преследуемых евреев) к моменту прибытия новой волны русскоязычных репатриантов был уже в состоянии кризиса. В первую очередь это коснулось идеологии «плавильного котла», уже мало релевантной в условиях мульти-культурности. Консервативная фракция «старых» элит «Первого Израиля» тогда все еще пытались найти решение внутри классической сионистской модели, в то время как «новые левые» выбросили постсионистский лозунг превращения Израиля из еврейского государства в ближневосточное «государство всех граждан».

Интеллектуальные и политические лидеры «русской» алии 70-х попробовали занять свое место в этом споре, предложив обществу концепцию «неосионизма». Подобно «классическим сионистам» эти лидеры по-прежнему считали Израиль центром еврейского мира, а сохранение еврейского характера государства является для них смыслом и способом его существования, но одновременно настаивали на сочетании принципов классического сионизма с творческим использованием в Израиле наследия еврейской, в данном случае, русско-еврейской, диаспоры в Израиле (ориентация на высокие стандарты образования, общей культуры и технического прогресса), а также «нового русско-еврейского национализма», стимулированного победой Израиля в Шестидневной войне[1]. В 70-е гг. ответом традиционных израильских элит «русским нео-сионистам» было «очень интересно, но спасибо, не нужно»; в свою очередь и эти последние, на фоне их вполне успешной профессиональной и социальной интеграции в израильское общество, были психологически готовы принять существующие правила игры[2]. Однако прибытие, начиная с сентября 1989 года, новой волны массовой русскоязычной репатриации меняет ситуацию едва ли не кардинальным образом.

«Третье поколение»

Борьба за эмиграцию и легитимацию сионистского движения, в ее (борьбы) классических формах завершилась в СССР в 1987 году. Символом ее в памяти многих остался многодневный «стихийный еврейский митинг» в израильском павильоне проходившей в том году очередной Международной московской книжной выставки. Начавшийся процесс демократизации ослабил идеологические препоны, власти легализовали деятельность еврейских культурных обществ и пересмотрели положение о въезде и выезде из страны (хотя в окончательной формулировке новый закон был принят только в 1991 году). В течение одного года более чем в четыре раза выросло число пожелавших выехать. В связи с отменой большинства ограничений, было удовлетворено подавляющее большинство таких ходатайств (97,6%). В пять раз уменьшилось число отказников, получивших долгожданную возможность уехать в Израиль.

С конца 80-х гг.прошлого века еврейское движение, в которое пришли новые лидеры и активисты, развивалось уже в иных формах, диктуемых новыми политическими условиями.

Заключение

С этого момента та часть истории евро-азиатского еврейства, начальной вехой которой стало письмо «18-ти семей», а завершающей – прекращение властями СССР еврейской эмиграции из страны накануне летней Московской олимпиады 1980 года, казалось бы, становится предметом исключительно академического интереса. Думается все же, что вопрос этим не должен ограничиваться. Не будем забывать, что именно активисты еврейского национального движения в СССР 70-х и 80-х гг. ХХ века выстроили те схемы и модели возрожденной этно-общинной самоорганизации, ставшие одним из базовых элементов инфраструктуры организованной еврейской жизни в СССР в эпоху Перестройки и постсоветских стран. И понимание этих моделей может многое объяснить в нынешних расколах и противоречиях интересов внутри и между еврейскими общинами стран бывшего СССР, а также предложить пути их преодоления.

Немалый интерес эта тема может представлять и для современного израильского общества, в сознании которого Алия 70-х практически потерялась в тени «большой Алии» 90-х и 2000-х годов. В свое время о ней говорили и писали немало, но сегодня, именно в израильском контексте вспоминают крайне редко. Хотя именно «семидесятники» (а также типологически близкие к ним «восьмидесятники», по сути, застрявшие в «отказе» представители той же категории) стали источником немалой доли политических, интеллектуальных, профессиональных и иных общинных элит «русского Израиля». Соответственно, не только история их борьбы за выезд, но и изучение и использование их опыта политической, культурной и профессиональной интеграции в самом Израиле может быть крайне продуктивным для понимания нынешнего состояния дел в израильском еврейском коллективе и определении возможных перспектив, причем эту работу не стоит откладывать, хотя бы потому, что время уходит: сегодня в стране живет не более четверти из почти 170 тыс. репатриантов из СССР.

Наконец, имеется и глобальный еврейский контекст этого вопроса. Еврейский мир сегодня находится в поисках объединяющего пункта, некоего консенсуса, который сможет поднять его над разногласиями по вопросам арабо-израильского конфликта, соотношения либеральных и консервативных ценностей, конкуренцией различных деноминаций иудаизма, оценками различных формам расового и политического антисемитизма и иными противоречиями. Три-четыре десятилетия тому назад таким консенсусом в еврейском мире и была борьба против дискриминации советских евреев и за их право на эмиграцию в Израиль и страны Запада.Изучение опыта и наследия алии 70-х и места, которое она занимала в обще-еврейской повестке дня, не исключено, что может помочь решить и данную проблему. В этом смысле у Евро-Азиатского еврейского конгресса, как у профильной региональной структуры Всемирного еврейского конгресса, и у его партнерских организаций явно имеется немалый простор для деятельности.

[1]Ze’ev (Vladimir) Khanin, “The Jewish Right of Return: Reflections on the Mass Immigration to Israel from the Former Soviet Union”, in Lustick, Ian and Lesch, Ann (eds.), Exile and Return:  Predicaments of Palestinian Arabs and Jews. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, pp. 183-203; Л Беленькая и Б. Зингер. Наперекор: Еврейское национальное движение в СССР и его идеология. Минск: Мет, 2004. Сс. 155-171.
[2]Нудельман, Рафаил. «Попытка обновления сионизма: между алией 70-х и алией 90-х». Евреи СССР на перепутье, №4 (19), (2000)67-84 [на иврите].

Еврейские музеи в бывшем СССР и мире: цели и смысл

В современном мире еврейские музеи стали непременной составляющей культурной жизни большинства стран. В Европе история возникновения и развития еврейских музеев во многом связана с чувством вины перед трагедией Второй мировой войны, которую испытывают правительства тех стран, где расположены музеи. В Израиле и США основная тема еврейского музея – это история успеха народа, преодолевшего Холокост, а на постсоветском пространстве на первый план выходит тема возрождения еврейской жизни в традиционных общинных центрах. Два самых крупных еврейских музея на постсоветском пространстве ‑ Еврейский музей и центр Толерантности и Музей истории евреев в России (МИЕВР).

В современном мире еврейские музеи стали непременной составляющей культурной жизни большинства стран. Эти музеи осуществляют важную функцию сохранения исторической памяти и культурного наследия европейского еврейства, значительно пострадавшего во время Второй мировой войны. В последние десятилетия еврейские музеи Восточной Европы переживают настоящий ренессанс, поскольку они позволяют по-новому рассказывать историю своих стран, что было невозможно при коммунистических режимах.

Музеи поддерживаются как государствами, так и еврейскими общинами, которые возродились в странах бывшего социалистического лагеря. Кроме того, в странах бывшего СССР появился ряд частных еврейских музеев, созданных коллекционерами и энтузиастами.

В Европе история возникновения и развития еврейских музеев во многом связана с чувством вины перед трагедией Второй мировой войны, которую испытывают правительства тех стран, где расположены музеи. Так, например, новый еврейский музей Берлина, созданный знаменитым архитектором Д. Либескиндом, самой архитектурой здания воплощает концепцию пустоты как символа утраты еврейского наследия.

В Израиле и США основная тема еврейского музея – это история успеха народа, преодолевшего Холокост, а на постсоветском пространстве на первый план выходит тема возрождения еврейской жизни в традиционных общинных центрах. Основная проблема большинства еврейских музеев в мире – это целевая аудитория. На кого рассчитан музей и кому адресован нарратив музейной экспозиции? Еврейской или нееврейской публике? Местному населению? Туристам? В зависимости от выбора аудитории меняется и нарратив. Если музей обращен к евреям, то в Европе – это во многом мемориал, памятник погибшей культуре, направленный на сохранение крупиц исторической памяти, вещей и фотографий старины. Главный тезис таких музеев – спасение еврейского наследия, которое гибнет в чуждом мире окружающих народов, скорбь по ушедшим, а также борьба с антисемитизмом. Таковы большинство музеев Восточной Европы.

Другой тип еврейского музея – ориентированный не на прошлое, а на настоящее, на современность, и основная задача такого музея – привлечь более широкую аудиторию, осветить актуальные проблемы, которые позволяют вписать еврейскую жизнь в XXI век, втянуть посетителя в размышления над проблемами существования национальных меньшинств, миграции, прав человека и идентичности в мультикультурном современном мире. Этот подход характерен для еврейских музеев Германии и ряда других западноевропейских стран.

Особое место занял среди еврейских музеев Восточной Европы специально созданный, построенный по особому проекту на месте бывшего гетто и открывшийся в 2013 году в Варшаве Polin– музей истории евреев в Польше. Он посвящен не столько Холокосту и катастрофе восточноевропейского еврейства, сколько жизни евреев на территории Польши на протяжении тысячелетия. Музей представляет собой репрезентацию истории евреев в этом регионе как интегральную часть национальной польской культуры. По словам проф. Барбары Киршенблатт, идеолога и главного куратора экспозиции, Полин – «это не музей истории евреев в Польше, а музей истории польских евреев, которые были, несомненно, частью польской нации».

На постсоветском пространстве государственные и частные еврейские музеи появились и продолжают появляться во всех странах, где до войны и даже до распада СССР сохранялось значительное еврейское население.

Некоторые музеи или разделы постоянных экспозиций о евреях в исторических государственных музеях возрождаются в тех городах, где они были и раньше, до прихода советской власти или в ранний ее период (1920-30-е годы): Одесса, Львов, Санкт-Петербург, Вильнюс, Самарканд, Тбилиси. В таком случае главной задачей кураторов становится сохранение и восстановление утраченного, сбор по крупицам былых коллекций. Одним их первых, в 1989 году, открылся Государственный еврейский музей Литвы в Вильнюсе, который когда-то назывался «Литовским Иерусалимом». Музей стремился воссоздать довоенную коллекцию, собрав экспонаты, которые были разбросаны в советское время по разным учреждениям. Сейчас он называется музеем им. Виленского Гаона и имеет пять подразделений. Основная цель музея была сформулирована директором Рахелью Костанян: «воскресить из забвения историю и культуру литовских евреев, а также раскрыть трагедию еврейского народа в годы второй мировой войны. Нам особенно важно увековечить память погибших и спасителей. Восстановление музея – это желание открыть замалчиваемые факты истории Литвы, попытки преодолеть укоренившиеся стереотипы и поощрять терпимость в обществе». Эти сочетание стремления сохранить еврейское культурное наследие и осмыслить катастрофу, раскрыть печальные и трагичные факты в истории восточноевропейского еврейства в период Холокоста, а также увековечить память тех, кто помогал и спасал евреев, универсальны для всех еврейских музеев на территории бывшего Советского Союза.

Вновь создаваемые еврейские музеи постсоветского пространства часто размещаются при уцелевших или вновь построенных синагогах, а также при зданиях еврейских общинных центров. Таким образом формируется некий туристический еврейский квартал, и это очень показательная тенденция сохранения еврейской культуры в городах, где в настоящее время численность еврейских общин очень невелика и концентрируется вокруг синагоги или благотворительных организаций. Так устроены недавно созданные еврейские музеи в Риге (открылся в 1989 году в здании Рижской еврейской общины, https://jewishmuseum.lv), Таллине (открылся в 2008 году на одном из этажей здания общины), Еврейский музей и центр толерантности в Москве (открылся в 2013 году в районе Марьиной рощи в комплексе зданий, принадлежавших еврейской общине), музей «Память еврейского народа и Холокоста в Украине» в Днепре (открылся в 2012 году в культурно-деловом еврейском центре «Менора») и др.

Множество еврейских музеев в различных городах бывшего СССР, созданных руками местных энтузиастов, состоят из нескольких комнат, и их экспозиция насчитывает несколько десятков предметов, переданных в дар местными жителями и их потомками. Такие музеи стали часто появляться и, к сожалению, также часто исчезать в 2010-е годы. Было несколько попыток открыть музеи в Киеве, Минске, Витебске, Одессе и Черновцах, но большие проекты пока впереди.

На этом фоне выделяется открывшийся в Москве очень дорогостоящий Еврейский музей и центр Толерантности, который позиционирует себя как самый большой в мире, а также как крупнейшая в Европе крытая выставочная площадка. Это один из самых технологических музеев в России: он использует современные интерактивные информационные стенды, аудиовизуальные эффекты, четырехмерные исторические кинофильмы и прочие мультимедийные элементы. При этом сознательным решением кураторов музея был отказ от акцента в экспозиции на артефактах. Важную роль в разработке концепции музея сыграли зарубежные специалисты по Российскому и Советскому еврейству, но при этом одно из самых спорных мест в репрезентации еврейской истории – превалирование темы еврейского героизма в «Великой Отечественной войне» и несоответствие этого нарратива с доминирующим западным повествованием о Холокосте [Olga Gershenson 2015]. За несколько лет существования оказалось, что этот музей успешно воплотил в себе замысел основателей и стал не только музеем, но и культурно-образовательным проектом, который включает историческую экспозицию, актуальные временные выставки, пространство для проведения публичных лекций, дискуссий и конференций, библиотеку и несколько центров: толерантности, исследовательский, авангарда и детский.

В заключение я хотела бы остановиться на еще одном еврейском музее в Москве, в котором мне посчастливилось работать уже 9 лет. Это МИЕВР – Музей истории евреев в России, частный музей, открывшийся в 2011 году. Его учредителем и директором является писатель, бизнесмен и общественный деятель Сергей Львович Устинов. В отличии от многих других музеев экспозиция нашего музея состоит из реальных и аутентичных предметов и артефактов. В настоящее время в экспозиции представлена та часть восточноевропейского еврейства, которая в конце XVIII века оказалась под властью Российской короны после трёх разделов Польши. Музей формирует коллекцию, посвященную другим еврейским субэтническим группам – грузинским, горским и бухарским евреям, а также караимам, оказавшимся в пределах Российской империи в процессе ее расширения.

Сегодня в музее развернута историческая перспектива, где есть место и политической, и культурной истории разных периодов российского еврейства, в том числе процессам его модернизации. Это позволило раскрыть такие темы, которые ранее даже не включались в музейные экспозиции, например, история еврейского образования и Гаскала (еврейское Просвещение), наиболее характерные для евреев профессии и еврейские земледельческие колонии, взаимоотношения с властью и политическая борьба, светская еврейская культура, музыка и литература на идише и иврите, участие евреев в войнах, которые вели Российская империя и Советский Союз на протяжении последних двух столетий. Таким образом, тематика экспозиции МИЕВР и спектр представленных в ней материалов значительно шире, чем во многих других еврейских музеях.

Важнейшим способом пополнения коллекции являются экспедиции сотрудников МИЕВРа по России и Восточной Европе, на Кавказ, в Среднюю Азию. Приобретение артефактов в уцелевших общинах (как в Румынии или Украине) или в семьях, где интересные для музея предметы хранятся в течение жизни нескольких поколений, всегда сопровождается сбором и изучением этнографической информации. В наше время, когда последние материальные следы еврейского культурного наследия исчезают на глазах, каждая такая экспедиция – вклад в спасение этого наследия. В этом Музей истории евреев в России видит одну из своих главнейших задач.

Можно заключить, что постсоветские еврейские музеи затрагивают основные и самые актуальные для любых музеев вопросы репрезентации коллективной памяти и национальной идентичности в мультикультурном сообществе, равно как и нарративы толерантности и ксенофобии, отражение локальных особенностей и универсальных черт еврейской культуры, сохранение утраченного и исчезающего прошлого, стремления к модернизации и актуальности его в настоящем и будущем.

Лекция проф. Зеэва Ханина в Оксфордском Университете

16.7.2019, Оксфорд — В Летнем Институте Оксфорда 2019, организованном партнерской организацией ИЕАЕИ — Институтом изучения глобального антисемитизма и политики (ISGAP), председатель Академического совета Института Евро-Азиатских еврейских исследований проф. Зеев Ханин представил первые результаты нового масштабного исследования «Портрет еврейского населения на постсоветском пространстве».

В ходе исследования, проведенного при поддержке Евро-Азиатского Еврейского Конгресса, методом личного интервью было опрошено более 2000 респондентов, отвечающих критериям израильского Закона о возвращении, включая более 900 в России, 890 в Украине, 300 в Беларуси и 350 в Молдове.

Согласно результатам исследования, наиболее наблюдаемыми категориями антисемитизма в регионе бывшего СССР являются преступления, вдохновленные иудеофобией, подстрекательство к враждебности по отношению к евреям, поддерживаемый СМИ общественный антисемитизм и антисемитские стереотипы.

Хотя 19% украинских евреев и 7% российских и белорусских евреев утверждают, что уровень антисемитизма значительно вырос в последние годы, существует значительный разрыв между оценочной динамикой антисемитизма в небольших городах, с одной стороны, и в столицах и крупных городах, таких как Москва, Санкт-Петербург, Киев, Одесса и Минск, с другой.

В то время, как 31% респондентов в бывшей советской провинции сообщили о значительном росте антисемитизма в последние годы, только 6-17% респондентов в столицах и крупных городах выразили обеспокоенность по поводу этой тенденции.

Та же закономерность наблюдается и в отношении антисемитских атак: если в столицах и крупных городах непосредственно сталкивались с антисемитскими атаками 15–26% респондентов, для небольших общин этот показатель оценивается в 47%.

Хотя социологические оценки свидетельствуют об отказе от открытых деклараций этнического неравенства и ненависти, это не обязательно исключает потенциальные чувства ксенофобии и этнического или расового превосходства со стороны значительной части общества. Таким образом, открывается путь к относительно легкому нарушению запрета публичного антисемитизма и этнической дискриминации различными общественными институтами.

Среди явлений последних лет, исследование отмечает возрождение в массовом сознании  таких, казалось бы, уже изжитых обществом стереотипов, как, якобы, наличие у евреев «двойной лояльности» — точнее, нелояльности стране пребывания. По данным опросов разных лет, такое мнение в той или иной степени присутствует у почти половины россиян. Однако, Исследование ИЕАЕИ показывает, что от 70 до 85% евреев бывшего СССР «своей в первую очередь» считают страну, где они в данный момент живут; от 37 до 53% считают, что еврей должен быть патриотом страны своего пребывания и от 33 до 50% не видят противоречия между патриотизмом по отношению к стране пребывания и солидарностью с Израилем.

«Отход от государственного антисемитизма советских времен и снижение уровня насилия, мотивированного антисемитскими взглядами, не означает, что антисемитизм как культурный феномен изжил себя. Большинство ксенофобских группировок в обществе бывшего СССР характеризуется «скрытым» или «спящим» антисемитизмом », — резюмирует проф. Зеев Ханин.

«Евро-Азиатский Еврейский Конгресс систематически отслеживает антисемитские инциденты и дискурсы в регионе бывшего СССР. Мы убеждены, что антисемитизм относится к самым болезненным и существенным проблемам современного мира, и призываем государственных и общественных лидеров в регионе бывшего Советского Союза противостоять этому отвратительному и чрезвычайно опасному явлению в своих странах», — заявил президент ЕАЕК Михаил Мирилашвили.

Проф. Владимир (Зеев) Ханин является председателем академического совета (Academic Chairman) Института Евро-Азиатских еврейских исследований (ИЕАЕИ), основанного Евроазиатским Еврейским Конгрессом, и читает курсы по проблематике современного Израиля, иудаики и политологии в Ариэльском университете и университете Бар-Илан в Израиле.

Институт изучения глобального антисемитизма и политики (ISGAP) занимается научными исследованиями происхождения, процессов и проявлений глобального антисемитизма и других форм предрассудков. ISGAP — первый академический исследовательский центр по антисемитизму в Северной Америке.

Публикации в СМИ о данном исследовании:

https://www.jpost.com/Diaspora/Half-of-FSU-Jews-in-rural-areas-have-experienced-antisemitic-attacks-596150

https://www.jns.org/study-across-former-soviet-union-jews-in-towns-suffer-city-residents/

Издание книги эксперта ИЕАЕИ Константина Бондаря

Институт Евро-Азиатских еврейских исследований и Евро-Азиатский Еврейский конгресс поддержали издание книги эксперта Института и научного сотрудника Центра диаспоральных исследований Тель-Авивского университета Константина Бондаря «Между Ханааном и Рутенией: еврейско-славянская книжность и книжники». (Киев: Издательский Дом Дмитрия Бураго, 2019. 240 с).

Книга является результатом трехлетнего исследовательского проекта «Евреи и славяне в средние века» в Центре исследований еврейской диаспоры Тель-Авивского университета. В ней рассматриваются культурно-исторические условия осуществления книжной деятельности по переводу с древнееврейского языка на восточнославянских землях, описываются типы письменных памятников и связанные с ними типы переводчиков-книжников. На широком материале показана роль сословия средневековых книжников в еврейско-славянских письменных контактах на протяжении столетий: от ранних контактов в Киевской Руси, в эпоху «кенаанитов», до поздних связей на украинских и белорусских землях Великого княжества Литовского. Также затрагивается вопрос об отражении памятников еврейско-славянской книжности в литературе Московского государства.

Из отзыва проф. Питера Б. Голдена, одного из крупнейших современных хазароведов, профессора истории, тюркских и ближневосточных исследований Ратгерского университета (Нью-Джерси, США):

«Эта глубоко эрудированная работа представляет собой введение в вопрос о многовековом еврейско-восточнославянском «диалоге», в частности, в еще недостаточно изученной до-ашкеназской стадии развития еврейских общин в восточнославянских землях. Автор утверждает, что переводы с иврита на языки восточного славянства часто представляли собой совместный труд евреев и христиан, осуществляемый в условиях относительной межконфессиональной терпимости. Этот диалог был взаимовыгодным: он нашел отражение не только в еврейской культуре и языке регионов еврейского расселения (особенно в Западной Украине и Беларуси), но также и во влиянии еврейских произведений и языковых оборотов (в их числе и гебраизмы и кальки с иврита) на христианские тексты, написанные на церковнославянском и восточнославянских языках (старобелорусский, староукраинский).

Книга К. Бондаря опирается на глубокое и тщательное чтение важнейших текстов, включающих в себя широкий круг славянских переводов частей еврейской Библии, исторических произведений (например, элементы Книги Иосиппон, найденные в древнерусских исторических хрониках), раввинских, апокрифических, литургических, философских, астрологических и естественнонаучных текстов. Книга также включает в себя подробное обсуждение истории публикаций этих текстов и обширную библиографию.

Иудеославике как области науки только в наши дни уделяют должное внимание, во многом благодаря работам К. Бондаря и других современных пионеров этой области. Его книга необходима для всех занимающихся развитием литературы на восточнославянских землях и культурой кенаанитов, т. е. до-ашкеназских славяноязычных еврейских общин средневековья – раннего Нового времени.»